Конан и Небесная Секира - Ахманов Михаил Сергеевич. Страница 23

Встречая рождение нового дня,

Усталый ездок, так похожий на ветер,

Куда ты спешишь, погоняя коня?

Иль в пыльной дороге ты счастье обрел,

И вечно летишь…

Конан, протянув руку за спину, хлопнул ее по коленке.

– Помолчи-ка, уттарийский соловей. Пока мы не удрали, не стоит привлекать внимание.

– Разве мы собираемся удрать, господин? - прошептала Ния, затрепетав от восторга. Побег, вероятно, мнился ей увлекательнейшим из приключений.

– Конечно. Я не намерен добывать богатство и славу Таглуру под стенами Айодии. Говорят, они очень высоки.

– Но тут много воинов, господин! Как же мы…

– Молчи, я сказал! Иначе мне придется задержаться - но только на день, чтобы продать тебя в гарем Ашакана. А стены его дворца еще выше, чем в Айодии.

Ния испуганно притихла.

Плотный строй всадников, сверкающих доспехами и оружием, начал втягиваться в городские врата. Рядом с воротами восседал на коне Таглур, окруженный сотниками и телохранителями, и, гордо подбоченившись, глядел на свое воинство. Десяток Саледа Алиама двигался в последних рядах, и Конан понемногу начал отставать. Перед ним лежала дорога, и вела она прямо на восток, в джунгли, к берегам Уттарийского моря, к рыбачьим поселкам, к лодкам… Можно было пришпорить коня и скрыться в лесу словно тень, но киммерийцу хотелось напоследок потолковать с Таглуром.

В десяти шагах от сердара Конан натянул поводья и вызывающе уставился в его усатую физиономию.

– Ты, шелудивый пес, сказал, что мой народ, почитающий Крома - дикари, племя шакалов!

Таглур кивнул головой.

– Сказал! И еще скажу: за непочтительные разговоры ты будешь бит кнутом перед моей палаткой, волчье отродье. Клянусь белыми бедрами Иштар и мочой черного верблюда!

– Чтобы отхлестать кнутом, надо сперва поймать, - заметил Конан. - Поймаешь меня, значит твой Митра сильней моего Крома. Ну, а не поймашь…

Он поворотил жеребца и неторопливо тронулся по дороге к лесу.

– Эй, свинья киммерийская, ты куда? - заорал воевода. - Куда, северянин? Тебе заплачено шесть золотых!

– Я давно пропил их в кабаках Базры, - откликнулся Конан. - И не золотые то были, а так, рыбья чешуя!

Пришпорив коня, он помчался к лесу. Ния судорожно цеплялась за его пояс.

– Поймать его! - рявкнул Таглур. - Салед, рябая собака, он ведь из твоего десятка? Бери своих людей, и за ним! Излови мерзавца, или прибей! Не то вычту с тебя шесть монет и цену коня и оружия!

– Изловлю, господин мой, - мунган склонился к конской гриве. - Только люди мне без надобности. Я этого северного суслика и один скручу.

– Коль так, скачи за ним! А в награду… - сердар поиграл плетью, потом швырнул ее рябому мунгану. - В награду спустишь с безбожника шкуру, если возьмешь его живым! Сегодня же вечером, перед моим шатром!

***

Не поймав, не прибьешь и шкуру не спустишь. Конан позволил, чтобы его поймали. Правда, со шкурой своей он расставаться не собирался.

Когда между ним и столицей славного князя Ашакана пролегло изрядное расстояние, киммериец остановил вороного на обочине, спрыгнул с седла и строго приказал Ние:

– Сиди здесь, с коня не слезай. А начнут метать стрелы, скачи в лес.

– Они убьют тебя, господин!

Конан хмыкнул, бросил взгляд на лезвие секиры - там плавала в крови чья-то голова, но явно не его.

– Не убьют.

– Откуда ты знаешь?

– Кром шепнул.

Не обращая больше внимания на девочку, он встал посреди дороги и повернулся лицом к преследователям. Раздавшийся вскоре дробный топот возвестил, что преследователь одинок. Конан, запустив руку в густые темные волосы, усмехнулся; он знал, кто мчит по его следам.

– Опять хочешь крови, Рорта? - ладонь киммерийца огладила лезвие секиры.

– Кровь, - прошипел невидимый призрак, - крр-роовь… Да, я хочу крови.

– Но то будет кровь мунгана. Стигийцев в отряде Таглура нет.

– Пусть! Это кровь врага, и я выпью ее до последней капли.

Дорога была безлюдна, и Конана мог разглядеть приближавшегося всадника за две сотни шагов.

– Пожалуй, я буду драться с Саледом на мечах, - вдруг произнес он. - А ты, Рорта, отдохни.

– Это почему? Почему? - встревоженно заклекотал дух.

– Мне казалось, что усатый Таглур вышлет в погоню целый отряд… десять или двадцать воинов… Тут бы я не справился без твоей помощи! Но с этим мунганом я хочу биться один на один и равным оружием.

– Почему? Почему?

– Не слишком-то много чести рубить его волшебным топором, который сечет клинки словно ивовые прутья.

– Нет! Я хочу крови!

– Мало тебе тех шестерых, что я прикончил в Базре?

– Так то было девять дней назад, - возразил Рана Риорда. - Мы заключили договор, киммериец: ты поишь меня кровью, и ты обязан доставить меня к наследникам Гидаллы; я же отблагодарю тебя. Разве не так? А теперь ты не даешь мне взять жизнь этого ничтожного мунгана!

– И все же я буду сражаться мечом, - упрямо сказал Конан.

– Боюсь, не получится, - ответствовал дух, и в его клекочущем хриплом голосе киммерийцу почудилась насмешка.

Он не желал больше спорить со своим бесплотным спутником и наклонился, чтобы положить секиру на землю. Но пальцы его были мертвой хваткой стиснуты на топорище, и разжать их Конан не смог. Казалось, его ладони прикипели к этому гладкому темному древку, соединились с ним навсегда, навеки; теперь сталь, дерево и живая плоть составляли единое целое, одну несокрушимую машину убийства.

– Эй, Рорта! Это что за шутки! - Конан вновь попытался избавиться от топора - так же безуспешно, как и раньше.

– Сражайся, потомок Гидаллы! Сражайся! И дай мне напиться крови!

Киммериец нахмурился; ему совсем не нравилось, что Рана Риорда возымел над ним такую власть. Конечно, тут не обошлось без магии! Без древнего волшебства, которым этот Отец Гидалла наделил свое творение! Что ж, придется поставить духа на место… показать, кто хозяин! Или хотя бы равный партнер.

– Ты, ржавый ублюдок, вцепился в меня словно клещ! - гневно рявкнул Конан, наблюдая за приближавшимся всадником. - Ну, тогда я вообще не буду драться. Какое мне дело до этого мунгана? Пусть живет! Его штаны мне уже не нужны, а голова - тем более!

Ответом ему послужил иронический смешок.

Тем временем Салед Алиам, подъехавши ближе, спрыгнул с коня. Узенькие щелочки его глаз мгновенно обежали фигуру киммерийца, застывшего посреди дороги, непроходимые заросли бамбука по обеим ее сторонам, и Нию, сидевшую в седле шагах в тридцати от своего господина. Жаркое солнце Вендии палило немилосердно, но кроны тиковых деревьв, возвышавшихся над золотистыми бамбуковыми стволами, бросали на дорогу густую тень; почва тут была плотно утоптана, и ям либо выбоин не замечалось.

Мунган кивнул и потянулся к сабле, видно решив, что лучшего места для поединка не сыскать. Конан угрюмо взирал на него, не в силах расстаться со своим проклятым топором.

– Ну, киммериец, - произнес Салед Алиам, - тебе по-прежнему нравятся мои штаны?

Конан мотнул головой.

– Теперь у меня есть свои. А потому, не поворотить ли тебе коня, сокол мой, рябая рожа? Или честь Таглура и его глупые приказы тебе дороже собственной головы?

Салед презрительно сплюнул.

– Вот что значат для меня его честь и его приказы! Но ты, северный шакал, пытался меня ограбить, а Салед Алиам не из тех людей, что забывают обиды! Жаль, не выпало случая разделаться с тобой еще в Базре, на майдане… тогда б и девчонка была моя… - Он покосился на тонкую фигурку Нии, замершей в седле за спиной Конана. - Ну, ничего, я до нее доберусь!

– Доберешься, только на Серые Равнины, - сказал Конан, думая про себя, что ублюдок Рорда прав: от драки не уйдешь.

Киммериец сделал шаг вперед, и сталь секиры звякнула о сталь сабли. Выпад Саледа был легким, в едва заметное касание; вероятно, он собирался прощупать противника, а не атаковать сгоряча. Двигался мунган, несмотря на свою огромную массу и высокий рост, на удивление легко, и клинок в его руке летал серебристой птицей. Похоже, он и в самом деле не знал до сих пор поражений.