Громбелардская легенда - Крес Феликс В.. Страница 108
— Какое известие? Почему он ждет у ворот? — со все возрастающим беспокойством расспрашивала она. — В чем, собственно, дело, во имя…
Он показал на выход. Она еще чуть поколебалась… но в конце концов любопытство пересилило.
В темном сводчатом туннеле ворот, украшенном наверху зубчатой решеткой, не использовавшейся много лет, он снова взял ее под руку и что-то негромко сказал. Она первая прошла мимо стоявших на страже гвардейцев и остановилась.
— Ну и где этот посланец?
Ответа не последовало. Она обернулась и… увидела чужого человека.
— Басе-крегири, повелительница мира, — медленно произнес он. — Армектанка и дочь императора. Настоящая властительница мира, воистину.
Она в ужасе отступила.
— Где?.. Кто ты?.. — выдавила она. — Что происходит? Гвардия!
Солдаты с любопытством поглядывали на них — но уличные ссоры никак их не касались. Им положено было стоять на страже у входа во дворец-крепость.
— Посмотри на себя, — спокойно посоветовал старик. — И иди за мной, ибо время уходит.
Она опустила взгляд… и в ужасе схватилась за полы грязного серого плаща.
— Старый оружейник и безумная женщина. Вот кто мы такие. А теперь, — сказал он, показывая кинжал, — иди за мной, госпожа, иначе я убью тебя на глазах тех солдат у ворот, они же и пальцем не пошевелят. Ты прекрасно знаешь, что им ни под каким предлогом не разрешается покидать свой пост.
Сказав это, он подхватил ее под руку и потащил в глубь темной улицы. Сначала она шла совершенно безвольно, потом начала кричать и вырываться. Он держал ее крепко, но она была молодой и сильной, а производимый ею шум мог доставить немало хлопот. Схватив ее за голову, он прижал к ее лицу горсть извлеченных из-за пазухи влажных листьев. Она судорожно попыталась вздохнуть, от резкого запаха закружилась голова, потемнело в глазах. Старик, затаив дыхание, поскольку его голова находилась возле лица пленницы, еще немного подержал листья, потом с отвращением отшвырнул их. Обняв едва держащуюся на ногах женщину, он повел ее дальше, так быстро, как только было возможно.
Невдалеке стояла запряженная мулами повозка. Уложив на нее женщину, Бруль достал из-под плаща небольшой мешочек, извлек из него остатки листьев, рассыпал их возле головы лежащей и уселся на козлы. Внезапно ему стало плохо. Он тяжело дышал, скорчившись и схватившись за сердце. Некоторое время спустя он с трудом распрямил спину и, все еще тяжело и неровно дыша, беспокойно оглянулся и прикрикнул на мулов. Повозка тронулась с места.
Когда в темноте замаячили факелы у городских ворот, мулами правил уже молодой подсотник Громбелардской гвардии.
— По приказу князя, — сказал он, показывая печать и подпись на частично развернутом документе. — Открывайте!
Командир поста, старый десятник, протянул руку за письмом. Ночные выезды из города не были чем-то необычным, однако странным было то, что офицер княжеской дворцовой стражи едет в одиночку. И куда? Из Громба в Бадор, а тем более в Рахгар, повозка бы не проехала. Подсотник мог, правда, ехать в предместье — но почему ночью?
Получив письмо, десятник подошел к факелу. Не будучи знатоком грамоты, он с трудом складывал буквы в слова, шевеля губами. Сидевший на повозке офицер не сводил глаз с документа, на его лице рисовалось ощутимое усилие… Командир поста не мог знать, что ему достаточно лишь, слегка повернувшись, заслонить пергамент своим телом — и созданная посланником иллюзия развеется в мгновение ока.
Пропуск не вызывал подозрений, десятник избавился от сомнений и дал знак, чтобы открыли ворота.
На повозке лежали какие-то свертки, накрытые пледом. На них никто не обратил внимания. Тем более никто не заметил, что вровень с повозкой движется какая-то тень, растворенная во мраке.
В полумиле за городом дорога годилась уже только для езды верхом. Тракт, соединявший Громб с Бадором и Риксом, был таковым лишь по названию. Старик распряг мулов и принес седла с повозки. Он снова немного отдохнул, затем, явно борясь с болью, снова полез под плащ, достал какой-то небольшой предмет и со злостью отшвырнул его прочь.
Вскоре на тракте осталась лишь брошенная повозка.
Когда топот копыт затих в отдалении, на дороге сверкнули два круглых глаза. Огромный кот, черный, как ночь вокруг, стоял над выгоревшей дотла, треснувшей раковиной с дырой посередине.
Брошенный Предмет, называвшийся Кольцом иллюзий…
Никто, вероятно, не знал формул, которые заставили бы этот Предмет изменить облик человека. Кольцо вызывало лишь призраки неживых вещей.
Вемир, черный разведчик Хель-Крегири, уже знал, что это неправда. Был некто, знавший соответствующие формулы…
Неподалеку дорога разветвлялась: главный тракт уходил вниз, к Бадору, боковая же ветка вела в глубь Тяжелых гор. Удостоверившись в том, какой путь избрал посланник, Вемир вернулся в предместье. Там остался человек, которому он должен был передать известие.
9
Начинался угрюмый и холодный, как обычно в Тяжелых горах, рассвет. Непрекращающийся моросящий дождь превратился в ливень, хлеставший под порывами ветра. Проснулись несколько солдат Хель-Крегири. Втиснувшись в щели между скалами, окостеневшие и продрогшие, они первым делом потянулись к водке — спутнице любого путешественника по горам. Завтракали кое-как и чем придется — снабжение отряда продовольствием на громбелардском бездорожье было делом нелегким. Каждый нес на спине собственный провиант, пополнявшийся время от времени во встречных селениях, если таковые попадались на пути.
Холод и влага — союзники искушенного воина, ибо помогают прогнать сон. Однако малоопытный часовой охотно ищет частичку тепла в какой-нибудь каменной нише, плотно закутавшись в плащ из козьей шкуры и радуясь, что вода стекает по шерсти. Такой человек порой засыпает.
Хель-Крегири собрала весьма многочисленную дружину, но, само собой, состоявшую не из одних лишь надежных людей. Трудно сказать, заснул ли в эту ночь один часовой или, может быть, несколько, уверенных в силе отряда, с которым не посмел бы связаться даже самый сильный патруль легиона…
Нападение произошло на переломе ночи и дня, уже удавалось различить силуэты людей и очертания скал. Полсотни солдат ударили быстро, бесшумно и со знанием дела. Разбойников, в основном застигнутых врасплох во сне, совершенно не готовых к подобному, попросту перерезали — и сразу же за этим последовало настоящее сражение. Группа человек в двадцать, расположившаяся несколько в стороне, была принята нападавшими за все имевшиеся в наличии силы противника. Разбойничьи банды насчитывали обычно от полутора десятков до двадцати с небольшим человек — и императорским легионерам даже в голову не могло прийти, что под самыми стенами Громба расположилась армия почти в четверть тысячи — все, что смогла собрать Хель-Крегири из окрестностей Бадора и Рикса.
Солдатам показалось, будто горы внезапно ожили.
Местность была недружелюбной, скальный склон, хотя в этом месте и довольно пологий, не позволял развернуть лагерь в истинном значении этого слова. Неожиданно весь этот склон зашевелился от неясных под дождем и в полумраке теней, выскакивавших из-за скал, карабкавшихся из расселин и щелей, мчавшихся зигзагами вниз. Без приказа, яростно, беспощадно, громбелардские горцы обрушились на легионеров словно лавина. Те оказывали отчаянное, но ожесточенное и умелое сопротивление.
Вырванный из сна Готах наблюдал за невероятной картиной боя. Ему немало пришлось в жизни повидать, в том числе и внезапную смерть. Однако стычка троих человек с четырьмя не имела ничего общего с тем, что теперь клубилось, металось и ревело в полумраке в двухстах шагах ниже. За спиной посланника раздался торжествующий смех, переходящий в безумный, почти нечеловеческий вопль. Хель-Крегири сломя голову бросилась вниз по склону; Готаху показалось, что девушка вот-вот споткнется и свернет себе шею в какой-нибудь дыре. У нее не было меча, не взяла она и никакого другого оружия. Он еще раз услышал ее пронзительный вой, оборвавшийся где-то на самой высокой ноте, когда она ворвалась в группу сражающихся. Она явно налетела на кого-то, с разгону сбив его с ног своим весом, ибо, несмотря на расстояние, видно было внезапное замешательство в этой группе — сцепившиеся друг с другом люди падали, увлекая за собой других.