Красавица и пират - Галан Жюли. Страница 2

Сегодня же вечером надо принять ванну и смыть пыль, осевшую на нее, Жанну, за то время, пока она надрывалась за пяльцами. И достать из своего надежного хранилища – нижней юбки, где спрятаны драгоценности, какое-нибудь новое украшение. Ведь в каждом монахе спрятан мужчина, иначе римские матроны не были бы так вызывающе красиво одеты!

В то же утро, когда Жанна первый раз посетила владения папы, у Жаккетты произошла встреча, о которой госпожа не узнала…

Когда они поднялись на Ватиканский холм, Жанна, повинуясь внезапному порыву, решила исповедоваться и направилась в базилику святого Петра, построенную, по преданию, на месте гибели апостола.

Жаккетта осталась на площади перед церковью. Ее пугало обилие кругом лиц духовного звания, спешащих по делам или просто прогуливающихся. И пристальные взгляды в её сторону. Чувствуя смущение, страх и неловкость, Жаккетта машинально закуталась в свое белое арабское покрывало с головой, оставив только щелку для одного глаза, как учила ее госпожа Фатима. Она даже не сообразила, что именно восточное покрывало и заставляло прохожих выделять ее из толпы.

В это время из ворот резиденции папы выехала кавалькада всадников, спешащих на соколиную охоту. На руках у охотников, вцепившись в специальные перчатки, сидели невозмутимые соколы. Их маленькие головки были покрыты расшитыми колпачками. Восточные одежды всадников поражали разноцветьем, как и роскошное убранство их коней.

Главный в кавалькаде – невысокий упитанный мужчина в светлых одеждах и тюрбане – сидел в седле с царским достоинством. Лицо его было надменно и непроницаемо.

Открыв рот, Жаккетта смотрела на их приближение. Она дала бы голову на отсечение; что это мусульмане – турки или арабы. Но в Ватикане? В столице христианского мира?! Без стражи с мечами наголо?

Главный всадник смотрел вперед, но видел ли он дорогу? А может, он видел вместо Рима другой город, не менее большой и великолепный? Конь нес его привычным маршрутом, и люди расступались перед ним, шепча друг другу, что раз уж этот человек даже перед наместником Бога на земле не склонил колени, лишь поцеловал его в плечо при первой встрече, лучше убраться с его пути подобру-поздорову.

Вдруг всадник на секунду отвел свои неподвижный, нацеленный на холку коня взгляд: в его поле зрения попала женская фигура в белом покрывале с каймой. К изумлению свиты, он повернул коня.

Жаккетта, оцепенев, смотрела, как надвигается на нее громадный конь и с его высоты взирает на нее надменный господин.

Остановив коня так, что Жаккетта оказалась стоящей около правого стремени, всадник что-то отрывисто сказал Жаккетте.

– Извините, господин, я не понимаю! – виновато ответила Жаккетта и откинула с головы покрывало.

Разочарование промелькнуло на лице всадника, когда он увидел ее синеглазое лицо.

– Дитя, но почему на тебе эта одежда и это покрывало? – спросил он по – французски. С акцентом, но правильно. Было видно, что ему пришлось много говорить на этом языке.

– Мы с госпожой плыли по морю, нас захватили пираты и продали в Африке, в Триполи. Там я попала в гарем шейха Али Мухаммеда ибн Мухаммеда ибн Али ибн Хилаль Зу-с-саифайна, – объяснила Жаккетта, подняв голову и смотря в глаза господину. – Шейх звал меня Хабль аль-Лулу.

– Ты говоришь, шейх Али? – Лицо всадника вдруг немного оживилось. Оно утратило ледяную неподвижность. – Сын шейха Мухаммеда ибн Али ибн Мухаммеда ибн Хилаля? Я знавал его, мы встречались в Багдаде! Где они сейчас? Я давным-давно не получал известий о них. Почему ты здесь? Тебя выкупили?

– Шейх не отдал бы меня ни за какие деньги! – чуть-чуть возмутилась Жаккетта. – Он любил меня, и я любила его… Но шейх Мухаммед был убит берберами зената. – Да примет его бессмертную душу великий Аллах, да раскроются перед ним ворота рая, пусть легко минует он лезвие аль-Сираха и смоет печаль своих земных забот в струях аль-Кавсара! – пробормотал всадник. – Продолжай, дитя, хотя новости твои горьки, как полынь.

«Слаще им не быть…» – подумала Жаккетта и продолжила:

– Шейх Али боролся за то, чтобы вернуть утраченную со смертью отца власть. Он ушел из пустыни в Триполи и там собирал своих воинов, искал союзников, занимал золото у пиратов. Но когда он уже собирался идти обратно в пески и начинать войну, враги напали – и убили era. В живых осталось совсем немного людей, я и моя госпожа в том числе. Нам удалось добраться сюда.

– Мир его праху, значит, только у вод Кавсара суждено нам встретиться вновь! Он умер, как подобает мужчине, в бою.

– Господин, а кто вы? – не удержалась Жаккетта, испугавшись, что, узнав все про шейха, всадник отъедет, так и оставшись загадкой.

– Здесь меня зовут принц Джем, – невесело улыбнулся всадник. – Ты слышала мое имя?

Жаккетта кивнула. Так, значит, вот он какой, младший сын султана Мехмеда, который, чтобы не быть убитым братом, нынешним турецким султаном, с помощью госпитальеров бежал в Европу и теперь живет здесь, мусульманин в христианском мире, как пленник в золотой клетке, как пугало, которым западные владыки стращают его старшего брата.

Принц Джем задумчиво смотрел в лицо бывшей Хабль аль-Лулу. Жаккетта открыто смотрела в лицо принцу. Вокруг шумела равнодушная римская толпа. Только свита, застыв в отдалении, молча ждала.

– Скажи, – внезапно спросил принц Джем, – ты бы хотела видеть своего шейха сейчас здесь, на моем месте?

Жаккетта отвела синие глаза от его лица, окинула взглядом площадь. Прикрыла веки и вызвала образ господина, каким он запомнился ей… Шейх Али жил борьбой, свободой и властью. Для него и Триполи был тесной клеткой, откуда он рвался в пустыню, навстречу палящему солнцу и красному морю песков. Там для него была жизнь… И опять память воскресила зарево над усадьбой, догорающий черный шатер и мертвого шейха, сжимающего саблю, рядом с трупом своей борзой.

Жаккетта открыла глаза и подняла их на принца.

– Нет, господин… – тихо сказала она. – Там он умер быстро, наслаждаясь битвой. На этой земле он умирал бы медленно, день за днем, час за часом. Для него это было бы хуже смерти. Я рада, что не вижу его здесь. Извините…

Принц Джем опять заледенел лицом, и тронул коня.

– Да хранит тебя Аллах! – сказал он на прощание.

И когда Жаккетта отступила в сторонку, чтобы не мешать встрепенувшейся свите, принц обернулся к ней.

– Ты права, глупая девочка, шейх Али счастливее меня! – бросил он и больше уже не оборачивался.

Жаккетта не стала провожать взглядом всадников. Ей захотелось уйти с площади. Она повернулась и пошла в базилику к госпоже.

На створках огромных дверей были изображены Дева и Спаситель, восседающие на троне, святой Петр и святой Павел, сцены казни апостолов.

Жаккетта, стараясь глядеть только на Богоматерь, внушающую ей наибольшее доверие среди всех изображенных строгих лиц, быстро приблизилась к двери и потянула за кольцо. Тяжелая створка неожиданно легко раскрылась, и Жаккетта проскользнула под своды базилики. Впопыхах она прищемила край покрывала. Боясь привлечь внимание своей возней, неуместной под сводами храма, она присела на корточки и принялась высвобождать покрывало. На глаза ей попалась сценка, изображенная внизу створки, сразу примирившая ее с дверью: восседая на осле, куда-то ехал во главе процессии человечек, наверное мастер, а за ним тянулись его помощники, каждый со своим орудием, кто с зубилом, кто с молотком.

Освободив покрывало, Жаккетта встала и повернулась. Размеры базилики и убранство поразили ее. Но рассмотреть поподробней богатство церкви она не успела – к выходу уже шла Жанна, получившая отпущение грехов и теперь такая же непорочная, как и святая Дева.

– Ну вот, дай мне, Господи, сил пройти этот путь! – выдохнула Жанна. – Пойдем, нам пора.

Вечером, уже успев впасть в грех зависти к красоте и богатству нарядов римских дам, Жанна занялась своей нижней юбкой, пока Жаккетта приводила в порядок ее платье. Появлялись на свет ожерелья, серьги, браслеты. В пламени свечи мягко отсвечивали красным, синим и зеленым огнем украшавшие их камни.