Блуждающие тени - Щепетнов Евгений Владимирович. Страница 9

Лысый закончил речь, важно откинулся на постель и закрыл глаза, а я пошел в дальний угол камеры к сидящему на нижней шконке мужику лет тридцати пяти, с темными глазами и располагающей внешностью, немного похожему на капитана Немо из кино.

Подумалось – аферисту нужно иметь располагающую внешность, на то он и аферист.

– Добрый вечер. Лысый сказал мне подойти поговорить. Я – Колдун, такое погоняло Лысый дал.

– Привет. Я Профессор. Хочешь вступить в семью? Ты вообще первый раз попал на нары?

– Да, первый. По сто пятьдесят девятой.

– Да понятно, потому Лысый и прислал тебя ко мне. Вроде как пацан ты правильный, иначе Лысый бы ко мне не отправлял, но расскажи о себе – присаживайся на шконку. Поговорим, потом определимся, как и что.

Я снова пересказал уже Профессору – за что, какая статья, кто виноват в том, что я тут завис, и он выдал свое резюме:

– Да понятно. Наш человек. Я не спрашиваю тебя, за дело ты тут паришься или просто по беспределу – тут все безвинные. Давай я тебя в курс дела введу, что тут и как.

Профессор полчаса рассказывал мне об основных правилах поведения в СИЗО, о законах уголовного мира, о правилах поведения и закончил с усмешкой:

– Вижу тоску в глазах – не горюй, первая ночь в камере всегда самая страшная, потом привыкнешь. Занимай верхнюю шконку надо мной – нижних нет, народу полно. Что, белье не выдали? Завтра дежурного озадачим. Там есть матрас, подушка – спать есть где. Правда, тяжеловато будет тебе в первую ночь… Ну давай отдыхай. Успеем наговориться…

Первая ночь и правда была тяжкой – горела лампочка за стальной решеткой, бросая тусклый свет на ободранные стены, на лежащих заключенных – кто-то спал, кто-то разговаривал, потихоньку бубня, кто-то стонал во сне… На многих из них я видел «слизней», высасывающих жизнь.

Сизый табачный дым не хотел никуда уходить и ядом впитывался в одежду, обувь, постели… Было страшно и противно. И тоскливо.

Пытаясь заснуть на грязном матрасе, я заставил себя думать не об этой неприятной действительности, а о том, что происходит с моими магическими способностями, например, откуда взялся «слизняк», который вылез из меня и набросился на полковника? Вот и сейчас я видел нить, которая шла ко мне в голову – черная, матовая, как будто поглощающая свет.

Физически я чувствовал себя прекрасно – не беспокоили никакие боли, даже не мучил голод, хотя я и ел много часов назад, все раны и ушибы зажили. Откуда-то я знал, что полковнику сейчас очень, очень худо! И это меня радовало… Нет, я был не злым человеком, скорее наоборот, но у меня обострено чувство справедливости – с детства я очень остро и болезненно воспринимал любую несправедливость, и лишь врожденная логика и осторожность останавливали меня от резких, непродуманных действий. Так что пусть помучается – заслужил.

Еще я сделал вывод, который напрашивался сам собой: каждый «слизняк» – это производное от такого, как я. То есть в мире есть какие-то существа, которые выпускают таких вот «слизняков», и те присасываются к людям, выпивая из них жизнь и здоровье. С горечью подумал: «Если бы мои способности проснулись раньше, года два-три назад, ведь тогда папа был бы жив… Я бы снял с него эту пакость, и он сейчас был бы дома, смотрел телевизор, смеялся и, когда я не вижу, хлопал бы мать пониже талии, после чего она, хихикая и притворно сердясь, кричала бы на него: «Дурак! Мальчишка увидит!»

Судя по нитям – людей со способностью высасывать энергию было много, очень много! Мне показалось, что на улице как минимум каждый третий был захвачен «слизняком». Скорее всего, конечно, это было не так: посоображав, прикинув, я решил – где-то процентов десять, это будет точнее. В больнице – да, там уже приближалось к девяноста процентам, но это и понятно, в больницы сходились все больные. Тут, в камере изолятора, тоже было много захваченных «слизняками» – процентов сорок, не меньше. Опять подумалось – почему я ни разу не видал, как чужой «слизняк» нападает на свою жертву? Поразмыслив, пришел к выводу: просто не довелось. Увижу еще.

Утро началось с криков, проверки, суеты, завтрака – жрать хотелось неимоверно, сутки уже ничего не ел. Белье мне все-таки выдали – передали в кормушку.

Жратва была, конечно, отвратная (какой ей быть в тюрьме?), даже упоминать ее не хочу.

После того как все успокоилось, стал знакомиться со своей «семьей» – так называют в тюрьме группы заключенных, объединенных по статьям или местечковому признаку; это я уже знал, откуда – не помню, читал где-то. Они поддерживают друг друга, делятся передачками, защищают от других сокамерников – как бы некий коллектив образуется.

В «семье» было шесть человек, я седьмой. Народ все больше благообразного вида, умные, образованные, начитанные – настоящие аферисты. Те граждане, что в основной своей массе заполняли камеру, им и в подметки не годились по интеллекту – мошенники были своеобразной элитой преступного общества. Оно и понятно, отнять у государства или человека деньги без каких-то физических действий – это надо иметь большой ум.

Они опять наставляли меня, как себя вести, ведь за косяки члена «семьи» отвечает вся «семья», но она же за него и заступается, если что случится.

После того как перезнакомился со своей «семьей» и рассказал, как тут оказался, – вкратце, конечно, без подробностей, я лежал на своей шконке и лихорадочно думал, как отсюда выбраться. Получалось – меня могут держать годами в этом аду, даже возникли мысли о том, не лучше ли сдаться полковнику и дождаться, когда он «крякнет», чтобы от него освободиться. Но у меня вскипала злость, и в ней растворялись все разумные мысли – хрен ему, не сдамся!

Видимо предполагая что-то подобное, скорее всего через администрацию тюрьмы, ко мне прислали «уговаривающих». Началось это с визита мордоворота с тупой харей, ростом метра два.

Он подошел к моей шконке и дернул меня за штанину (раздеваться я не хотел, хотя и страшно потел в одежде – противно было касаться тюремного белья).

– Эй ты, Колдун! А ты чего это развалился тут на шконке и совсем бесплатно? Платить за шконку кто будет? Слезай, базарить будем!

Сердце у меня замерло – ну вот, поехало! Драться я не особенно умел – хотя силой не был обижен, как и ростом, но детина был на полголовы выше меня – этакий раскормленный боров. На его теле было много наколок, но, похоже, авторитетом он не пользовался – типичный баклан, или «торпеда», – хулиган, в общем.

Я посмотрел на угол Лысого – тот якобы ничего не замечал, и я понял: санкционировано. Вот тебе и правильная камера… болтуны хреновы, везде болтуны – и на воле и в тюряге.

Чего-то подобного этому наезду и ожидал… только не думал, что это будет так быстро. Хотя – почему не быстро? Куй железо, пока горячо, на месте этого полковника так бы и сделал: пока я тепленький, первый день в СИЗО, деморализован, голоден – тут только и дави!

Опять меня ярость охватила – не дамся! И подумалось – чего это я стал такой резкий? Ну платил бы уроду, как все платят, да и все! Но ведь я не ларек держу, да и не рвал я бешеные бабки, если честно – даже не знал, сколько мать берет. Как-то стыдно было спрашивать, типа – я святой, денег не касаюсь! Усмехнулся – чего себя-то обманываю? А для чего тогда я это все затеял? Для святости? Жрал-пил всласть, одевался-обувался – на какие деньги?

– Чего лыбишься? – недоуменно спросил мордоворот. – Платить за шконку будешь?

– Кому платить? – спокойно спросил я.

– Мне, – хохотнул мордоворот, – кому же еще?

– А почему тебе? Ты кто такой?

– Я – Зубило! Платить будешь мне!

– То есть ты не считаешься с авторитетом смотрящего и присваиваешь себе по беспределу деньги, которые я не обязан платить?

Зубило опешил:

– Какому беспределу? Ты – лох педальный, и ты должен платить! Клади сюда штуку и спи себе на шконке. Штуку в неделю.

– Беспредельничаешь. Мне вчера Лысый сказал, что тут не платят, здесь соблюдают воровские законы, а раз ты идешь против него, значит, ты нарушаешь закон. Ты против воровского закона?