Сэйл-мастер (СИ) - Мадоши Варвара. Страница 25

Если же смотреть снизу вверх, из сэйл-фонаря, то все это выглядело, как пожар, и вместе с восторгом рождало самый настоящий страх.

Корабль дернуло, как будто даже приподняло в фиолетовом потоке стрима; Княгиня неожиданно по-настоящему хмыкнула, часть парусов (не все названия Сашка мог вспомнить), опала, и бригантина заскользила под углом к ветру

— Ваш черед, Александр, — Княгиня говорила редкостно эмоционально — с удовлетворением мастера. — Перехватываете бизань-марсель, — и, очевидно, не слишком веря в то, что ее штурман хорошенько выучил домашнее задание, добавила: — Верхний косой на задней мачте.

Сашка кивнул. Он нервничал, и довольно сильно, но все-таки прекрасно помнил, как это делается. Парус сначала надо раскрыть внутри себя, как говорил каперанг Шкалик, их препод в Академии; и только тогда…

Пока Сашка не поднял свой первый парус, Шкалик казался ему бесполезным старым романтиком, а его наставления — поэтичными, но малопонятными. В эфирном флоте предыдущего поколения, обтесавшимся во время долгих русско-турецких войн, иногда попадались удивительные персонажи. На самом деле, как Белобрысов решил потом, чудаковатый бывший шкипер ближе всего подошел к описанию того, как это на самом деле ощущается: ты раскрываешь парус, как ладонь, и тянешься ей к звездам.

Глупо, да. Но работает.

Может быть, поэтому не все способны поднять паруса: не все сэйл-мастера, встреченные Сашкой за его недолгую военно-эфирную карьеру, были романтиками, а еще меньше из них страдали поэзией в той или иной форме, но, пожалуй, все были наделены определенным качеством, которое он для себя называл широтой души. Хотя некоторые, при всей этой широте, отличались узким кругозором и совершенно невыносимым характером.

Итак, он нашел то, что искал — то ровное, спокойное пространство, — и вывел его наружу. Его собственные паруса с первых академических дней были нежно-зелеными, как молодая листва. Именно такой зеленый лист распустился на бизань-мачте «Блика» вместо алого лепестка Княгини.

— Цветовая гамма не очень, — заметила капитан. — Вы ведь не умеете управлять их цветом, не так ли, штурман?

— Нет, — удивился Сашка, — да нам говорили, никто не умеет. Это просто такое свойство…

Сашка слышал даже байку, будто многие военные капитаны недолюбливали сэйл-мастеров за «неряшливую пестроту». Если корабль был большим, на каждого сэйл-мастера приходилось по одному парусу — и все они оказывались разных оттенков. Облику аккуратного военного судна не вполне соответствует, безусловно; но Сашка не верил, что именно по этой причине и отказались от парусного вооружения на военных фрегатах и линкорах.

— Тогда сделаем вот что, — сказала Балл, и вдруг «уронила» почти все паруса, кроме одного, на грот-мачте, как и обещала. И этот, единственный, парус вспыхнул чистейшей лазурью.

У Сашки перехватило дыхание: такого виртуозного владения собственными подсознательными стремлениями он никогда не видел.

— Ничего сверхъестественного, — сказала Княгиня. — С возрастом у некоторых сэйл-мастеров появляется второй или даже третий цвет парусов. Мы это называем «линькой». Не совсем верный термин: ведь первый тоже остается за нами. И все же. Ну-те ка, теперь попробуем зайти ближе к ветру. Не бойтесь выйти за пределы стрима: здесь он широкий. Давайте, на счет три…

Глава 11,

о романтических историях

— Нет, никак! — Сандра злобно посмотрела на нотную бумагу, разбросанную по столику в кают-компании.

— Не выходит каменный цветок? — спросил Сашка, задумчиво подкручивая колки. Он пытался настроить альт самостоятельно, одолжив у Княгини камертон.

Наверное, еще неделю назад он не рискнул бы обратиться к капитану с личной просьбой, но недавняя парусная тренировка что-то сдвинула.

— Не то слово! — Санька покачала головой и отпихнула от себя листы. — Ладно, с этим все ясно. Дело зряшное, даже стараться не буду.

Бэла подняла голову от своей книги («Размышление о природе сознания» Фадеева, которое она мучила последние триста эфирных миль), потом опустила. Она умела читать ноты, но редко играла по записям. Дар своевременности, нередкий у хороших пилотов, помогал ей легко находить ритм и рисунок почти к любой композиции, стоило хоть раз ее услышать.

— Нам просто нужен нормальный струнный квартет, — предложил Сашка. — Или хотя бы трио. Скажем, еще одна скрипка и виолончель. Или просто виолончель.

— Ты с ума сошел, золотце, — Санька с юмором посмотрела на Сашку. — Где ты возьмешь такого идиота, чтобы потащил виолончель на корабль?

— Да, это я не подумал.

— Но Княгиня потащила арфу, — заметила Белка.

— Во-первых, она капитан, ей можно. Во-вторых, у нее — портативная, — снисходительно пояснила Сандра. — А портативная виолончель — это вон, как раз альт. Кстати, чтобы играть на нем, действительно много ума не надо.

На это Сашке сказать было нечего, тем более, что камертон не особенно помогал.

— Виолончель или не виолончель, — продолжала Санька, — а еще одного человека Княгиня все равно на Жемчужине брать будет.

— Зачем? — Белка настороженно вскинула голову.

— Затем, что если она намеревается натаскать Сашку как сэйл-мастера на переходе от Жемчужины до Майреди — который три месяца минимум, напомню вам, салагам — то одним человеком в рубке никак не обойдешься. Нужен либо второй пилот на подхвате, либо, скорее всего, еще один штурман. Сашка в фонаре, Княгиня либо с ним, либо из рубки командует, и двое на руле. Нормально.

— М-да, — протянул Сашка. В словах Саньки был очевидный резон. Интересно, она как, возьмет еще одного человека вторым штурманом, или, наоборот, старшим?.. Не то чтобы Сашка был особенно честолюбив, но от места в судовой роли зависела доля в выручке…

— А не лучше ли было брать штурмана на Новой Оловати? — спросила Белка. — Это же крупная колония, а на Жемчужине что?

— Оловать — да, большая колония, большая промышленность… — кивнула Санька. — А на Жемчужине разве что рыболовный промысел, да, собственно, добыча жемчуга. Но зато это хороший перевалочный пункт: после Жемчужины, как ты знаешь, Большой Стрим уходит к краю Галактики, куда сроду никому не надо, и народу приходится выбирать стримы поменьше и похуже. А это значит, что там само собой скапливается целая куча эфирников.

Бэла дернула плечом: ей показалось слегка обидным, что Сандра сочла необходимым объяснять ей вещи, которые проходят в старшей школе.

— Так что если брать кого, особенно транзитом, лучше Жемчужины не найти, — заключила Санька.

— Ну вот, раз ты так посвящена в планы Княгини, может, уговоришь ее взять кого-нибудь с виолончелью? — попытался подковырнуть Сашка.

— Лучше с концертным роялем, — покачала головой Сандра. — Чтобы в решающий момент из кустов — р-раз!.. Слушай, а вот как тебе эта штука Моцарта? — Санька наиграла.

— Она же для гобоя!

— Ну и фиг ли? Это уж моя забота, гобой изобразить. А ты изобрази аккомпанемент.

— Именно что «изобрази»… — вздохнул Сашка, послушно поднимая альт к подбородку.

Бэла перелистнула страницу. Фадеев казался как никогда туманным.

— Белка, бери тамбурины, — приказала Сандра. — Там как раз на переходах удобно ритм отбивать.

«Ну вот! — подумала Белка. — А если я не хочу брать тамбурины?»

Однако послушно потянулась за своими ударными, которые теперь обрели постоянное место у ручки дивана в кают-компании.

Во время краткого перелета до Жемчужины Княгиня провернула еще одно дело.

Она пригласила себе в каюту Людоедку и Сандру и спросила, что именно они думают насчет шелка, груженого на Новой Оловати. Если слово «груженый» подходит к ситуации, когда она невеликого телосложения женщина по дружбе прихватывает посылочку от старого приятеля.