Вошь на гребешке (СИ) - Демченко Оксана Б.. Страница 115

  - Милена.

  Движение руки - и официант явился, внимательно и не перебивая выслушал перечисление всего, что ценил в плане кухни покойный и что предпочитает его вдова. Старуха прослезилась, расчувствовавшись. Деликатно протянула слегка дрожащую руку - и получила в полное распоряжение ладонь новой знакомой, расправила, трогая линии и вещая глупости о судьбе, козырном короле и дальней дороге.

  Слова не имели ни малейшего значения. Старуха знала это, хотя научить её никто не мог. Но зачем уроки - прорицателям? Они и вслепую нащупают путь, если пожелают. Пусть дар день за днем подтачивает плоскость, пусть старость отбирает силы и ограничивает срок... Пальцы Виты всё равно управятся. Плотно прильнув к запястью, удержат в контакте ниточку пульса, чтобы отдавать все, припасенное старухой. То, ради чего Вита просидела в засаде, доступной лишь прорицателю. Год за годом эта старуха посещала место, одной ей понятно, как выбранное.

  Кто бы теперь ни следил за Миленой, он не найдет в происходящем повода к подозрениям. Вита всего лишь состоятельная сумасшедшая, она даже не частая гостья отеля, а скорее его привидение, или может - талисман. Она ведет себя подобным образом день за днем. Говорит похожие слова, что, без сомнения, при расспросах подтвердит официант, любой.

  - Козырной король, - прищурилась Милена. - Вита, а точно козырной?

  - Мы посмотрим, - заверила старуха, плотнее обнимая запястье. - У меня все три законных мужа были козырные, вот так, хорошуля. Первый дал мне фамилию и положение, второй построил для меня дом у моря, третий осыпал золотом, хотя я была уже немолода и мало нуждалась в его безумствах. - Старуха вздохнула, мельком глянула на бутылку, которую как раз доставили, жестом разрешила вскрывать. Попробовала глоток, прижмурилась и кивнула - хорошо. - Любила я до умопомрачения только одного, теперь старая и вижу, что - так... Сердце вещее, хорошуля. Но глупое, оно советуется с головой, а толку нет. У тебя много сорных кавалеров, кто даст золото и построит дом. Но жалеть будешь только об одном, если от дурного ума послушаешь голову.

  Вещала старуха бойко и без задержек, но неуловимая неправильность говора выдавала привычку жить вне этой страны. Милена смотрела на свою ладонь, на пальцы старой прорицательницы и прикусывала губу, чтобы не закричать. Она и без гадания прекрасно знала, о ком пожалеет. Но повод для болтовни был тот самый, что позволяет безнаказанно учащать пульс: сочтут за женскую глупость, только-то.

  Вита говорила и говорила, заглядывала в глаза, трогала брови и виски, хмурилась, пила вино и куталась в шарф, пробовала кофе и зло отталкивала чашечку, найдя во вкусе повод поругаться с официантами. Она была деятельна и непоседлива. Она безупречно маскировала главную свою работу: по капле, по малой крохе отдаваемые через контакт с кожей память и знание. И еще то, другое - принесенное в себе. Много лет хранимое, чтобы теперь быть пересаженным под кожу. Сокровенное старая Вита выдирала с болью, но без сожаления. Подарок? Память? Долг...

  - Вита, разве я стою этого? - удивилась Милена, не в силах промолчать и принять то, что приносит вред старой женщине.

  - Разговоры - последняя радость стариков. А если уж вымерять ценности, то вино стоит недешево, - хитро прищурилась старуха. - Но я не беру вино за чужой счет, оно кровь земли, а я чту кровь, не размениваю на деньги с непонятным происхождением... и тем более с понятным. - Старуха улыбнулась и потянулась за сыром. - Вино можно выпить молодое, негодное, одним глотком... как и жизнь. Я прожила долгую жизнь, хорошуля. У меня было все, что можно пожелать и еще сверх того немало... Чем я могу отплатить за дар? Разве тебе решать, как платить и кому? Я угощаю. Вино нельзя передерживать, ну - пей. И иди, я рассказала про всех законных мужей, хватит для одного вечера.

  Вита встала, замотала шарф выше, под самый подбородок. Обернулась к бару и жестом показала: запишите на мой счет. Она удалилась походкой вполне несравненного существа, Милена смотрела вслед, моргала, неловко стирала слезинки и прятала выражение лица в ладонях, тянущих ниже капюшон... Вите было тяжело двигаться, слабость подкашивала ноги, но старуха шагала и не сутулилась.

  - Упрямая, - шепнул официант, убирая посуду и по-своему толкуя огорчение Милены. - Вы верно заметили, ей нельзя кофе и вино тоже, в общем-то. Мы всякий вечер деликатно напоминаем. Только она не слушает. Однажды вызывали скорую...

  - Сколько ей лет? - повела бровью Милена. - Выглядит старой, а походка уверенная. Она, пожалуй, прежде танцевала.

  - Однажды она танцевала у нас, - кивнул официант. - Под Новый год... Никто не верил, что ей было семьдесят девять. Я запомнил, через месяц после Рождества ей вызывали скорую, я говорил с врачами. Надеюсь, она не пила много вина и ей не повредят отступления от рекомендаций по питанию.

  Милена быстро проглотила нанизанный на вилку кусочек и отодвинула тарелку. Есть не хотелось. Быть на людях - тем более. Официант догнал уже на узорном мраморе главного холла, передал корзину с початой бутылкой вина и фруктами. Милена кивнула, пристроила ношу на сгиб локтя и побрела к лифтам.

  Она намеревалась пробиться в тот слой, где копится память плоскости. Ей казалось, что электронная книга поможет, напрямую соединит с главным, что спрятано за буквами на экране. Увы: примерив на себя роль вальза запада, пришлось отчасти подпасть и под слабости запада, ощутив его изъян. Склонность верить в технические решения, если можно так сказать.

  Запад всегда поклонялся уму, редко взвешивая решения сердцем. Не от черствости, нет. Увлекаясь и втягиваясь в работу, вальзы просто забывают, зачем начали дело и даже - что это было за дело? Говорят, в одну из лютых зим погибли почти одновременно три замка. Их даймы просили о помощи. Но сильнейшие в то время вальзы запада не услышали: они были вне Нитля и создавали коренную складку нового типа. Вернулись лишь весной, с ужасом глядели на руины и не могли поверить, что это приключилось по их вине, из-за недеяния и глухоты... Двое сгинули к лету, как сказала язвительная Тэра, однажды припомнив позорный для запада год - 'Вышли из ума в неизвестном направлении'.

  Бросив книгу и планшет на диван, Милена откупорила бутыль, сделала несколько глотков, вернула пробку на место. Рассыпала фрукты по кровати, погасила свет и легла с краю, перекатывая яблоки, персики, нектарины - наугад, без цели. Внутри шевелился и болезненно рос подарок Виты - живой, готовый к развитию рудный крап. Корень вращивал тончайшие нити в сосуды, жадно питался от кровотока, оплетал позвоночник и усиливал связки. Корень был рад встретить родного человека - того, кто пришел из Нитля. Корень однажды поверил обещанию, сменил носителя и ждал этой встречи.

  Боль прокалывала тело, делалась невыносима, заставляла корчиться - тогда Милена выбирала твердое яблоко и кусала, с хрустом сжимая зубы... Закрывала глаза, пережевывала мякоть - и порцию памяти.

  За покровом опущенных век, в далеком прошлом, старая Вита опять была ребенком. Она опять смотрела на свою ладонь, где дар прорицания отметил неотвратимую смерть, а за ней - в пустоте невозможного - жизнь упрямо продлила свою линию. Чудо маленькой девочке досталось в подарок от Черны. Отплатить было непосильно, но девочка хотя бы сделала возможное. Или - невозможное? Сперва прощупала след воительницы до самого места боя и далее - в никуда, в темный бездонный колодец, неподвластный взору прорицательницы. Затем постепенно, напрягая дар, убеждая помочь совсем чужого человека - кажется, еще одного должника Черны - девочка прошла по дороге, которая привела воительницу от побережья к месту боя. Вита нашла старого монаха, тоже получившего подарок и живущего в недоумении: как отблагодарить? Он отдал корень. Вита сберегла и нашла способ оказаться в нужное время в том самом месте, где могла отдать рудный крап. Так крап Вернулся в круг неведомого Вите дела, вершимого и после ухода Черны, главного для воительницы.