Под несчастливой звездой - Анфимова Анастасия Владимировна. Страница 64

Его мягкий бархатный голос завораживал и ласкал слух. А срывавшиеся с губ Треплоса слова казались мудростью почти божественной.

— Здорово, — тихо проговорила она, когда поэт замолчал. — Это правда, ты написал?

— Конечно, — ответил юноша. — Эти стихи для тех, кто понимает божественную природу поэзии. Кто сам обладает тонкой душой, способной оценить прекрасное.

— Какой из меня ценитель, — засмеялась Айри. — Я простая служанка.

— Неправда, — решительно возразил Треплос. — Боги дали тебе не только прекрасный облик, но и доброе сердце.

Девочка смущенно отвернулась, а парень продолжал с прежним накалом.

— Ни за какие деньги не купишь умение видеть красоту окружающего мира, неба, ветра, стихов! Да большинство Милетских богачей не оценили бы того, что я тебе прочитал. Им больше по душе грубая лесть! А ты сразу оценила талант поэта, разглядела в простых словах его душу! Это просто удивительно!

Он передвинулся ближе к Айри и озабоченно спросил:

— А может быть в твоей семье тоже любили стихи?

— Я сирота, — вздохнула Айри и шмыгнула носом.

— Прости, я не хотел тебя огорчить, — казалось, Треплос сам вот-вот расплачется. — У меня самого нет родителей. Я жил у дяди, который относился ко мне как к рабу! Даже хуже… Вот почему я все время хотел уехать из Милеты.

— После смерти матери меня воспитывала одна женщина, — вздохнула девочка. — Два года назад она умерла, и я осталась совсем одна.

— Она была хорошей? — участливо спросил поэт.

— Очень! — ответила Айри и, поколебавшись, добавила. — Её звали Шило. Она научила меня многим вещам, в том числе, и слушать стихи.

— Как это? — заинтересовался Треплос.

— Она любила их читать и даже сама писала…, — от нахлынувших воспоминаний захотелось плакать, девочка всхлипнула. — Только она никому не говорила об этом, даже мне.

— Как же ты узнала?

— Однажды Шило поссорилась… со своим другом, — начала рассказывал Айри, понизив голос. — Я не знаю, почему и кто из них в этом виноват. Она очень страдала. Но как гордая женщина не могла идти мириться первой. Шило написала письмо и отправила меня с ним. Друг прочитал его при мне вслух. Так я узнала, что моя воспитательница пишет стихи.

— Наверное, они были замечательные? — вздохнул юноша.

— Да, — ответила девочка и тихо заговорила:

Как часто нам приходиться прощать,
И говорить «спасибо» с нежностью во взоре.
Оставив в сердце горечь сожалений,
Забыв обиды и взаимные упреки,
Мы учимся любить,
Мы учимся прощать.
И, потеряв себя, все начинаем снова…
Но только вот не с чистого листа,
Ведь то, что было — это есть,
И нам от этого уж никуда не деться…
В глазах застывший лед невысказанных чувств,
О них мы знаем все сполна, но не расскажем никогда…

— Красиво! — пробормотал Треплос. — Просто замечательно! Они помирились?

— Конечно, — ответила со вздохом Айри. — Вот после этого случая Шило и стала читать мне свои стихи. А потом ее убили.

— Мне так жаль, — проговорил поэт.

С палубы гребцов раздался легкий стук.

Девочка встрепенулась.

— Ой! Как долго мы тут сидим! Прости, Треплос, мне надо идти.

— Хороших снов, Айри, — улыбнулся поэт, и прежде чем она успела опомниться, наклонился и легонько поцеловал ее в щеку.

Девочка хотела его ударить, но он легко перехватил ее руку и еще раз поцеловал в уголок губ.

— Спокойной ночи.

Айри вырвалась и, шипя рассерженной кошкой, спустилась с кормовой палубы. Весь следующий день она подчеркнуто не обращала на него внимания. После полудня Нарон все же решился поднять парус, и гребцы смогли отдохнуть. Треплос вновь попытался с ней заговорить.

— Я тебя обидел? Прости.

Вид у него был такой смешной и виноватый, что девочка не выдержала и улыбнулась.

— Ага! Вот ты и смеешься!

Вечером они вновь сидели на носу, Треплос читал ей стихи, а она внимательно слушала, наслаждаясь его звучным бархатным голосом. Расставаясь, поэт вновь поцеловал Айри. На этот раз она не стала возражать, а на третий вечер едва не задохнулась от охватившего ее восторга.

Александр с ленивым любопытством наблюдал за стремительно развивающимся романом служанки Тусета и милетского поэта, которого он про себя окрестил «самовлюбленным бабником». Когда они первый раз засиделись допоздна, Алекс хотел вмешаться и поставить Треплоса на место. Но потом передумал. Парень вел себя предельно вежливо и корректно, читал стихи, не домогался, а очаровывал. Но парочка видимо услышала какой-то шум и рассталась.

Увидев утром мечтательно — довольную физиономию Айри, Александр понял, что девочка совсем не возражает против нового свидания с Треплосом. Так зачем же мешать? Он ей не брат, не отец и даже не дядя, а всего лишь «хранитель приданого». Пусть разбирается со своими парнями сама. Алекс точно знал, что поэт подробно расспросил гребцов о Тусете, об Айри и о нем. Если девочка захочет замуж за этого хлыща, он возражать не станет и сразу отдаст причитающуюся долю сокровищ, чтобы с удовольствием забыть о её существовании. Александр уже вмешался в судьбу одной девушки и не получил от этого ничего, кроме неприятностей. Больше он не совершит подобной ошибки. «Каждый сам за себя, и гиппопотамы будут сыты», — вспомнил он слова из какого-то фильма и, успокоившись, стал следить за развитием событий.

Межу тем судьба явно улыбалась Нарону, стремившемуся как можно скорее оказаться в Нидосе. Стояла ясная погода с легким устойчивым ветром. Так, что судно не приставало к берегу даже на ночевку. Как с иронией думал Алекс, возможно, только это уберегает честь служанки второго пророка храма Сета в Абидосе. Окажись они на острове, кто знает, что она могла бы натворить?

Александр досадливо поморщился. Хватит ему спасать добродетель несовершеннолетних девиц! Пусть что хотят то и делают. Нет, конечно, открытого насилия допускать нельзя. Если Треплос попробует что-то сделать с Айри помимо её воли, он обязательно вступится. Несмотря на то, что тот выше его и сильнее, Алекс был уверен, что легко набьет ему морду. Но вот воспитывать или устраивать тайные операции как в усадьбе у Иси-но-Канаго он больше не станет.

Кажется, привязанность двух молодых людей заметил не только Александр. Тусет все чаще стал ворчать на свою служанку по самому ничтожному поводу. Девочка откровенно не понимала господина. Обычно всегда такой спокойный и рассудительный, жрец вдруг стал сварливым и раздражительным. Ругая себя за мягкий характер и отсутствие силы воли, Алекс подошел к хмурому старику, наблюдавшему за тремя кораблями, которые шли параллельным курсом.

— Прости меня, господин, что отрываю тебя от важных дум, — слегка поклонился юноша.

— Что тебе, Алекс? — вскинул брови жрец.

— Я вижу, тебе не нравятся знаки внимания, которыми оделяет твою служанку Треплос?

Прежде чем старик попытался возразить, Александр продолжил:

— Завтра или послезавтра корабль придет в Нидос, и поэт навсегда исчезнет из её жизни. Пусть девочка порадуется напоследок.

— Я ее хозяин, Алекс, — наставительно проговорил жрец. — Она принесла мне клятву слуги, значит, я отвечаю за неё перед бессмертными богами. А этот молодой человек не внушает мне доверия.

— Мне тоже, — согласился юноша. — Но пока он на корабле, не произойдет ничего плохого.

— Ты плохо знаешь женщин, Алекс, — покачал головой Тусет. — Они рабыни своего сердца, а оно у них так не постоянно.

— Айри с ним не сбежит, — усмехнулся Александр.

— Откуда такая уверенность?

— Потому что тогда она не получит приданого, — пояснил он свою мысль. — А Треплосу невеста без денег не нужна.