Джампер. История Гриффина - Гулд Стивен. Страница 27

У нас было четыре дня.

А у Гарольда были четыре спальни в сером каменном коттедже с широкой шиферной крышей и обнесенный стеной сад. Все в саду выглядело бурым и пожухлым, но чистым, а клумбы аккуратно укрыты мульчей. В Портсмуте лежал туман, но к тому времени, как мы припарковали наш «Ситроен», солнце разогнало даже легкую дымку, и небо стало ярко-голубым.

Как мамины глаза.

Его дом находился не совсем в деревне. До нее еще минут пятнадцать топать. Я подумал, что можно было бы и пообедать. А Гарольд сказал:

– Вы только что пересекли границу с Нормандией.

– Она проходит не по реке? – Мост все еще виднелся впереди.

– Она была там в древние времена, а сейчас – на запад от реки. Здесь есть поговорка: Куэнон сошел с ума, вот почему Мон-Сен-Мишель оказался в Нормандии. Но в наше время Франция не зависит от капризов рек.

Он накормил нас рыбным супом и картофелем с салатом, и даже налил по полбокала белого «Мускаде».

– Ну все, теперь проваливайте, а я вздремну. Чай в пять?

Мы гуляли вокруг деревни, и Генри показал нам большой трехэтажный дом с мансардными окнами, выглядывающими из шиферной крыши. Дом был обнесен стеной из камня и кованого железа.

– Тут водятся привидения, кстати!

– Да? Рассказывай!

– А что, разве не похоже?

– Согласен, согласен! Это похоже на декорации Как дом с привидениями в Диснейленде. В Евродиснее тоже такой?

– Вроде бы. Называется «Усадьба призраков».

Мы обошли дом и двинулись дальше к реке, а затем – по прогулочной дорожке, которая тянулась до монастыря.

Благодаря солнцу все вокруг выглядело чудесно – и воздух был чистым и теплым, так что я снял куртку и обвязал вокруг пояса. На железнодорожной станции продавалось множество маленьких моделей аббатства, и я спросил продавщицу, скучающую молодую женщину, какую лучше купить – чтобы потренироваться в разговоре на французском. Она смотрела на меня как на сумасшедшего, но на вопросы отвечала охотно. А я тем временем спрашивал: «А вот если мне нужно кого-нибудь стукнуть, какая подойдет? А чтобы в кого-то запустить, какую посоветуете? А какую впарить нелюбимым родственникам?…»

Беседа заняла полчаса, и я даже почувствовал, как улучшается мое произношение. Она спросила, откуда я родом, и, к счастью, не перешла на английский, когда я ответил. Потом из аббатства приехал туристический автобус с кучей людей, которым нужно было чем-нибудь себя занять до отправления поезда. Они заполонили весь магазинчик. Я купил латунную модель монастыря среднего размера и открытку, и мы убрались подальше от толпы.

– Нет, твой акцент все еще отвратителен, – привередничал Генри.

– Но она меня прекрасно поняла.

– Торжество содержания над стилем. Твой словарный запас все еще больше моего. Я половины не понял.

– Я думал, ты учил французский в школе.

– Было время. В этом году я хожу на арабский.

– Ах, вот как!

– Выходит так, что родители специализируются на Среднем Востоке, ну и…

– И?

– Триша тоже. Она очень бегло говорит.

Я долго смеялся, пока он не побагровел и не пихнул меня в бок.

– Мы должны говорить исключительно по-французски, пока мы здесь.

Он заставил меня повторить медленнее и наконец понял.

Отныне мы говорили по-французски – до самого конца поездки. Кузена Гарольда это устраивало. Он говорил на языке свободно уже много лет, а Генри лишился возможности много болтать, хотя мы с кузеном Гарольдом и старались подключать его к нашим беседам.

На следующий день мы с Генри прошли пешком десять километров до замка и провели весь день, гуляя от террасы Готье до башни Габриэля, затем топтались на илистом берегу, хоть и старались держаться подальше от табличек с надписью «Осторожно зыбучие пески!».

Я обсудил это с Генри, конечно же – по-французски. Он схватил камень, швырнул его на мокрый песок, и – блуп! – его засосало. Весьма быстродействующий зыбучий песок.

Я очень много рисовал, надоедая Генри, который снимал на камеру, и у меня получился неплохой набросок резной лестницы и статуи Святого Михаила, побеждающего дракона. Пока я рисовал, Генри надоело снимать, и он начал меня поторапливать, но я выиграл время, послав его в магазин за провизией.

Решив, что достаточно нагулялись, мы сели в автобус на железнодорожной станции и отправились обратно в Понторсон.

На следующий день мы помогали кузену Гарольду счищать листья с крыши. Я рисовал, а потом мы смотрели по телеку матч «Манчестер Юнайтед». И все по-прежнему говорили только на французском.

К тому времени, как «MB Бретань» вошел в Портсмут (кузен Гарольд приехал с нами, чтобы посмотреть, как мы пройдем паспортный контроль, и сделать кое-какие покупки), мое произношение намного улучшилось, а лексикон Генри расширился не менее чем на пятьдесят новых слов.

– Приедешь ко мне летом, и мы совершим настоящий прорыв – будешь разговаривать, как Грифф, – сказал кузен Гарольд, переходя наконец на английский, когда мы стояли в окошко для граждан Великобритании.

Пограничники сканировали штрих-код на паспортах, бросали взгляд на фотографии и говорили: «Добро пожаловать, добро пожаловать, добро пожа…» – терминал запищал, и два скучающих таможенника, прислонившиеся было к стене, неожиданно преградили мне выход к парковке, такси и автобусам.

– Мистер О'Коннер, боюсь, вам придется пройти с этими господами.

Черт!

– А что не так? – спросил я. – Мой паспорт просрочен?

Он покачал головой.

– Нет.

Кузен Гарольд и Генри были уже далеко впереди, но Генри дернул Гарольда за локоть, и они вернулись.

– В чем дело, офицер?

– Вы путешествуете с этим мальчиком, сэр?

– Именно. В качестве родителя, так сказать. А вы решили, что у него нет сопровождения?

– Нет, сэр. Мы получили распоряжение. Ему необходимо дать показания.

– Показания? Какие показания? Тогда мне придется позвонить его родителям!

– Я был бы удивлен, если бы вам удалось это сделать, сэр. Судя по информации в полученной нами ориентировке, их убили шесть лет назад. Мальчик исчез и с тех пор находился в розыске.

Генри хмурился, но когда все это услышал, его глаза полезли на лоб.

– Чушь! Папа Гриффа преподает информатику, а мама – французскую литературу.

Сотрудник иммиграционного контроля прищурился и с интересом посмотрел на Генри.

– Это он тебе сказал, да?

– Перестань! – сказал я Генри. – Они действительно этим занимались. До… – голос мне изменил, и я закрыл рот.

Кузен Гарольд посмотрел на меня и нахмурился.

– Вы, конечно же, не думаете, что мальчик имел отношение к этому преступлению?

Полицейский пожал плечами.

– В распоряжении говорится «должен быть задержан для дачи показаний». Четыре дня назад его считали мертвым. – У него зазвонил телефон, он взял трубку. – Да, сэр. Мы его задержали. В ваш офис? Да, сэр. – Он положил трубку и заговорил с пограничниками. – Его требует к себе шеф. – И передал им мой паспорт.

От взгляда Генри у меня защемило в груди.

– Они нашли нас в Калифорнии, – сказал я. – Я бежал, но папа и мама… – Я вдохнул поглубже. – В любом случае, это единственное, в чем я погрешил против истины, если хочешь знать.

– Дай-ка, мальчик, я это понесу, – сказал один из пограничников, беря мою сумку. Другой, у которого был мой паспорт, крепко взял меня под руку. Вцепился так же крепко, как тот, второй, в мой чемодан.

– Пройдите, пожалуйста, сюда! – обратился онк кузену Гарольду.

Генри сказал:

– Кто-то убил твоих родителей? Кто это сделал?

Я покачал головой.

– Это очень сложно.

Они провели нас через дверь с кодовым замком, затем вниз по коридору понаправлению к лифтам. Впереди справа я увидел ряд двойных дверей с обозначениями на разных языках.

Я показал на них.

– Мне нужно в туалет!

Пограничники переглянулись, и тот, что держал меня, пожал плечами.

– Ладно. – Он толкнул дверь и сказал: – Сними пальто и выверни карманы. Кузен Гарольд и Генри остались в холле с другим пограничником.