Королевское чудовище - Кашор Кристина. Страница 55

Ответ был прост: нет, не сможет. Но придется выучить все как можно тщательнее, потому что от этого зависит успех покушений, запланированных на ночь торжества. В своих покоях, на конюшнях с Малышом, на крышах вместе со стражами — Файер зубрила чертежи везде, всегда, постоянно, целыми днями, и иногда позволяла себе испытывать гордость за то, как продвинулась по сравнению с первыми днями при дворе. Больше она уж точно никогда не заблудится в этих коридорах.

Успех плана тревожно ощутимо зависел от того, удастся ли Файер тайком заманить Гентиана, Гуннеpa и Маргду, вместе или по отдельности, в какой-нибудь укромный уголок дворца. Обязательный пункт, потому что запасные планы все до одного неудобны и требуют слишком много воинов и насилия, и тогда уже практически невозможно будет удержать все в тайне.

Оставшись с ними наедине, Файер вытянет из каждого все, что получится. Тем временем Бриган найдет способ приблизиться незамеченным, чтобы убедиться, что после допроса Файер останется жива, а остальные трое погибнут. И потом нужно будет скрывать все произошедшее как можно дольше. Это тоже будет обязанностью Файер: придется выискивать во дворце тех, кому что-либо покажется подозрительным, и устраивать так, чтобы их тихо схватили, пока они не вздумали болтать. Потому что никому — никому! — по ту сторону короны нельзя знать, как обстоят дела и что известно Файер. Сведения останутся ценными лишь до тех пор, пока никто не заподозрит, что произошла утечка.

Той же ночью Бриган отправится в Половодный форт. Как только он доберется, разразится война.

В день торжества Тесс, не переставая восхищенно бормотать, помогла Файер нарядиться в заранее приготовленное платье, застегнуть крючки, распрямить и разгладить все, что и так уже было прямо и гладко. Потом целая команда парикмахеров довела Файер до безумия, что-то долго заплетая и дергая, то и дело отвлекаясь на восторги от вида красных, оранжевых и золотых локонов, разбавленных изредка розовым, их невероятной мягкости и сияния. Впервые в жизни Файер пыталась что-то улучшить в своей внешности. Процесс очень быстро превратился в пытку.

Тем не менее, когда все наконец закончилось, парикмахеры исчезли и Тесс почти силой дотащила ее до зеркала, Файер взглянула на себя и поняла, что усилия потрачены не зря. Мерцающее платье глубокого пурпурного цвета, простое по фасону, но сшитое так ладно, облегающее и отлично сидящее, заставило ее почувствовать себя чуть ли не обнаженной. И еще волосы. Трудно было точно понять, что именно с ними сделали — кое-где вились тонкие, словно нить, косички, свернутые кольцами вокруг и продетые через густые локоны, ниспадавшие по плечам и спине, но в итоге получилось ухоженное буйство, восхитительно гармонировавшее с лицом, телом и платьем. Она обернулась, чтобы проверить эффект на стражах — с нею были все двадцать, потому что у каждого в предстоящем деле была своя роль, и все ждали приказаний. Двадцать ртов раскрылись в изумлении — не выдержали даже Мила, Муза и Нил. Файер коснулась их разумов, сначала обрадовавшись, а потом рассердившись, потому что они были распахнуты, словно стеклянные крыши июльским днем.

— Возьмите себя в руки, — отрезала она. — Это все лишь маскировка, помните? Ничего не получится, если те, кто должен мне помогать, не сумеют ее игнорировать.

— Все получится. — Тесс подала Файер два ножа в чехлах, которые крепились на лодыжки. — Ты добьешься всего, что пожелаешь, от кого угодно. Этим вечером король Нэш подарит тебе Крылатую реку, если попросишь. Великие Деллы; девочка, да сам принц Бриган отдаст свою лучшую боевую лошадь.

Без тени улыбки Файер закрепила на каждой лодыжке по ножу. Бриган не сможет ей ничего отдать, если не вернется ко двору, а этого он — за два часа до бала! — еще не сделал.

Одной из стратегических точек плана была отведенная для королевской семьи анфилада комнат на четвертом этаже с балконом, выходящим на большой центральный двор. Файер в сопровождении трех охранников стояла теперь на балконе, занятая тем, что отвращала от себя мысли сотен людей, собравшихся внизу.

Она никогда прежде не видела танцев, не говоря уже о королевском бале. Весь двор сиял золотым светом тысяч и тысяч свечей: место для танцев огораживали целые стены свечей, отделенных балюстрадами, чтобы дамы не подпалили платья; свечи в огромных лампах свисали с потолка на серебряных цепях; на перилах каждого балкона, включая тот, где стояла она, тоже таяли свечи. Мерцающий свет заливал толпу, волшебно преображая людей в платьях и костюмах, играя на украшениях и серебряных кубках, из которых они пили. Небо темнело. Музыканты настроили инструменты и принялись играть, вплетаясь и пересиливая звон смеха. Начались танцы, и зрелище полностью превратилось в идиллическую картинку зимнего праздника.

Насколько разительно внешнее может отличаться от внутреннего. Если бы Файер не нужно было так напряженно концентрироваться и если бы ей не было так невесело на душе, она, наверное, рассмеялась бы. Ибо она ощущала, что стоит над миниатюрной моделью самого королевства, над сетью разряженных предателей, шпионов и союзников, представителен каждой из сторон, и все они расчетливо наблюдают друг за другом, стараются подслушать чужие разговоры, хищно вглядываются в каждого входящего и выходящего. Все начиналось с лорда Гентиана и его сына, на которых было сосредоточено внимание всего зала, хоть они и стояли с краю. Гуннер, среднего роста и невзрачный, еще мог кое-как затеряться, но Гентиан был высок, имел белоснежные седые волосы и репутацию заклятого врага трона — у него не было ни одного шанса не привлекать внимания. Вокруг него стояли пятеро «сопровождающих» — все они выглядели как злобные псы, которых кое-как втиснули в парадные одежды. С мечами на бал являться было не принято, поэтому оружие виднелось только у дворцовых стражников, расставленных у входов. Но Файер знала, что у Гентиана, Гуннера и их из рук вон плохо замаскированных воинов были ножи. А еще чувствовала, что все они скованы недоверием. Гентиан то и дело нервно дергал воротник. Они с сыном резко оборачивались на каждый шорох, а улыбки на их лицах были насквозь фальшивые и застывшие едва не до маниакальности. Ей подумалось, что Гентиан выглядит приятным человеком, он изящно одет и благороден на вид — если, конечно, не слушать, как вопят его нервы. Гентиан сожалел о том, что привело его сюда.

Наблюдение за всеми во дворе занимало Файер целиком, а от попыток выйти за его пределы вообще голова кружилась. Но она изо всех сил, используя для этого любое сознание, которое только впускало ее в себя, мысленно составляла список тех, кто симпатизирует лорду Гентиану или леди Маргде, тех, кому доверять нельзя, и тех, кому можно. Все это она тут же сообщала в кабинет Гарана, секретарю — он записывал имена и описания и передавал их начальнику стражи, среди многочисленных обязанностей которого в ту ночь было знать, кто где и когда находится, чтобы предотвратить незапланированное кровопролитие и исчезновения значимых людей.

Уже совсем стемнело. Файер ощущала, как в тенях на балконах вокруг двигаются лучники. И Гентиана, и Маргду расположили на третьем этаже с видом на вот этот самый двор, а покои под ними, над ними, напротив и по бокам оставили пустыми и временно разместили там столько королевских воинов, что стража Файер по сравнению с этим казалась пустяком.

Таков был приказ Бригана.

Файер даже не знала точно, чего страшится больше: того, что будет с ней и с его семьей, если он не вернется вовремя, или того, как это скажется на сегодняшнем плане и на всей войне. Возможно, это был один большой страх за все сразу. Если Бриган не вернется домой, значит, он, скорее всего, мертв, и если так, то все пойдет прахом, все: и важные вещи, такие, как их сегодняшнее дело, и мелочи, например, ее сердце.

А потом, всего лишь несколько минут спустя, он внезапно проявился на самой границе ее восприятия — на ближайшем городском мосту. Почти невольно Файер послала ему целый клубок чувств: ярость, которая тут же сменилась беспокойством и облегчением от того, что он рядом. Она даже не успела проконтролировать всю эту мешанину, чтобы убедиться, что в нее не проскользнуло чувство, спрятанное глубже остальных.