Аквариум как способ ухода за теннисным кортом - Гаккель Всеволод. Страница 6

На следующий день моя учеба в Кинотехникуме началась с того, что и там нашелся какой-то псих, который, встречая всех у входа, сходу наорал на меня в том смысле, что на следующий день он с такой прической меня не допустит к занятиям. Конечно же, мне надо было просто повернуться и уйти и не переступать больше порог этого дома, но я ещё не был готов к таким поступкам. Всё же я проигнорировал его требования, пытаясь как-то уложить или зачесать волосы, и тупо ходил на занятия, не понимая для чего я слушаю все эти вещи. Самое нелепое, что моя стабильная тройка в школе здесь оказалась пятеркой, и я легко учился по всем предметам. Почти вся группа состояла из приезжих девочек. С одной стороны это было приятно, но с другой, я всё равно чувствовал себя инородным телом. Я по-прежнему общался со своими школьными друзьями, которые почти все поступили в институты. Ульев поступил в Политехнический Институт, где на каждом факультете были свои группы. Мы постоянно ходили туда на вечера, которые уже не походили на школьные, потому что студенческие группы играли на другом уровне. А играли группы в основном кавер-версии «Beatles» и «Stones». До меня стали доходить слухи о легендарных группах «Фламинго» и «Санкт-Петербург». Ходили легенды о концерте «Фламинго» в Политехе (Политехническом Институте). На вечера в Политех пытались просочиться внешние тусовщики вроде меня, и иногда попадать туда приходилось через окно в туалете, карабкаясь по водосточным трубам и карнизам. Как-то я просочился на концерт группы «Основание», и Ульев уверял меня в том, что это, на самом деле, «Основание Санкт-Петербурга». Как-то раз Лёша Голубев пригласил меня сходить на реальный сейшн в ДК «Маяк», где играла группа «Шестое чувство». И это уже не походило на танцевальные студенческие вечера в Политехе, где в основном была своя студенческая аудитория, это был настоящий сейшн, где были совсем другие люди, посвященные. И видно было, что это группа – эти люди не учатся на инженеров, это – рок-музыканты.

Доступ к внешней информации тоже расширился. В каждом институте была категория людей, которые увлекались поп-музыкой, и в ней циркулировали пластинки. У Андрея Колесова был «Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band» и пара пластинок «Rolling Stones». У Ульева был «Белый Альбом» и «Bridge Over Troubled Water» Саймона и Гарфанкеля, который ему привез брат по дороге из Антарктиды. Также он привез ему настоящий джинсовый костюм. У Андрея Михайлова по прозвищу Мясо из параллельного класса были «Doors» и «Cream». Я не мог позволить себе такой роскоши, чтобы покупать пластинки, но, хотя мой проигрыватель уже устарел, все же я иногда мог брать эти пластинки и слушать их. Откуда они возникали, понять было невозможно, но услышав один раз, я уже тогда навеки влюбился в «Since I've Been Lovin' You». У Никиты Воейкова был тройной «Woodstock», и мне больше всего нравилась сторона с «Who» и песня «Wooden Ships» Кросби, Стиллза и Нэша. Джимми Хендрикс пока был выше моего понимания, и прошли годы, прежде чем я его принял окончательно. Самым же главным было ощущение времени и того, что сейчас происходит нечто очень-очень важное. И самым непостижимым был «Сержант», который менял представление о «Beatles», казалось бы уже сложившееся раз и навсегда. Его невозможно было принять сразу. Его надо было слушать сто раз и при этом хотелось ещё. Мы штудировали каждое написанное на обложке слово и, хотя ещё не представляли себе, что эта пластинка уже произвела революцию во всём мире, уже подсознательно это чувствовали. Слушание этой пластинки превратилось в таинство. Невозможно было поставить пластинку и продолжать разговаривать. Мы с братом Андреем выключали свет и погружались в мир, который нам предлагали посетить наши проводники, и который для меня становился реальнее того, в котором мне приходилось жить. В Кинотехникуме разделить все это мне было не с кем.

В феврале мне должно было исполниться восемнадцать, меня должны были лишить пенсии, и после нового года меня потянуло на волю. Я знал, что меня всё равно заберут в Армию, и я плюнул на все и ушел. С тех пор я никогда, нигде и ни на кого больше не учился.

Как-то я забрел в ДК им. Ленсовета, где была какая-то чешская выставка. В фойе стоял настоящий Juke-Box, начиненный сорокапятками. Конечно же, я изучил весь каталог. Почти вся музыка было чешской, но каким-то образом здесь оказалась одна сорокапятка «Beatles» – «Hey Jude» и одна «Guess Who» – «American Woman». Можно было придти, опустить двадцать копеек и слушать сколько угодно, потому что сразу же собирались люди, и все по очереди ставили одну и ту же песню. Это было великолепно – в публичном месте может играть такая музыка, и ты можешь наблюдать, как все люди мгновенно реагируют и сразу преображаются.

Алексей женился и уехал жить к жене, и к нам на полгода переехал двоюродный брат Павел, который всю жизнь жил за шкафами в одной комнате с родителями. Он с детства был очень дружен с Андреем, и мы стали жить одной семьей. Оставалось какое-то время до неотвратимой и уже нависшей Армии. Хотя Павел был ровесник Андрея и был на четыре года старше меня, его должны были забрать в это же время. Никита Воейков поговорил со своим отцом, и меня на месяц зачислили грузчиком на завод «Измеритель», что иначе было бы не так просто, так как перед Армией меня на месяц просто не взяли бы. Я устроился как на постоянную работу и тем самым должен был получить ещё и выходное пособие. Я грузил какое-то железо, мусор, ездил на городскую свалку и не могу объяснить, почему, но получал от этого огромное удовольствие. Что-то произошло, мне было абсолютно всё равно, что делать, и почему-то я был счастлив. Я получил свою первую и единственную зарплату, которая благодаря пособию оказалась удвоенной, закатил отвальную и отправился в Армию.

Часть вторая

Меня привезли в Пушкин на пересыльный пункт. Часа через три мне неожиданно объявили, что произошла какая-то ошибка, и мне придется вернуться домой до особого распоряжения – может быть, даже до следующего призыва. Это была не совсем радостная весть, поскольку я уже настроил себя на длительное путешествие во времени. Я знал, что Армия – это не просто, но надо от неё отделаться как можно быстрее. В то время я не знал, что существуют какие-то способы отмазки. Да, если бы я и знал, то всё равно предпочел бы пойти в Армию, нежели косить несколько лет. Пока я ожидал окончательного решения своей участи, вдруг неожиданно материализовался мой брат Алексей. Он разведал в Военкомате, куда меня повезли, и, на своем опыте зная, что я могу застрять на пересыльном пункте на несколько дней, поехал в Пушкин. Он быстро договорился с какими-то «покупателями» – офицерами, которые съезжаются за «товаром» на пересыльные пункты, как работорговцы. И в этот же день меня уже грузили в поезд, который формировался в Закавказский округ. И ещё через несколько дней путешествия я оказался в городе Марнеули, в сорока километрах от Тбилиси.

Рассказывать, что такое Армия, бессмысленно. Совершенно очевидно, что это потеря времени и, может быть, самых лучших годов юности. И я очень рад тому, что для меня они прошли более-менее безболезненно. Мой несчастный брат Алексей вернулся со службы нравственным калекой, и для него Армия осталось самым главным из того, что произошло с ним. Он и по сей день празднует все милитаристские праздники. На почве алкоголизма его военный опыт принял и вовсе гипертрофированную форму. У него слились воедино остров Даманский, Вьетнам, Афганистан, и из радиста ракетных войск он постепенно превратился в десантника и разведчика, а шрамы, полученные в пьяных драках, превратились в боевые ранения. Ну да ладно, мне ещё не один раз придется вспоминать своего брата в ходе этого повествования. У меня же выработался стойкий иммунитет к этой теме, и Армию я просто никогда не вспоминаю, как будто я никогда там не был. Возвращаясь лишь теперь к моему армейскому опыту, я отмечу только то, что и там я встретил много прекрасных людей. Гена Степаненко и Володя «Пачка» Свиридов из Самары и Жора Шестакович из Ново-Волынска, которые помогли мне поверить в то, что остров, на котором я очутился, оказался обитаем, и с которыми мы стали близкими друзьями. С Геной мы дружим по сей день, а недавно я узнал, что Жора Шестакович погиб в автокатастрофе. Скрасить мою изоляцию от внешнего мира мне помогли мои школьные друзья, которые писали мне обо всех новостях в области музыки. А Андрей Колесов присылал мне слова песен «Beatles» и «Stones». Коля Марков, как и я, не стал поступать в училище и забросил занятия скрипкой. Он выбрал спорт, но в то же время пытался играть в группе «Второе дыхание». Я тоже приумножил свой опыт игры на бас-гитаре, играя на танцах в офицерском клубе в составе гарнизонной группы, организованной лейтенантом Славой Пинчуком, случайно и навеки связавшим себя с Армией. У нас в группе был замечательный гитарист Олег Острижнов из Ростова, который блестяще, один в один, играл «It's All Over Now». Но я потерял его след.