Золотой ключ. Том 1 - Роун Мелани. Страница 63

— Эйха, но это по меньшей мере говорит о том, что ты неплохо поработала, — ответил он шутливо.

— Нет! — воскликнула она. — Только о том, что у тебя кое-что украли. И у меня.

— Эйха, да, думаю, можно и так на это посмотреть. — В его глазах потухла веселая искорка. Он обошел вокруг ее кресла, рассеянно взялся за рукоять тесака, выдвинул лезвие на полдюйма, задвинул со щелчком. — Но он же герцог — то, что принадлежит мне, принадлежит и ему.

— Это был подарок. Мой. Тебе.

— Это был мой заказ.

— Я отказалась от платы. Он улыбнулся.

— Верно.

— Если б я хотела, чтобы он попал к герцогу, я бы его послала герцогу. — Она едва сдерживала гнев. Алехандро рассмеялся.

— Пресловутый темперамент арртио? Немногие отважатся критиковать Бальтрана до'Верраду.

— Разве он этого не заслуживает?

Алехандро остановился, перестал клацать тесаком, сочувственно посмотрел на нее “Бедная моя арртио…"

— Ведра, амора мейа, чего ты от меня ждешь? Что я пойду к отцу и потребую вернуть портрет?

— А разве ты на это способен?

Сталь во взоре. Сталь в голосе. Непонятно, чего больше в душе — злости или жалости. А может, и злость, и жалость — напускные, а все дело в страхе, что ее талант, хороший для Алехандро (он все время об этом твердил, но она упорно отказывалась верить), плох для герцога. И для дочери короля Пракансы.

"Матра Дольча, дай мне сил. Пойди я другим путем, не причинил бы ей боли. Но я не хочу, чтобы и мне причиняли боль”.

Он зашел за спинку кресла, положил ладони ей на плечи, чтобы ощутить ее тепло и успокоить.

— Я не могу потребовать, чтобы он отдал портрет. Две недели назад отец уехал в Пракансу. А я только сейчас набрался смелости сказать тебе. — Он тяжело вздохнул, почувствовав, как напряглось ее тело. — Но все-таки я думаю.., надеюсь, что для тебя.., для нас обоих неизбежность моей женитьбы важнее увезенного портрета.

— Украденного, Алехандро.

Его ладони сжали упругую плоть, требуя знакомого отклика. Большие пальцы стали ласкать шею.

— Разве тебя совершенно не волнует, что я женюсь? Она опустила голову. Длинные густые кудри упали с плеч, занавесили лицо, скрыли ее мысли. Зазвучал голос, и в нем не было ничего, кроме смирения.

— Конечно, ты женишься. И я выйду замуж.

Точно обухом ударила. Его пальцы превратились в железные крючья, впились в ее плечи. Желудок сжался в тугой ледяной комок. Алехандро был унижен. Испуган.

— А что, в семье уже говорят о твоем замужестве?

— Об этом всегда говорят. Каждой женщине подыскивают мужа, и не только в роду Грихальва так заведено. Многие мои сверстницы давно замужем. — Он ощутил ее прерывистый вздох и слабый трепет плеч. — Мне девятнадцать.., пора детей рожать.

И тут он сказал не подумав:

— Роди от меня.

И едва произнес, понял, что мечтает об этом. Наклонился к ней, пошевелил выдыхаемым воздухом завитки ее волос.

— Ведра, граццо. Прошу тебя…

— Кого от тебя родить? Грихальву? Гнев. Боль. Бедные Грихальва, несчастные Грихальва! Да сколько можно слушать это нытье! Ее что, совсем не трогают его слова?

— Пресвятая Матерь! — хрипло произнес он выпрямляясь. — Да неужели ты не понимаешь, что я обязан жениться и родить для Тайра-Вирте нового наследника? А тебе придется выйти замуж, чтобы рожать художников для рода Грихальва.

Сааведра тихо рассмеялась, а затем он уловил-таки отчаяние в ее голосе.

— А что мне еще остается? Возражать? Отказываться? Алехандро, мы те, кто мы есть, и должны делать то, что должны… Ничего другого от нас не ждут с первого дня нашего существования. — Под его ладонями затвердели плечевые мышцы. — Если уж на то пошло, разве ты возьмешь меня в жены? Сделаешь герцогиней чи'патро из рода Грихальва?

Он обвил руками ее шею, ладони остановились на тонких ключицах, — со стороны могло показаться, что он ей дарит ожерелье. Возможно, так и следовало поступить будущему герцогу: отблагодарить за любовь.

— Номмо Матра эй Фильхо, — чинно, как на торжественной церемонии, промолвил он, — коли есть на это ваша воля, да будет так. По ее телу пробежала судорога.

— Нет на это их воли. Этому не бывать. Это невозможно.

— Нет. — Он опустил руки, обошел вокруг кресла, остановился перед ней. Опустился на колено, наклонился так, что от его дыхания зашевелилась ткань юбки. Сильными руками взял ее кисть, поднес к губам, поцеловал, прижал к сердцу. И не отпуская поклялся:

— Я никогда не оскорблю тебя лживыми обещаниями. Никогда не посулю несбыточного. Я исполню то, что в моей воле и власти.

Она была бледна как призрак. От девчонки, которую два года назад он повстречал у фонтана, в ней не осталось ничего. Он вспомнил, как она откидывала с лица мокрые кудри, как улыбалась своему непрошеному заступнику. Откровенность души — вот что отличало ее от других знакомых ему женщин.

Но сейчас она ничем не напоминала девушку, которую он полюбил в тот праздничный день. Да, влюбился, хоть и скрывал это от самого себя вплоть до этого часа по причинам, о которых только что напрочь забыл.

"Пресвятая Матерь, открой ей глаза, пусть увидит, как я стараюсь”.

Эйха, он согласен. Будь что будет. Если нельзя получить все, он согласен на малое.

— Марриа до'Фантоме, — отчетливо сказал он. На ее лицо вернулась краска. Серые глаза стали огромны, потемнели от изумления.

— “Теневая женитьба”? На мне? — В голосе сквозило недоверие. — На мне?

— Почти настоящая, насколько это возможно. “Теневая” — это всего лишь слово. Будет все, кроме священных клятв перед Премио Санкто и Премиа Санктой…

— И перед твоим отцом, и матерью, и тайра-виртской знатью. — Она вздохнула, закрыла глаза, высвободила руку. — Они этого ни за что не допустят.

— Кто? — удивился он. — Мой отец? Мать? Екклезия? Эйха, так ведь они не узнают…

— Моя семья, — с горечью произнесла она. — Вьехос Фратос, те, кто правит родом Грихальва.

Он исторг из себя грязную площадную брань.

Сааведра открыла глаза — огромные, серые, сверкающие на безупречно красивом, с изящными скулами лице, — и печально улыбнулась.

— Ты служишь до'Веррада. Я служу Грихальва. Он поморщился словно от боли.