Вошь на гребешке (СИ) - Демченко Оксана Б.. Страница 76

  Милена склонилась к умирающему, положила пальцы на виски, виновато поморщилась и оборвала корешки, по каким текла боль. Пусть это ненамного ускорит смерть и наверняка сделает её неминуемой, но старику не придется страдать. Складчатые веки с редкими, как осенняя трава, ресницами, дрогнули. Глаза наполнились осмысленностью.

  - Духи помогают, - едва слышно шепнул старик. - Только в этом он прав... Ветер велик, он будет мутить зеркало вод и сдвигать скалы.

  - Ходу, - повторил Паша и выругался, заворачивая пацана в содранный с кровати плед.

  - Искали телефон матери и друга, - быстро и без невнятности добавил старик. - Долго спрашивали. Сказал бы, но не верил, что отпустят внука. Не верил... Не хочу, чтобы дом соседей погиб. Хороший человек... Трава. Гибкая трава.

  Он улыбнулся щербатым ртом и затих, глаза потускнели. Вууд придвинулся, часто дыша и наблюдая то, что ему особенно ценно: исход. Милена, наоборот, отстранилась, глянула на лежащего на полу, прорычала невнятно и, не оглядываясь, пошла прочь. Вууд метнулся, обнюхал взвывшего дурным голосом человека и завилял хвостом. Паша еще раз выругался, прихватил тряпку и протер ручку двери, стену. Мальчик начал тихо, несмело всхлипывать, поверив, что худшее позади, и пока что понимая и принимая лишь нынешнюю свою защищенность укутанного в плед, согретого.

  - Бэль вперед, ты следом, я замыкаю, - скомандовала Милена и указала на лестницу.

  - Во что я влип, густовато даже для дерьма, - покачал головой Паша и смолк.

  На лестнице было все так же темно. Шагая без прежних поспешности и веселости, Милена лучше замечала: стены изрисованы гадко и кое-где облупились. Пахнет старым куревом и мочой, а еще прелым мусором. Не покидало ощущение осеннего леса, неразумного со сна ровно так, что знакомая ветка готова проткнуть, вдруг сочтя исподником или отомстив за обиду, причиненную лет сто назад, и не ей самой, а сгнившему соседу...

  - Безобразие! - громко сообщил голос на очередном этаже, вроде бы третьем снизу, если счет не сбился.

  Дверь на лестницу со звоном распахнулась, когда Милена уже прошла мимо. Средних лет мужчина выглянул, подсветив себе крошечным фонариком на брелоке ключей. - Где электрик? Эй, вы не с десятого? Говорят, он пошел наверх, вы его не видели?

  - Нет, - буркнул Паша, не оборачиваясь.

  - Весь район со светом, одни мы как прокаженные, и ведь все молчат! Никому нет дела, - продолжал ныть мужик.

  Милена снова остро ощущала ту одичалую ветку, царапающую душу.

  Боль сделалась явной. Вууд взвыл, подтверждая угрозу.

  Милена толкнула Пашу вперед и вбок, на следующий пролет, вроде бы безопасный. Сзади хлопнуло тихо, ничуть не опасно, но тело сразу развернуло и бросило вперед, рука взорвалась настоящей, телесной болью.

  Но теперь Милена падала, внятно воспринимая силуэт в дверях третьего этажа: черный силуэт, не обведенный светом толковой души. В незнакомце росло сумеречное настроение тихого торжества, превосходства. И виделись его глаза - крупно, с их спокойным прищуром и пустотой без дна. Человек прежде убивал и теперь целился привычно, без малейшего напряжения. Женщина? Ну и что. Ребенок? Тоже не проблема... Милена медленно прикрыла веки, скрипнув зубами от понимания гадкости и неизбежности своего нынешнего решения. Мужчина завизжал, и она даже с закрытыми глазами знала: падая, его тело дернулось, рука потянулась к затылку, желая вырвать несуществующий в реальности нож.

  - Ты как, идти можешь? - спросил Паша, поймав за предплечье и придержав у самого пола.

  - Могу. Для меня это не опасно, - сквозь зубы пробормотала Милена, опираясь на плечо и привыкая к боли, и осаживая её, как умеют все взрослые в Нитле. - Сейчас уйму кровь.

  - Надо вытереть, след, - неопределенно повел рукой Паша, показав на стену и пол.

  - Вууд с нами, никаких следов, - отозвалась Милена и качнулась к лестнице. - Ты прав, ходу.

  - Нефиг, не секта мутила, - отметил Паша. Выглянул во двор и убедился, что вокруг, вроде бы, никого. - Геня, проверь улицу. Зуб даю, 'макаров' табельный. И корочки у мужика имеются. Не паленые, если вернуться и глянуть. Он как, еще дышит?

  - Не хочу проверять. И... не дышит, у вас это называется инсульт, - усмехнулась Милена, принимая здоровой рукой плед и кутая больную. - Чер, кость в крошево. Сращивать теперь дня три, да еще без вьюна и псахов... значит, дольше.

  - Идем, - глядя на спокойную собаку, предложил Паша. - Накрылся треп с макаронниками.

  - Поезжай, - упрямо мотнула головой Милена. - Пусть все движется, как намечалось. Варьке знать не надо, а мне самое время одной подумать, что происходит. Перебрать ощущения и порыться в корнях плоскости. Боль такому занятию только в пользу.

  - Такси брать стрёмно. - Нехотя буркнул Паша, полез в карман и достал деньги в зажиме, отделил несколько купюр. - Вот, с запасом до клуба. Адрес помнишь?

  - Помню, а вот водитель не запомнит нас, - усмехнулась Милена. Подала руку ребенку, снова норовящему закрыть лицо и спрятаться от ужаса. - Идем. К ночи будем дома, тетя Милена расскажет сказку, ты успокоишься и заснешь. Должна же такая взрослая тетя знать хоть одну толковую сказку...

   Глава 20. Черна. Важный гость

   Испания, Монтсеррат, 21 октября 1940 года

   Пришлось изрядно утомиться, загрузить болью голову, не привыкшую перемалывать так много мыслей, чтобы добиться хотя бы малой пользы. Черна улыбнулась, с интересом изучила готовое копье из ростовой древесины минувшего лета и щелкнула по гладкой поверхности. Всякая победа дарует душевный подъем, пусть ты - не вальз и не лесник - всего лишь разбудила здешний сонный лес, и даже менее того, одну ветку. Преодоление - постоянный труд идущих к свету. Именно поэтому большинство людей полагает таких несколько... невменяемыми. Но в Нитле немного жителей, почему бы им не делать свои глупости так, как они привыкли? То есть каждодневно и упорно.

   Исключительно из упрямства, - много рез ехидно поясняла Милена себе и прочим, наблюдая тренировки ангов. Ей, будущему вальзу, позволялось развивать себя для боя умеренно: так, чтобы хватило времени на осознание подлинного дара. Милена уклонялась от занятий, отговариваясь важными делами и - так подозревали многие - опасаясь изуродовать лицо синяком или шрамом. Даже временно. Тэра Ариана знала и это о своей ученице. Заметив её вне боевого двора в урочный час, Тэра с показным сочувствием приподнимала бровь и говорила шепотом в ухо ученице нечто вроде: "Милочка, да у тебя зад отвис, как у старой шолды! И кожа кое-где... ох, ничего, не так все и страшно, просто на мурашки похоже". Милена подначку понимала, но исправно бледнела, никла и пропадала из вида до конца дня. А утром являлась на бой сосредоточенная, лезла в противницы к первому ангу или самой Черне - к тем, кого опасалась всерьез. На две восьмицы, а порой и на три, становилась самой прилежной ученицей боевого двора. Затем успокаивалась относительно внешности - и снова позволяла себе забросить тренировки. Тем более "украсивленная" - слово придумал кто-то из слуг - Милена замечала взгляды очередного воздыхателя и наблюдала из-под ресниц, как её комната наполняется цветами.

   - Неужто вы вовсе в бога не веруете? - сокрушено уточнил Игнатий, хотя знал ответ.

   - Не надеемся, - утешила старика Черна. - Это другое. Мы стараемся вырастить себя до великана. Ну... как объяснить? Есть иной взгляд, иное пояснение: мы черпаем силу из колодца души. Чем выше нарастим его стенки, тем больше наши возможности. Завалю шааса - одна, да при помощи слабого дерева, не знавшего почвы Нитля, - и колодец мой основательно подрастет.

   - Но молитва и есть духовный рост, - предложил свой путь Игнатий.

   - Дед, если я не буду заниматься боем и силой по пять часов в день, и это самое меньшее, - строго урезонила Черна, - молиться станешь на моей могилке. Недолго: шаас развернется, наладит постоянную прореху в исподье, подаст своим знак и у вас тут настанет новый порядок.