Осенними тропами судьбы (СИ) - Инош Алана. Страница 59

Как бы то ни было, отказываясь разделить с княгиней ложе, Златоцвета не получала больше и омоложения. Не будучи белогорской девой по рождению, она нуждалась в живительной силе Лалады, которой делилась с ней Лесияра, дабы поддерживать её молодость, здоровье и красоту так долго, насколько это возможно. Без такой поддержки природа начала брать своё очень быстро: не прошло и пары месяцев, как в волосах Златоцветы заблестели первые серебряные нити, а возле глаз пролегла мелкая сеточка морщин. После непрерывного пятидесятилетнего лета осень вступала в свои права, навёрстывая упущенное с пугающей скоростью.

«Злата… Зачем ты придумала для меня такую пытку? – с горечью спрашивала Лесияра, сидя на низкой скамеечке у ног жены в её покоях и с тоской пожимая её пальцы. – Да, я виновата перед тобой, но эта казнь слишком жестока. Ты хочешь лишить меня самого дорогого – себя самой? Да, ты знаешь, что для меня больнее всего, и пользуешься этим, чтобы меня наказать…»

Руки Златоцветы грустно и слабо ответили на пожатие, на глазах выступили сверкающие капельки.

«Я не могу, государыня, – прошелестел её ответ. – Я ни в чём тебя не виню, не держу зла и наказать тебя вовсе не стремлюсь. Я просто больше не могу… Мне больно от твоих прикосновений».

Лесияра невольно разжала руки. Ей самой хотелось заплакать, да только слёзы окаменели где-то на полпути к глазам, царапая сердце.

«Лада… Неужели я тебе так опротивела?» – чуть слышным, дрогнувшим голосом проговорила она.

Ресницы Златоцветы устало опустились, ладонь невесомо легла на голову княгини.

«Не опротивела… Нет, не говори так. Просто мне не нужно чужого… того, что не для меня предназначено. Ведь всю эту ласку, все эти прикосновения ты хотела бы отдать ей, а отдаёшь мне. Ты кривишь душой, государыня, и передо мной, и перед самой собой. Не нужно этого делать».

Сцепив зубы, Лесияра еле сдержала бурю, поднявшуюся в душе. Всё внутри клокотало, кипело, ревело, рыдало… Выпусти она этот разрушительный, горький вихрь наружу, от дворца не осталось бы камня на камне.

«Злата, – проговорила она глухо. – Всё, что я хочу отдать, предназначено лишь тебе. Пойми ты это! Я не кривлю душой, я говорю так, как есть. Поверь мне! Хотя… – Княгиня поднялась и прошлась по ковровой дорожке, стараясь унять боль. – Не знаю, вправе ли я просить тебя верить мне. И я сама виновата в этом».

«Не кори себя, – светло и всепрощающе прозвенел голос Златоцветы. – За любовь не просят прощения».

«Да не любовь это была! – раненым зверем взревела Лесияра, с трудом сдерживая в груди взбунтовавшееся дыхание. – Пятьдесят лет я была тебе верна… Видела тебя одну, боготворила лишь тебя! Неужели это ничего не значит? Неужели не понятно, где любовь, а где…»

Княгиня не договорила, увидев, как жена содрогнулась и закрыла глаза от её рыка, прокатившегося по роскошным княжеским покоям, подобно порыву грозового ветра. Подскочив к ней и отбросив ногой скамеечку, она опустилась на колени и снова стиснула руки Златоцветы – просто не могла иначе.

«Яблонька, я оступилась, – хрипло и устало проговорила она. – Если ты считаешь, что за это я должна нести наказание всю оставшуюся жизнь – так тому и быть. Твоё слово – закон для меня. Но умоляю, не отказывайся озарять светом своих глаз мой путь и дальше… Не покидай меня раньше времени».

Улыбка Златоцветы была полна грустной мудрости и любви – смягчающей, как тёплое молоко, почти материнской.

«Не страшись, моя государыня… Ты не заблудишься во тьме без меня. Звезда, которая осветит твой путь, уже горит».

Не почва ушла из-под ног Лесияры – само её дыхание будто иссякло, угас её путеводный свет. Казалось, что жизнь понемногу вытекала из неё с каждой новой морщинкой на прекрасном лице жены, и даже каждодневные заботы не спасали от неизбывной боли, заслонившей солнечный свет вороньими крыльями с размахом во всё небо. Княгиня хотела бы разгладить эти морщины, но против воли и без ответного желания Златоцветы не могла влить в неё ни капли молодильной силы. Безмолвные, белоснежные горные вершины всегда помогали ей справиться с кручиной: под сенью их ледяного величия любая беда казалась мелкой, и Лесияра несла им своё душевное сокрушение на излечение. От сопровождения охраны княгиня во время своих горных прогулок отказывалась, ища уединения. В кошачьем облике она карабкалась по опасным тропам, по угрожающе узким, скользким выступам над смертельно глубокими ущельями, но ледяные иглы здорового страха, жалившие её тело, помогали почувствовать себя живой. Гораздо хуже было бы, если бы этот упреждающий страх, проистекавший из тяги к самосохранению, пропал… Это означало бы, что Лесияра перестала сколько-нибудь дорожить своей жизнью.

Из неё точно вынули душу. Тело напрягалось и работало, бугры мускулов ходили ходуном под густым мехом, зоркие глаза следили за полётом птицы в сером зимнем небе, из ноздрей вырывался белый туман, окружая усатую морду, но в груди билось сердце, совсем изнемогшее и онемевшее от боли. Княгиня пыталась себя оживить, встряхнуть, выбирая самые трудные, нехоженые пути, но белое молчание снегов лишь зеркалом отражало слепящую пустоту внутри у Лесияры, которую она жаждала заполнить хоть чем-то. Хотя бы обжигающим дыханием опасности.

Когда по сверкающему белому покрывалу пробежала извилистая трещина и огромный снежный пласт начал скользить вниз, прямо на Лесияру, она могла бы моментально спастись, переместившись сквозь пространство в безопасное место. Эта благоразумная мысль сверкнула в голове княгини самой первой, но тут же на неё кубарем свалилась другая, дикая и сумасбродная: а можно ли, не используя какие-либо дополнительные способности, противостоять природной мощи? Исключительно силами этого тела – вот этих лап, хребта, шеи? Бросить вызов смертоносному снежному оползню, оседлать его и укротить? Если получится – значит, она непобедима. Если нет… Что ж, Светолика уже достаточно зрелая, чтобы принять бразды правления. Зачем сердцу биться в груди без дела, не согретому любимой женщиной?

С грохотом и гулом клубящиеся вихри понеслись вниз, и княгиню подхватило, закрутило, понесло… Она ослепла и оглохла от залепившего ей глаза и уши снега, но по рыхлому холодному потоку устремилась к поверхности, двигаясь в нём, как в воде. Ей доводилось плавать по бурным горным рекам и бороться с водопадами, и чем-то это напоминало её теперешнюю битву. Вода могла наносить такие же сильные удары, как и снег, только последний нёс с собой ещё и камни, почву, обломки деревьев – всё, что попадалось ему на пути вниз по склону. Вынырнув на краткий миг над поверхностью потока, Лесияра вдруг увидела прозрачного, точно сделанного из льда, великана… Его волосы и борода состояли из клочьев метели, а глаза сверкали невыносимым голубоватым сиянием. Огромными ручищами великан подбрасывал снег, швырял комья размером с дом, и из-под его вьюжных усов грохотал смех. Он забавлялся, точно ребёнок, который играет и плещется на мелководье, поднимая тучи брызг…

Может, это был снежный дух, а может, великан просто мерещился Лесияре. Её едва не расшибло в лепёшку каменной глыбой: от столкновения в передней левой лапе хрустнуло, но боли княгиня-кошка почему-то почти не почувствовала… Да и хруст она услышала каким-то внутренним слухом, уловив волну звука, прошедшую по телу. Снаружи бесновалось снежное бурление.