Дары ненависти - Астахова Людмила Викторовна. Страница 14
– Как в свое время Атэлмар Вайерд?
– Именно. Он устраивал почти всех эсмондов, высокие диллайн тоже не возражали, и то, что Атэлмар по матери – чистокровный ролфи, склонило в его пользу чашу весов старой аристократии. Идеальный карманный император. Был.
– Так почему он теперь лижет зад конфедератам?
«Фи! Как грубо! Но очень верно по сути».
– Слишком боится за свою власть, – отрезала Джона. – Что тут непонятного? Заводит независимых союзников, играет в поддавки, чтобы потом расплатиться по всем счетам единым махом.
«Вот только эсмондов ему не победить, и поэтому игра не стоит свеч».
Сын озвучил невысказанную мысль более чем прямолинейно. Почти как Бранд, только без крепких выражений:
– Тив Херевард его самого… хм… куда захочет. Прости, мама. Но на что Атэлмар рассчитывает? И на что рассчитывали вы с покойным Лерденом, не заручившись поддержкой эсмондов? Положим, в Совете аннис закрыли бы глаза, но тив Херевард тебя на дух не выносит.
«А вот этого тебе знать не нужно, дорогой мой».
Вместо ответа Джона улыбнулась, демонстрируя ровные мелкие зубки.
– А почему, как ты считаешь, его настолько спешно предали казни?
Откровенно говоря, Раммана больше всего волновал другой вопрос:
– Почему тебя отпустили? Только потому, что ты все время пряталась в тени, или благодаря молчанию героического Гарби?
О! Интонации прирожденного собственника прорезались?! Юному графу было невыносимо думать, что его мать и этот плюгавый недоросток могут… Тьфу!
– Со мной не так просто справиться, уверяю. И твой отец оказался прекрасным наставником по части интриг и заметания следов.
«Какой из двоих?» – просилось на язык. Аж чесалось. Так нестерпимо, что Рамману пришлось прикусить дерзкий орган зубами, до крови.
– То-то он уже шесть лет как убитый, – буркнул юноша недовольно и краем глаза отметил моментальную смену выражений на лице сиятельной графини Янамари. Словно мелкая рябь по зеркальной поверхности озера, какая бывает от легчайшего ветерка. Было или не было, а если и было, то прошло.
Джона ничего не сказала, но бойкий мальчик Рамман побледнел и заерзал на шелковом сиденье кресла. Такого цвета тучи над бушующим морем. Вот уже вокруг черного узкого колодца зрачка мерцают переливы серо-синего тумана.
– Я отомстила. Счет закрыт.
Разговор тоже окончен. И Рамману вовсе не обязательно было слышать «Вон!», чтобы убраться из кабинета как можно скорее. Нужно всего лишь дождаться, когда переменится ветер и закончится буря.
Шуриа не ведают жалости, и нет у них уважения к мертвым. Наверное, потому что они точно знают, что смерть – это еще не конец всему. Они веками жили на равнинах Джезима, который потом станет Сэдренси, а еще чуть позже – Великой Империей Синтаф, жили наполовину в простых человеческих делах и заботах, наполовину в мире духов. Как водится – рождались, любили, сражались и умирали, а после смерти становились духами – свободными духами этой земли. А как же иначе, если шуриа были людьми свободными…
В груди у мужа была смертельная рана, его глаза остекленели. Мертв, бесповоротно мертв, мертвее не бывает. Молодая вдова опустилась на колени, в почти черную лужу крови, не замечая, что безнадежно портит роскошное бальное платье. Убить на балу, заколоть за портьерой в самый неподходящий момент – как это пóшло.
А с другой стороны, их с Брандом история просто не могла закончиться хорошо. Так и случилось.
– О, нет! Бранд! Бранд! Бранд! Где бы ты ни был, вернись немедля! Вернись!
Она сама не заметила, как отворила несуществующую дверь и шагнула туда, куда, по мнению благочестивых эсмондов, смертный ходить не должен, если он не еретик и не богоотступник. Они всегда так говорят, стоит сделать хоть шаг в сторону от догм, смысл которых до конца понимают всего несколько посвященных. В конце концов, это всего лишь точка зрения земных служителей Предвечного.
– Бранд!
Еще мгновение, и Джона бы непристойно, жалобно разрыдалась. Вот позору-то было бы!
«Как ты надоела мне, женщина. Почему ты все время орешь? Издевательство какое-то. Я даже после смерти не могу от тебя отделаться».
Он стоял рядом, положив невесомую ледяную руку на плечо своей… вдове. Почти такой же, как прежде, – те же непокорные темные кудри, впалые щеки, отливающие свежевыбритой синевой, насмешливый опытный рот, глубокие глаза, раньше темные, ныне же сапфирово-синие, исторгающие призрачный свет. Мужчина, одиннадцать лет бывший Джойане мужем, другом и соратником, в чьей груди теперь черная рана, а глаза навеки закрылись.
«Скажи мне – кто? И… и будь волен».
Бранд насмешливо улыбнулся, крепко-крепко сжал плечо, промораживая его до костей, и посмотрел куда-то сквозь Джону.
«Это скучно, дорогая, – промурлыкал он. – Ищи сама. Должна же ты чем-то заниматься, кроме как готовиться к погребению и тратиться на достойную тризну?»
Люди не меняются ни при жизни, ни после смерти, они либо начинают понимать что-то важное, либо нет. Бранд Никэйн всегда отличался сложным характером, он не уважал легких путей и простых решений, и он любил Джону, по-своему, как умел. Поэтому дал ей именно то, в чем она нуждалась, а именно – пищу для ума, огонь для сердца, повод жить дальше, по большому счету сделав любимой женщине последний подарок – возможность найти убийцу и утолить боль потери местью. Жестокой и вероломной, как это водится у шуриа. Саннива содрогнулась, видят Великие Духи, при дворе месяц пересказывали друг другу кровавые подробности. Из уст в уста, из уха в ухо, нервно подрагивая коленками, кусая губы от острейшего возбуждения. Вдова Никэйн показала высший класс – никаких свидетелей, никаких доказательств. О, Предвечный! Ее же даже в столице не было.
Домыслы все, недостойные высокородных и всемогущих сплетни и пустые наговоры! Ничего не знаю, никого не видела, отдыхала от света на модном курорте, лечила издерганные нервы целебными водами. Леди Янамари – несчастная вдова, забыли?
Но родня убиенных отчего-то же не стала искать справедливости, а дело тихо замяли. Как будто ничего не случилось.
И как это часто бывает, одно событие влечет за собой целую цепочку других, самых неожиданных, почти невозможных.
Лерден Гарби оценил решительность Джойаны Никэйн по достоинству. И она снова встретились с Аластаром, а потом…
Из жестких объятий памяти Джону выдернул осторожный стук в дверь.
– Мамочка?
Если судить по часовой стрелке, графиня просидела без движения полтора часа, созерцая поверхность столешницы. Тропы прошлого причудливы и запутанны. Никогда не знаешь, куда приведет следующий поворот – в сад блаженств или на пепелище ненависти.
Идгард, сам того не желая, появился в самый нужный момент.
– Господин Харрик остался доволен твоими успехами?
– Он сказал, что я молодец, но немного ленюсь, – прощебетал мальчик, вбегая в комнату со скоростью камушка, умелой рукой брошенного над поверхностью озера.
Так деревенские пареньки играют в «блинчики». Прыг, прыг, прыг, бульк! Прямо в объятия матери.
– Но ты же пообещал стараться и впредь слушать учителя внимательно?
– Конечно, мамочка.
«Это пока ты рассеянный и мечтательно-задумчивый, мой совенок, а пройдет совсем немного времени, каких-то пару-тройку лет, и ты станешь таким же одержимым, – с грустью подумалось Джоне. – Тебе будет мало и неба, и земли, и моря. И я даже не знаю, хорошо это или плохо, потому что я – Третья, мне не дано, а ты… ты все же Первый».
Нет, все-таки смерть определенно не последний предел. Если бы Бранд не умер, если бы не его загробное упрямство, если бы не остервенение, с которым графиня Янамари взялась за вендетту, то не сидел бы у нее на руках ясноглазый мальчик, пахнущий овсяным печеньем и чернилами. История закончилась не так уж и плохо, если разобраться.
Бранда она оплакивала, Идгарду радовалась, память о муже была такой нежной и счастливой, а будущее сына – столь опасным и непредсказуемым, что в целом получалась весьма жгучая смесь чувств. Даже для шуриа, чья жизнь в прямом смысле зависит от того, насколько ярко они воспринимают бытие. Во всяком случае, так принято считать.