Проклятье Солнечного короля (СИ) - Ильина Ольга Александровна. Страница 39

— Мэл! Мэл! Очнись! — кто-то разбудил ее, освобождая от страшных тисков кошмара, но, едва очнувшись, она оказалась в новом. Ее дом горел. Он еще не был полностью охвачен пламенем, а вот сарай, расположенный буквально в полуметре от крыши полыхал. Повсюду был тот самый едкий туман из сна. Она хотела подняться, бежать в дом, но кто-то остановил ее.

— Нет! Стой!

— Отпустите, отпустите!

— Нет!

Она с трудом различила мужской силуэт, так сильно жгло глаза. И только голос выдал его.

— Лежи, ты наглоталась дыма.

— Граф? — удивилась она его появлению, и тут сообразила, что она одна на улице, а семья все еще где-то там, в доме, полном дыма. — Мои родители, Уилл, Мэдди? Пожалуйста, пожалуйста, граф, я не могу их потерять… Они сгорят, сгорят в огне.

Она умоляла, плакала, и все время пыталась вырваться из железной хватки графа Айвана.

— Хорошо. Я пойду внутрь, но ты будь здесь. Жди меня. Не смей туда ходить, поняла?

Он дождался, когда она кивнет, когда осознает все то, о чем он ее просит, и только тогда пошел спасать людей из задымленного здания. У порога он споткнулся обо что-то. Тело. Бертран, а у лестницы лежала Генриэтта, прикрывая собой маленького Уилла. Он стоял посреди гостиной, смотрел на них, на них всех, и ничего не делал. Просто стоял и смотрел, пока снаружи не послышался какой-то шум, кажется, выбили стекло, кто-то закричал, а он все смотрел и смотрел на них и зажимал нос мокрой тряпкой. Это не было удачей, или роком судьбы. Это был злой умысел, его умысел, страшный план, рожденный сознанием. И он воплотил его в жизнь, как если бы речь шла о деньгах.

Мэл будет убита горем, ей не на кого будет опереться, только ее спаситель, добрый друг, так вовремя подставивший плечо. Но, зная Мэл, спасение собственной жизни ее бы не волновало, а вот брат, мальчишка… он ему еще пригодится.

Граф подошел к леди Генриэтте, выхватил из ее рук мальчика и понес к выходу, оставив родителей задыхаться уже в занявшемся пламенем доме.

— Не волнуйтесь, мой друг, я позабочусь о них. Разве не так должны поступать настоящие друзья? — прошептал он, переступив через Бертрана.

Мэл казалось, что граф не возвращался целую вечность. Она хотела пойти за ним, только обещание и заполыхавшая крыша заставили ее остаться на месте. Очень скоро появились родители Мэдди и другие жители города. Кто-то организовывал тушение, кто-то тоже бросился внутрь дома, кто-то пытался спасти лошадей, а она стояла там, совсем одна и вновь, и вновь переживала свой страшный ночной кошмар, пока не появился граф, весь в саже, надсадно кашляющий и прижимающий к груди маленького Уилла. Она кинулась к нему, обняла обоих, и забрала мальчика.

— Его надо осмотреть.

— А родители?

— Они все еще внутри, — ответил он, не глядя ей глаза. Ему невыносимо было видеть эти полные слез глаза, потому что каким бы чудовищем он не был, она не должна была этого увидеть, кто угодно, но только не она. — Я схожу, — выдохнул он и снова вернулся в дом, зажимая нос и рот рукавом.

Они успели вынести из горящего дома только леди Генриэтту, и то, ее состояние было настолько плачевным, что доктор Харрис не давал никаких гарантий. Ситуация осложнялась еще и тем, что Уилл надышался угарным газом и его легкие медленно умирали от яда. Мэл металась между ним и матерью всю ночь. Помогала доктору всем, чем могла, в один миг повзрослев на несколько лет. И только когда мама пришла в себя, открыла глаза, она смогла облегченно вздохнуть, надеясь на лучшее.

— Как Уилл? — спросила мама, когда доктор осмотрел ее и объяснил, что произошло.

— Мама, мамочка, — шептала Мэл, боясь прикоснуться к обожженным волосам, женщину терзала сильная боль, все тело словно и сейчас горело в огне. И теперь, глядя на дочь, леди Генриэтта вдруг осознала, что имела в виду Пресветлая богиня. Забрав дар Мэл, она лишила себя шанса на спасение.

— Неужели все это было неизбежно? — прошептала она, падая в полуявь-полусон.

— Что? Что ты говоришь? Тебе больно, чем я могу помочь? Мамочка, только не умирай, пожалуйста, не оставляй меня одну.

— Ты должна быть сильной, храброй, ради брата, — откликнулась леди Генриэтта. — Пообещай мне, обещай мне, что будешь осторожна. Пообещай, что твой чистый разум, твое доброе сердце не очерствеет со временем, обещай, что будешь заботиться о брате, и о себе.

— Я обещаю, мама, обещаю. Пожалуйста, помолчи. Тебе нельзя говорить.

Но леди Генриэтта не могла молчать, как она могла молчать? Ведь у нее осталось так мало времени. Она уже чувствовала это, приближение смерти, но боги, как же сильно она хотела жить, не ради себя, ради своих детей, неужели судьба может быть так жестока?

— Пообещай мне, что никогда не выйдешь замуж за него. Пообещай, как бы сильно ты не любила. Обещай, обещай мне.

— За кого, мама?

— Это бред. Она умирает. Мозг путается от жара и агонии.

— Доктор, но неужели ничего нельзя больше сделать? Пожалуйста, доктор, спасите, спасите ее.

— Пообещай мне, — твердила женщина. — Пообещай, что никогда не выйдешь за Солнечного короля. Он тебя погубит, слышишь, слышишь? Пообещай!

— Мама, пожалуйста, не говори…

— Пообещай! — крикнула она, на мгновение придя в себя, словно и не она вовсе несколько минут назад металась в агонии, схватила дочь за руку и сжала с такой силой, что та вздрогнула. — Обещай! Моей памятью, обещай!

— Обещаю, обещаю. Я обещаю.

После этих слов леди Генриэтта успокоилась, отпустила руку и заснула, тихо и умиротворенно. Только потом Мэл поняла, что это был не сон, что это смерть забрала ее. Но сил на слезы тогда у нее уже не осталось. Ни на что не осталось.

От всего пережитого нервы девушки не выдержали, и она свалилась в сильной лихорадке. Все время бредила, что-то кричала, кого-то звала. Доктор Харрис разрешил забрать ее в дом графа Айвана. Он сам, лично ухаживал за ней, поил настойками, купал, менял простыни и постоянно, все время был рядом, не позволяя даже жене, все еще живущей в доме, подходить к ней.

На третий день Мэл ненадолго пришла в себя. Граф почти насильно заставил ее выпить лекарственную настойку и несколько ложек куриного бульона, после чего она снова заснула. Лихорадка не позволила ей похоронить родителей, их хоронили горожане, работники и родители Мэдди, которая чудом смогла спастись, выбив стекло в спальне Мэл. Она сломала обе ноги, но осталась жива, и это было самое главное.

Уилл медленно поправлялся, а граф поспешно оформлял опекунство. И когда почти неделю спустя Мэл, наконец, очнулась совершенно здоровой и увидела перед собой смутно знакомую женщину, только тогда она смогла по-настоящему оплакать родителей.

— Не плачь, не плачь, милая, — шептала леди Маргарет, гладя ее по волосам. — Горе проходит, тебе еще очень долго будет грустно, больно и тяжело, но потом, пройдет время, пройдет и боль, останутся только добрые воспоминания, и печаль.

Мэл слушала слова, но слезы горя, не переставая, катились по лицу, а из горла вырывалось отчаянное, надрывное рыдание. В тот день мир ее перевернулся, и жизнь разделилась на до и после пожара, до и после смерти родителей. И никакие слова тогда так и не смогли ее утешить.

Леди Маргарет все время была с ней, все время оставалась рядом, чем ужасно раздражала графа, но он молчал, злился, ненавидел эту женщину, но молчал и наблюдал издалека, как Мэл тихо плачет у могил родителей, как навещает своего брата, как принимает соболезнования друзей. А их не столько у родителей, сколько у нее самой было много. Весь город любил Мэл, и сейчас весь город оплакивал ее горе.

— Ты точно уверена, что хочешь остаться? — в очередной раз спрашивала леди Маргарет, но Мэл была непреклонна.

— Здесь мой дом, здесь похоронены наши родители.

— Здесь много плохих воспоминаний.

— Но и хороших не меньше, — возразила девушка.

— А этот граф, он точно хороший человек?

— Он вытащил Уилла из огня, и за это я вечно буду ему благодарна.