Смертоносная зима - Асприн Роберт Линн. Страница 42

Страт содрогнулся. Безумие! Попытался вернуться мыслями к прошедшей ночи, обнаружив множество черных провалов в сознании. Как вспомнить все то немыслимое, невероятное, что происходило между ним и Ишад, как отличить видения от реальности?

Воспоминания появлялись и исчезали. Ее лицо. Ее рот так близко от его глаз, она произносит какие-то слова, ее губы шевелятся, но он не может вспомнить их смысл, словно она говорила на некой языке, который он понимал тогда, ночью, а сейчас, бодрствуя, вдруг забыл, словно мозг мешал ему соединить один звук с другим.

На теле остались ссадины; остались укусы и царапины (отметины ведьмы?), подтверждавшие реальность некоторых вещей, которые ему удавалось вспомнить. Может ли душа мужчины вытечь наружу через такие маленькие ранки?

На потолочных перекладинах, около отверстия, откуда лился свет, висела огромная паутина, по которой сновал паук. Страт увидел в ней что-то зловещее и не мог успокоится до тех пор, пока не сорвал ее и не раздавил паука каблуком. По телу его пробежала дрожь куда более сильная, чем во время бойни в казармах.

— Стилчо! — Ей понадобилось некоторое количество энергии, чтобы вернуть его. Ишад положила руки на плечи пасынка и, проникая глубоко внутрь, проследила по длинным нитям, где находилась его душа; она потянула, раскручивая их переплетения, и вытащила его сюда, на холодную землю, к кустарнику и облетевшим розам. — Стилчо! Глупыш, возвращайся, приди в себя.

Он плакал — из живого глаза текли слезы, а из другого, мертвого, слабая струйка красноватой жидкости, — торопливо вернувшись в мир живых.

— Ну, — сказала Ишад, села и, обхватив колени руками, принялась разглядывать наименее покладистого из своих слуг. — И где же ты был?

Только теперь он узнал ее и пятился назад, пока не оцарапался о колючки, наткнувшись на розовый куст. Его колотила дрожь, и Ишад ощутила почти рассеявшиеся следы магии.

— Вот идиот! — сказала она, сразу узнав почерк, эту упрямую гордость. Хаут часто изумлял ее своей жаждой знаний и прочно внедрившейся готовностью услужить, однако на этот раз он проявил иные качества. — Где ты был прошлой ночью?

— 3-з-здесь.

— О, тщеславие. Какое же чудо ты сотворил? О чем он тебя просил?

— Я… я… — Зубы Стилчо стучали. — Просил… спуститься вниз… найти… найти… ответ…

Ишад глубоко вздохнула и прищурила глаза. Стилчо, глядя на нее, пытался отодвинуться как можно дальше, больше не обращая внимание на колючки. Он отшатнулся, когда она протянула руку и взяла его за плечо.

— Нет, пасынок, я не сделаю тебе ничего дурного. Не бойся. Что хотел знать Хаут?

— Н… Нико. — Стилчо скрутила судорога. — X… храм. Сказал… велел тебе передать… Джанни… Джанни ищет Нико.

Несколько мгновений она сидела очень тихо. По щеке Стилчо струилась кровь из ранки от колючек.

— Дальше, Стилчо?

— Говорит… говорит, что ты слишком много времени проводишь со Стратоном. — Стилчо сжался, к крови на щеке примешивались слезы. — Сказал — надо подумать о Джанни. Подумать…

Он говорил все тише и тише, пока не замолчал совсем. Мгновение она пристально глядела на него, замершего, как птица перед змеей. Потом улыбнулась, что повергло его в еще больший трепет. Протянув руку, убрала прядь волос, упавшую на его изувеченное лицо.

— У тебя прекрасное сердце, Стилчо. Верное сердце. Тебя нельзя купить. Пусть даже тебе не нравится то, что я делаю. Но помни, Хаут — ниси. Не кажется ли тебе, что с ним нужно быть поосторожней?

— Он ненавидит нисийскую колдунью.

— О да. Враги-нисийцы продали его в рабство. Но купили его пасынки. Вот что, Стилчо, я не потерплю ссор в моем доме. Ты весь в крови. Иди в дом и умойся. Постой… — Она склонилась и поцеловала его в изуродованные шрамом губы, а потом в израненную щеку. От второго поцелуя у него перехватило дыхание, потому что с ним в его душу попало легкое щекочущее заклятие. — Если Хаут опять обратится к тебе, я буду это знать. Иди.

С трудом выбравшись из розового куста, он поднялся на ноги и начал подниматься по ступенькам в дом. Движения его были торопливы. Его госпожа оставалась сидеть в пыли на корточках и созерцать помятые свежие листики на розовом кусте.

Хлопнула дверь. Розовый куст, игнорируя время года, выбросил свежий зеленый бутон. Ишад поднялась. Бутон распустился — цветок был кроваво-ал и прекрасен.

Ишад сорвала его, укололась и тут же сунула палец в рот, послав безмолвное повеление. Около дюжины птиц, висевших, словно уродливые и зловещие листья, на обнаженных зимних деревьях, унеслись, хлопая крыльями, прочь.

Она воткнула розу в дверную щеколду. Итак, похоже, Хаут считает, что у его госпожи началось размягчение мозгов и она нуждается в советах. Хаут берет на себя слишком много и с каждым разом все больше и больше…

И у этой розы тоже оказались шипы.

Стоял полдень, и Стратон вновь был на улицах, на сей раз маскируясь или, по крайней мере, приняв меры к тому, чтобы те, кто его знал, подумали, прежде чем выкрикнуть приветствие. Гнедую он оставил на конюшне и отправился в город пешком, надев цивильную одежду. Дошел до задней стены таверны, где мелом они оставляли друг другу послания. На стене ничего не было. Похоже, один из его осведомителей провалился, а стало быть, и два других, составлявших с ним цепочку.

В Санктуарии было необычно тихо, несмотря на недавнее побоище, там, у казарм в Подветренной. А может, как раз из-за него.

Страт пожал плечами и, купив себе выпивку в какой-то лавчонке, постоял, слушая, как около зловонной канавы юная шпана Санктуария беседует на весьма непристойные темы. Потом пошел дальше по улице, миновал не слишком внимательный контрольно-пропускной пункт у Голубой линии, едва увернулся от фургона суконщика. На улице сдох осел. Целое событие, пересудов хватит на неделю. Кожевенники с Распутного Перекрестка грузили его в свою тележку, отбиваясь от непрошеной помощи местных голодранцев. Какой-то злокозненный бездельник вспугнул лошадь, она шарахнулась и под восторженные вопли зевак вывалила труп на мостовую.

Страт попытался обойти происходящее стороной, почувствовал толчок, резко обернулся и едва не схватил отдернувшуюся руку. Сердце заколотилось, ноги рванулись раньше, чем сработал мозг, но, взяв себя в руки, уже через два шага он прекратил преследование. У вора ничего не вышло, кошелек остался у Страта, но в его голове звенела одна только мысль: с такой же вероятностью в руке мог оказаться и нож. И ранканец свалился бы на мостовую рядом с ослом под громкое ржание илсигов.

А может, они почли бы за благо тихонько удалиться.

Вор удрал, а продолжавший стоять Стратон внезапно похолодел, ловя на себе любопытные взгляды суетящихся вокруг прохожих, которые наверняка удивлялись: что делает на этом углу, в самой глубине нижнего города незнакомец высокого роста со слишком светлой кожей? У войны есть свои неприятные стороны — шум, пыль и безумие, но ходить вот так, день за днем, по улицам, где в любое мгновение тебя могут ударить ножом, где на тебе сходится множество жуликоватых и коварных взглядов, выставляя себя, как проститутка на вечеринке в верхнем городе…

Здесь, внизу, он в окружении, вот в чем все дело. Он убийственно одинок. Верхний город — вот место для ранканца.

…в лучах солнца…

…во главе армии…

— Эй!

Вздрогнув, он обернулся — какой-то кучерявый юнец, подмигнув, кивнул ему в сторону проулка, начинавшегося за тем пятачком, где вокруг осла собралась толпа. «Пошли», — еще раз пригласил он жестом.

Страт прирос к мостовой. Малый не был из числа его осведомителей. Но явно знал его. А может, просто увидел в нем жертву, ранканца — любая жертва сгодится для какого-нибудь сволочного отряда смерти, желавшего поднять свой престиж и немного прославиться…

Сойдет любой ранканец, любой бейсибец, любой обитатель верхнего города.

Раздвигая плечами толпу, Страт пошел по улице, решив проигнорировать приглашение. Он не любил находиться в толпе, когда к тебе прижимаются чужие тела, напирают, толкаются, однако от этого проулка надо держаться подальше.