Имперские истории - Юрин Денис Юрьевич. Страница 24

«Полное соответствие типичному представлению человека об эльфах, или „остроухих“, как они привыкли нас называть. Слабые, трусливые, малодушные существа, боящиеся скрестить мечи в честной схватке, но зато хитрые и изворотливые… Брезгливые слюнтяи, теряющие сознание при виде разрубленной сталью плоти. Вот из-за таких… воительниц… нас давно перестали воспринимать всерьез! Кем может быть эльф с точки зрения обычного человека? Или подлым лучником, стреляющим из кустов, или коварным убийцей, крадущимся в ночи с отравленным кинжалом в руке. Больше мы ничего не умеем, на большее не способны, разве что корчить надменные рожи да часами трепаться о гармонии в мире. Жалкая картина, но все-таки доля горькой правды в ней есть. Мы вымираем, деградируем, в строю остаются далеко не лучшие, такие вон, как эта девица, увлекшаяся опустошением моего мешка настолько, что даже не заметила, как я подкрался вплотную».

Намбиниэль был абсолютно прав. Живя в лесу, кишащем дикими зверями и не менее агрессивными разумными существами, нельзя быть настолько беспечной. Девушка обнаружила присутствие врага, только когда длинные и цепкие пальцы эльфа впились в ее горло. Резкое движение локтем назад не привело к желаемому результату, рука эльфийки ударила пустоту и тут же была заломлена до боли в запястье и локтевом суставе. Попытки вывернуться и пнуть нападавшего тоже не привели к желаемому результату. Мужчина предугадывал все ее действия и умело предпринимал контрмеры, играя с ней, как кошка с мышкой, и не причиняя сильной боли. Лишь когда свободная рука воровки потянулась за кинжалом, мужские пальцы усилили хватку. Девушка вскрикнула и присела, выронив на землю все-таки вытащенный из-за пояса кинжал. Ее тело как будто окаменело, руки отнялись, а по телу прокатилась волна обжигающей, сводящей мышцы боли.

– Тише, не делай резких движений! – прошептал Намбиниэль, припав губами к уху парализованной пленницы. – Никогда не воюй с тем, кто уже держит тебя за горло. Я могу тебя придушить, усыпить или сделать калекой на всю жизнь. Шея – самое уязвимое место на теле эльфа. Всего несколько легких нажатий, и ты уже никогда не сможешь скакать верхом, стрелять из твоего великолепного лука, запускать твои шаловливые пальчики в чужие мешки и делать много-много других вещей.

Девушка молчала. Она не выкрикивала проклятий и не рычала просто потому, что не могла, хотя клокотавший внутри гнев раздирал ее на части. Намбиниэль ощущал учащенное дыхание пленницы, теплоту ее разгоряченного тела, злость, ненависть, желание взять реванш, но, к сожалению, не страх. Враг не боялся, значит, еще не настала пора задавать вопросы.

Указательный и большой пальцы эльфа быстро нажали несколько точек на шее, под нижней челюстью и на ключице. Плавные движения слились в одно, как будто музыкант взял аккорд на цитаре. Реакция последовала незамедлительно: воровка упала и закрутилась от боли, сжимая руками разрываемый на части живот. Ее лицо раскраснелось, из глаз хлынули потоки слез, а изо рта вместе с брызгами слюны вырвался протяжный стон.

– Это только начало, самое начало, первые муки – преддверие настоящей боли, – зловеще прошептал Намбиниэль, присаживаясь на корточки и наблюдая за агонией будущей собеседницы. – Пока это только сокращение брюшных мышц, но скоро наступят рези в желудке и кишечнике. Долго ты не протянешь, минуты две, потом потеряешь сознание, а когда придешь в себя, мы все начнем заново…

Намбиниэль, конечно же, врал. У него не было времени, чтобы продолжать пытки, да и желание отсутствовало. Вид страдавшей женщины не доставлял ему наслаждения, хотя и не вызывал отвращения. За годы службы в Джабоне он видывал и не такое, если бы в душе не очерствел, то непременно уже давно сошел бы с ума. Самое трудное для солдата – не научиться владеть оружием, а свыкнуться с видом истерзанной плоти, убивать, оставаясь при этом самим собой. Если ты вдруг проникся состраданием к бьющемуся в предсмертной агонии врагу, или, наоборот, твой глаз начали радовать чужие муки, то пора уходить, пора воткнуть в землю окровавленный меч и вернуться к прежней жизни.

Намбиниэль уже не помнил, каким он был до того, как впервые обагрил руки чужой кровью. Однако душевные терзания не мучили эльфа. Он смотрел на жизнь просто; пожалуй, даже чересчур просто для большинства людей и его соплеменников: «Мы все в гостях у жизни, когда-нибудь да наступит пора уходить. Засидевшийся гость ставит себя в неудобное положение, после его ухода хозяева облегченно вздыхают!» Отрубленные же конечности и изувеченные тела вызывали у него не большее отторжение, чем вид заколотого поросенка или выпотрошенной курицы.

Муки жертвы усилились, девушка вот-вот должна была потерять сознание. Намбиниэль правильно оценил запас оставшихся еще у нее сил и вовремя нажал на нужную точку. Вспотевшее тело вдруг замерло на земле, девушка закрыла глаза и задышала более ритмично. Угроза разрыва сердца миновала.

– Кто ты? – задал первый вопрос Намбиниэль, дождавшись, когда воровка окончательно пришла в себя.

– Мы с тобой заодно, – слетело с трясущихся губ. – Зачем…

– Вопросы задаю я! – резко пресек попытку увести разговор в сторону Мансоро. – Кто ты, что делаешь в лесу и что у тебя общего с шайкой одичавших мародеров?!

Ответом снова было молчание, бессмысленное, упрямое молчание не желавшей выторговывать себе жизнь разбойницы.

«Что-то с этой девицей не так. Преступники обычно пасуют, когда чувствуют силу. Им нечего терять, кроме жизни и награбленного добра. Кодексы, клятвы, псевдокровные узы, которыми они якобы связывают друг друга навеки, – ерунда. Для большинства бандитов верность братству пустой звук, не стоящий даже минуты страданий. Девчонка упрямится, почему? Что ей терять, кроме жизни, которой она, похоже, совсем не дорожит, по крайней мере даже не пытается обменять ее на несколько секунд доверительной беседы».

– Что значило твое: «мы заодно»? – задал Намбиниэль новый вопрос, пытаясь завести разговор с другого конца.

– Я знаю тебя, – неожиданно заявила воровка, все-таки решившаяся заговорить, – ты Мансоро, ты тоже из Джабона…

Признание девушки весьма удивило Намбиниэля. Если ее слова не ложь, то разбойница как-то связана с тайной организацией эльфов. Странно только, что он, боец с именем и безупречной репутацией, завоевавший доверие Совета и занимавший в организации высокий пост, ничего об этом не знал.

– Дальше! – потребовал Мансоро. – Если это правда, то тебе нечего от меня скрывать.

– Не могу… клятва, – произнесла девушка, делая попытку встать.

– Кто твой командир?! – спросил Намбиниэль, жестом приказывая ей не двигаться. – Совет знает о ваших действиях?!

Ответом снова было молчание. Упрямство допрашиваемой начинало бесить Намбиниэля. Он уже всерьез призадумывался над продолжением пытки, но топот конских копыт, раздавшийся за спиной, нарушил планы.

Мансоро быстро вскочил на ноги и взял в правую руку кнут. Из-за поворота лесной дороги вылетел конный отряд. Первые двое всадников спустили тетиву луков, как только пыльный, перепачканный травою и грязью плащ Намбиниэля попал в их поле зрения. От одной стрелы эльфу удалось уклониться, вторая слегка царапнула заостренный кончик уха. «Чуток бы пониже, и я стал бы больше походить на человека. По крайней мере „остроухим“ меня бы уже никто не назвал», – подумал Намбиниэль, резко выкидывая правую руку вперед.

Плеть кнута засвистела в воздухе. Конный стрелок, тоже эльф, не счел кнут полноценным оружием и решил перехватить его рукою в воздухе. Наруч треснул, кисть наивного чудака изогнулась гусиной шейкой. Удар стальных нитей, обшитых кожей, не мог отрезать руку, но был способен разбить булыжник или переломить молодое дерево. Толчок чудовищной силы сбросил стрелка с лошади. Та испугалась, встала на дыбы и растоптала голову хозяина. Второй всадник оказался тем временем уже за спиной. У него было достаточно времени, чтобы достать из колчана еще одну стрелу и всадить ее в беззащитную спину чужака, но он почему-то медлил. Намбиниэль затылком почувствовал, что его держат под прицелом. Враг подъехал слишком близко, чтобы не успеть выстрелить, но находился слишком далеко, чтобы достать до него с разворота кнутом. Намбиниэль понял, что проиграл, и замер, стараясь не делать резких движений, но кнут из руки не выпустил. Он перестал быть палачом, но не хотел превращаться в беззащитную жертву. Лучше умереть в бою, чем мучиться на допросе.