Громбелардская легенда - Крес Феликс В.. Страница 112
— Чего ждешь? Хочешь письменного приказа?
Комендант глубоко вздохнул. Был один вопрос, который необходимо было затронуть.
— Ваше высочество, — начал он.
Представитель поднял взгляд. Норвин замолчал, хотя не прозвучало ни единого слова.
— Я все сказал, — после короткой паузы произнес Рамез.
— Ваше высочество, — в отчаянии сказал комендант, невольно отступая на шаг, — я не о том… Собственно… схватили человека, который требовал допроса. Он утверждает, что он мудрец-посланник. Он знает, кто похитил…
Рамез ударил ладонью о стол и поморщился, схватившись за повязку на голове.
— Чего ждешь? Веди его сюда, немедленно! Шернь, что за…
— Ваше…
— Кем бы он ни был, давай его сюда.
— Человек, который похитил ее высочество, мог скрываться под фальшивой…
— Ради всех сил, тащи его ко мне! — прорычал Рамез. — Пусть превращается во что угодно, на то у меня и солдаты, чтобы следить! Немедленно доставь его сюда, комендант!
Норвин выбежал за дверь.
Некоторое время спустя все недоверчиво передавали друг другу слух, что князь-представитель бросил все и вместе с каким-то человеком с кривой гримасой на лице заперся в своей комнате, полной книг. Их якобы сопровождала безумная женщина, которую ночью обнаружили рядом с князем.
Келью Рамеза лично охранял комендант столичного гарнизона, опираясь на копье, отобранное у какого-то гвардейца.
— Поверь, князь, я никогда еще не бегал по горам столь быстро, как сегодня, — сказал Готах, просмотрев записи Дорлана. — Но оно того стоило.
Представитель смотрел на перепуганную женщину, неподвижно сидевшую среди шкур, покрывавших постель. В глазах ее застыл ужас. Однако князь не в силах был оторвать от нее взгляда.
Он видел лишь одно — прядь седых волос…
— «Отмеченная Лентой»…
— Да, князь.
Двое мужчин молча смотрели на когда-то столь необычную и гордую женщину. Рамез почувствовал, как холод сковывает его сердце. Во имя всех Полос — то же могло случиться и с его женой… Может быть, уже случилось.
Неожиданно, впервые с того мгновения, как пришел в себя, представитель позволил овладеть собой страху, ощущению беспомощности и сомнению. До этого был один лишь гнев. Теперь же ему велено было думать и понимать.
— Я вынужден и хочу довериться тебе, мудрец, — тихо проговорил он. — Вижу, я слишком высокого мнения был о своих познаниях. Законы всего — твое дело. Я лишь играл в мудреца Шерни… Ну да, играл, правду говорила Верена.
Он потер лицо ладонью.
— Смирение…
— Смирение, — эхом повторил Готах. — Я, князь, сегодня получил урок настоящего смирения.
Он медленно приблизился к сидящей.
— Однако не будем терять времени.
Она отшатнулась, когда он протянул руку.
— Охотница, уже в самом деле поздно?
Она опустила взгляд.
— Если бы было поздно, я не пришел бы за другой, — продолжал тихим голосом Готах.
Она никак не реагировала. Он еще раз протянул руку. На этот раз она позволила до себя дотронуться.
— Твои глаза… — негромко говорил он, скорее обращаясь к самому себе, нежели к ней. — Я знаю, ты лишилась их много лет назад, а Великий Дорлан дал тебе другие. Дар того, кто тебя полюбил… Но тот человек не был армектанцем.
Рамез молча смотрел, как посланник осторожно ощупывает голову женщины, берет ее обеими руками и наклоняет к себе, словно исследуя взглядом и на ощупь форму черепа, наклон лба, высоту скул, профиль носа…
— Но ты не чистокровная армектанка, Охотница, — прошептал он. — Похоже, у тебя есть небольшая добавка дартанской крови… О, наверняка… Значит, права была Хель-Крегири. Твоя седина вполне натуральная. Никакой ценности для Бруля ты не представляешь…
Он положил ладонь ей на голову.
— Не было ли такого, что тебе приказали забыть о слишком многом? О том, что ты делала и кто ты такая. Может быть, тебе запретили и говорить?
Он взял ее за подбородок.
— Ваше высочество, — сказал Готах, не отводя взгляда от исхудавшего лица, — дай, пожалуйста, медальон, который ты носишь на шее.
Рамез повиновался, ни о чем не спрашивая. Посланник взялся за конец цепочки и раскачал кулон из чистого золота.
— Смотри сюда. Понимаешь, что я говорю? Смотри сюда…
Он перешел на армектанский. Негромко и размеренно он говорил о Великих равнинах… о приближающихся сумерках… о ночи… о сне… Потом фразы начали утрачивать смысл, слова потеряли всякое значение, лишь рифмуясь в унисон с танцем медальона.
Пронзительный, звериный вопль заставил стоявшего на страже Норвина бросить копье и ворваться в комнату Рамеза. Он на мгновение застыл, остолбенев, потом бросился на помощь. Женщина выла, пытаясь высвободиться из держащих ее рук. Ноги ее были свободны, и сильный пинок остановил коменданта на полпути. Она билась как безумная, изогнувшись дугой, прижимаемая тяжестью двух мужчин. Уже не выла, лишь хрипло стонала. На лице ее отчетливо рисовались злоба, страх и множество иных, не поддающихся описанию чувств. Освободив на мгновение руку, она ударила посланника в шею. Тот отпустил ее, и тогда Рамез вдруг вспомнил ее имя.
— Каренира, перестань! Каренира!
Женщина судорожно ловила ртом воздух.
— Каренира… — повторил он в третий раз. — Кара… все хорошо… Все хорошо, слышишь? Все… хорошо.
Она больше не сопротивлялась.
Норвин, все еще согнувшись пополам, смотрел, как громбелардский властитель, присев на холодный пол, осторожно, но крепко прижимает к себе женщину в грязных лохмотьях. Выражение лица князя было взволнованным, почти растроганным. Рамез ощущал странное тепло, струящееся по горлу к груди, — на мгновение ему показалось, будто он держит в объятиях свою Верену… Вернувшуюся.
— Все хорошо… — успокаивающе повторял он. — Все хорошо, маленькая моя… Все хорошо.
Она с плачем обнимала его за шею.
Прошло немало времени, прежде чем она пришла в себя.
Потом она пыталась заговорить, но быстро стало ясно, что после долгих месяцев молчания это требует от нее чересчур больших усилий. Она мучилась, пытаясь выложить все, что столь долго пребывало в плену беспамятства и тишины. Язык отказывался слушаться, и обоим лишь добавилось новых, немалых хлопот. Когда, утомленная и измученная, она погрузилась в тяжелый сон — они с облегчением вздохнули.
— Не будем терять времени, ваше высочество, — сказал посланник. — Даже и лучше, что она заснула. Мне следовало этого ожидать… Да, это моя вина. Думаю, завтра или послезавтра мы от нее кое-что услышим. Но сегодня… время не ждет.
Рамез кивнул.
— Действительно, — подтвердил он, не отводя взгляда от спящей. — Значит, целью Бруля может быть Черный лес.
— Наверняка, князь. Хель-Крегири…
— Хель-Крегири, — прервал его Рамез, — через посредничество мудреца Шерни предлагает странный договор. Ваше благородие, повтори еще раз, в чем суть ее предложения.
Готах помолчал.
— Нужно отвести солдат, князь, — наконец сказал он. — Трагические ошибки могут повториться. Хель-Крегири заверяет, что Бруль не ускользнет из ловушки, что же касается ее высочества…
Рамез позвал коменданта легиона и отдал несколько распоряжений. Готах изумился, услышав, чего именно они касались.
— Ваше высочество, я считаю…
— Ваше благородие, я терпеливо слушал, когда ты излагал мне истинный смысл пророчества. Теперь ты послушай меня. Так вот, всем, чем в Громбеларде не правит Шернь, правлю я. А больше всего — войском и своей собственной жизнью, хотя многие считают, что это невозможно. Если я захочу водить легионы по горам, я буду делать это каждый день. До тех пор, пока император не снимет меня с поста.
Посланник молчал.
— Позволь мне также сказать, ваше благородие, — добавил представитель, — что мысль о том, будто я стану тут торчать, ожидая, что сделает какая-то там Хель-Крегири, весьма, скажем так… необычна.
— Ее высочество княгиня… — начал Готах.
Его снова перебили.
— Это моя жена, — холодно, почти враждебно проговорил Рамез. И негромко добавил: — Она для меня — ни ее высочество, ни дочь императора. Это моя женщина, я — ее мужчина. Ты знаешь что-нибудь об этом, старик?