Магометрия. Институт благородных чародеек - Мамева Надежда. Страница 33

Звонок вывел меня из состояния мозгового оцепенения, и я поспешила вслед за остальными на занятие, суть которого я хотя бы отдаленно, но представляла: танцы.

Когда-то давно, на заре полицветных дисплеев телефонов, мама отдала меня в танцы. Тогда мне было семь. Леотард, станок, гран-плие и батманы. Родительница мечтала увидеть дочь не иначе примой Большого. Увы, ее чаяниям не суждено было сбыться. Хореограф разочаровал ее на первом же занятии, заявив: да, девочка неплоха, но если вы хотели вырастить из чада вторую Плисецкую, начинать надо было в три. Уже поздно. На любительский же уровень моя маман не согласилась, заявив, что незачем мне уродовать себя диетами, если на большую сцену я не выйду.

Потом были гимнастика, вальс, фортепиано, бассейн, волейбол, теннис… К слову, нигде я не задерживалась надолго, потому как особых талантов не проявляла. Родительница же находила все новые околоспортивные горизонты, лелея мечту открыть во мне доселе спрятанный талант. Увы, я разочаровывала ее все с тем же рвением: слух у меня оказался внутренним; рост для гимнастки слишком высоким, а для волейболистки — низким; партнер по вальсу все никак не подбирался. К двенадцати годам мне это все надоело, и, когда однажды мне предложили попробовать пулевую стрельбу, я согласилась, чтобы отвязаться-таки от маниакальной идеи родительницы сделать из меня великую не важно кого.

То ли винтовке я приглянулась, то ли судьба сжалилась надо мной, то ли у тренера чувство юмора превалировало над здравым смыслом… В общем, когда я впервые в жизни выстрелила пару раз в мишень в тире, руководитель кружка долго смотрел в бинокль, а потом спросил:

— Света, а ты в какую мишень стреляла?

Помнится, я от неожиданности тогда переспросила:

— А что, их там две было?

Саныч улыбнулся и заявил: «А тебе оно вообще надо?» Я горестно вздохнула и рассказала все как есть. Мужик проникся, поговорил с маман, заявил, что талант есть, но его надо развивать.

В общем, он меня поначалу покрывал, я честно выполняла ВП-40, в основном радуя молоком, и убегала гулять, родительница успокоилась, что отыскала-таки в ребенке скрытый дар, и все были довольны. Через полгода сдала на второй, а затем и на первый юношеский. А спустя пару лет матушка озаботилась уже вопросом того, какие предметы у меня в фаворе и куда я планирую поступать. Спорт плавно отошел на задний план, оставив у меня стойкое убеждение, что человек я не музыкальный и не танцевальный. Зато рука, привыкшая держать винтовку, — тяжелая и сильная. Последнее, кстати, оказалось для меня, как будущего врача, немаловажным: хирург во время операции должен уметь держать не только легкий скальпель, но и кранитом весом в несколько килограммов.

Танцкласс был такой же, как и при моем несостоявшемся романе с балетной пачкой: деревянный, нелакированный пол, зеркала во всю стену с одной стороны и большие окна — с другой, станок по периметру и рояль в углу.

Хореограф расставила нас в шахматном порядке и попросила повторять за ней. К слову, эта уже немолодая дама с гордой осанкой и прямым взглядом, с белыми как снег волосами, собранными в тугой пучок, мне почему-то не то чтобы понравилась, а… не вызвала неприятия. Она не пыталась навязать свою волю, мировоззрение, надавить. Просто преподавала, обращая внимание на каждую и не критикуя, а поправляя.

Разминка шеи, плеч, корпуса, стоп. Первая, вторая, третья позиции, реверанс этикетный, танцевальный, балетный… А потом началась моя персональная пытка: венский вальс. За неимением кавалеров мы, институтки, танцевали друг с другом. Мне досталась драконесса из знати. Она морщила свой надменный носик, всячески показывая, как ей неприятны мое партнерство и неуклюжесть. От этого я еще больше путалась в тактах и сбивалась.

Наконец раздались четкие хлопки и прозвучало:

— Дамы, на сегодня занятие закончено, можете идти обедать. Попрошу остаться…

Хореограф начала совсем не по этикету указывать пальцами на некоторых из нас. В число отмеченных попала и я.

Оказалось, что нам предстоит заниматься дополнительно, потому как нельзя выпускать на кадетский бал воспитанниц института, не умеющих грациозно вальсировать. На мое робкое: «А может, нас и не возьмут вовсе», дама лишь покачала головой и заверила: тех, кого бы не взяли, она не оставила бы на дополнительные занятия.

Первое из них хореограф назначила уже сегодня, на три часа. Поэтому, как только завершилось занятие по магтеории, я с горестным вздохом поплелась в танцкласс. Там-то, под бдительным оком преподавательницы, я впервые в жизни познала всю глубину выражения: «если больно так, что выворачивает суставы и рвет мышцы, значит, танцуешь правильно».

Два часа у станка, оттачивая каждый взмах руки, поворот головы. Под конец занятия хореограф вынесла вердикт:

— Светлана, ваша осанка никуда не годится. Я распоряжусь, чтобы вам выдали корсет. Выпускницы института не имеют права быть сутулыми или горбиться. А у вас, когда вы за собой не следите, плечи не расправлены и лопатки не сведены. Это надо исправлять.

«Эх, зря я думала хорошо об этой даме. Зря», — пронеслось у меня в мыслях.

Гулкий звон, пролетевший по коридору, возвестил об окончании танцевальной экзекуции, и хореограф смилостивилась, отпуская нас.

Уже подходя к дортуару, подумалось: «Почему, чтобы привыкнуть к танцевальным упражнениям, нужно посетить, как минимум, с пяток тренировок, а к булочке привыкаешь с первого раза?!» Урчащий голодный желудок был со мной солидарен.

Этим же вечером принесли и прописанное ею пыточное приспособление.

Я долго вертела его в руках под ехидные смешки одногруппниц, даже не представляя, как это надо надевать. Наконец, когда все же прикинула эти тиски для дам, Карамелька не удержалась и фыркнула:

— И это убожество учится с нами…

На помощь пришла кицунэ.

— Думаю, что надевать все же следует иначе. Он затягивается сзади.

— А как мне его тогда шнуровать? — я полагала, что в двадцать первом веке конструкцию корсета все же как-то усовершенствовали, чтобы с этим приспособлением можно было справиться в одиночку. Оказалось, что в этом учебном заведении бытуют предания старины глубокой.

— Давай я помогу тебе утром с утяжкой, — предложила рыжая Лисичка.

Мне не оставалось ничего другого, как согласиться со столь щедрым предложением. Положив эту пакость в свой шкафчик, я подхватила тетрадки и под видом того, что нужно дописать доклад, ретировалась в библиотеку.

Мне и правда необходимо было туда попасть, но по иной причине. Я едва успела появиться на пороге обиталища книгочейки, как саламандра объявилась, вынырнув из камина.

— День добрый, какую книгу вам найти? — она осведомилась почтительным, но прохладным тоном.

— Здравствуй, — я глубоко вздохнула, — вообще-то мне нужна не книга, а ты.

От этих слов хранительница книг вздрогнула, но все же уточнила:

— Зачем?

— Скажи, ты ведь специально дала мне именно этот трактат, — я не спрашивала, я утверждала.

Вчера, когда я так упорно пялилась на корешки книг на полке, пока Лим зачитывал до дыр последнюю страницу, обратила внимание, что пресловутый трактат имеет еще одно переиздание, датированное тысяча девятьсот тридцать первым годом. Оно стояло рядом с дореволюционным. Это-то и натолкнуло на мысль, что книгочейка знает больше, чем говорит.

Девушка от моих слов побледнела. Ее рука непроизвольно скомкала передник, а нижняя губа задрожала.

— Пожалуйста, больше не спрашивайте меня ни о чем. Я не могу вам ничего сказать… — ее голос был готов сорваться на крик. — Я не знаю, кто убийца, пожалуйста, но я очень боюсь… Боюсь, что он придет и за мной, если узнает, что я видела силуэт. Как раз в ту ночь, когда исчезла Энгер. Ее труп нашли недавно в парке.

Она все же всхлипнула, а потом слезы из ее глаз полились рекой. Их поток уже было не остановить, как и ту скороговорку, которую тараторила саламандра, закрыв лицо руками.