Совсем другая сторона - Галина Мария Семеновна. Страница 23

Они ни о чем не хотят знать. Иногда мне кажется, что это даже трогательно. Иногда здорово раздражает. Я вновь задала вопрос, который мне очень не хотелось задавать, потому что я боялась получить на него ответ.

— Эти, с той стороны, были в городе?

— Нет, — сказал он.

— Так что же, все-таки, случилось с Хаартом?

— Говорят, его взяли люди с той стороны, — ответил он неохотно. — Больше никто о нем не слышал.

Я устало ответила:

— Понятно.

Говорить мне больше не хотелось. Я вытянулась на дощатом полу и глядела, как надо мной выгибается низкое темное небо. Дом стоял где-то на расстоянии дня пути, но возвращаться туда мне было незачем. Во всей этой жизни не было никакого смысла. Я закрыла глаза. Телега мерно покачивалась. Точно лодка.

Я проснулась, когда мы подъехали к городу — на ровной дороге лошадь перешла на рысь и, должно быть, перемена темпа разбудила меня. Когда я продрала глаза, впереди по курсу маячили темные громады домов — они и вправду показались мне очень большими. В двух-трех тускло светились огни. Обычно, вид освещенных окон, если смотришь на них с улицы, вызывает что-то вроде зависти. Кажется, что за ними идет какая-то другая, счастливая и спокойная жизнь. А тут мне почему-то смотреть на них было тоскливо. Телега въехала на городскую площадь и остановилась.

Я поднялась — ноги у меня до сих пор ныли, после стольких-то километров пешего пути, — подхватила свой мешок, слезла с телеги и сказала:

— Спасибо.

Он поглядел на меня — в рассветных сумерках глаза казались темными ямами.

— Куда ты пойдешь?

Я сказала:

— Не знаю.

На самом деле, город — не самое удачное место. Их денег у меня не было, значит, рассчитывать на ночлег и еду я не могла, и мне придется дожидаться рассвета на улице. Но я надеялась, что днем я все же смогу отыскать кого-то, кто согласится подвезти меня хотя бы в направлении дома — куда мне было еще деваться? А тут вечно толчется полно всякого народу. Может, мне даже удастся уговорить леммов, если я встречу кого-нибудь из них.

— Что ты собираешься делать дальше?

Я ему честно все это объяснила. Мне все до сих пор казалось, что, стоит мне только добраться до дома, все будет по-прежнему. Мне легко было убедить себя в этом — поскольку, если и произошло что-то страшное, то не у меня на глазах, а значит, этого вроде бы как и не было.

— Может, ты останешься… — сказал он.

Я покачала головой.

— Я не останусь. Я хочу домой.

Я отошла еще на пару шагов. Я не собиралась ни спорить с ним, ни уговаривать его — у меня не было на это сил. Мне хотелось только одного — оказаться дома. Я разожгу огонь в камине, вымою каменные полы, открою ставни и… все… Больше мне нечего было делать в этом мире. Я знала, что он не будет меня задерживать, но на всякий случай, отошла еще на пару шагов. Площадь за моей спиной и впереди была совершенно пустынной. В провалах между домами клубился туман.

Он сказал:

— Ладно. Я отвезу тебя после полудня. Пока ты можешь подождать здесь, в телеге, если хочешь.

Я молчала.

— Говорю тебе, лезь обратно. Я закончу свои дела и отвезу тебя. Тебе нечего бояться. Все вы, с той стороны чего-то все время боитесь. И я знал Хаарта.

Горло у меня перехватило, так что я не могла даже выговорить какие-то приличные слова благодарности. Я вновь подошла к телеге, залезла в нее и натянула на себя попону. Телега тронулась с места — он заводил лошадь во двор одного из домов. Дом от площади отделяла высокая изгородь, в небо смотрели заостренные колья — не столько от людей, я думаю, сколько от случайно забредших сюда хаэд. Я еще слышала, как он распрягал лошадь, как уводил ее — но это было все. Мне приснилось, что я понимаю все, что происходит в этом мире, это понимание было внезапным и ясным, но, когда я проснулась, я уже успела забыть, что же это было на самом деле.

На самом деле было утро.

Я умылась водой из стоявшей во дворе бочки. Не знаю, уж насколько эта вода была чистая, но я сделала пару глотков — она, почему-то, отдавала железом. В телеге я нашла мешок с черствым хлебом и какими-то сушеными фруктами — по-моему, мой спутник оставил его специально для меня. Во всяком случае, я уничтожила большую часть содержимого, не испытывая угрызений совести.

Потом я пошла бродить по рыночной площади. Я так полагала, что мой благодетель до полудня свои дела не закончит. Мне не очень-то хотелось толкаться среди такой кучи народу — за это время я отвыкла от шума и громких голосов, а без Хаарта не чувствовала себя защищенной в толпе. Но я полагала, что, может, смогу что-нибудь узнать, какие-то слухи, сплетни… Я не надеялась, что мне расскажут, что на самом деле случилось — они стараются избегать таких разговоров, но, может, мне повезет, и я наткнусь, если и не очевидца, то хотя бы на того, кто этого очевидца видел.

У нас, я имею в виду, на той стороне, новости облетали округу быстро, точно лесной пожар — еще не было никаких официальных объявлений, а все уже размели по магазинам крупы, сахар и соль. Здесь не так. Может, базарные дни и способствуют тому, что люди, встречаясь, обмениваются разными важными сведениями, но, кажется, тут все считают, что спокойнее будет подождать, пока эти новости сами не свалятся тебе на голову.

Я бродила в толпе, пытаясь выловить хоть обрывки каких-то сведений. Но это было явно бесполезно. Все уныло торговались, обменивались какими-то вещами, рылись в грудах сваленного прямо на площади хлама. Какое-то время я потолкалась в самых людных местах, прислушиваясь к голосам, потом отошла, потеряв всякую надежду. И увидела летающую платформу леммов.

Понятно, что поблизости была не одна фактория — просто я не знала, где находятся другие. Во всяком случае, даже если они и знали, что там произошло — леммы всегда все знают, — я все равно обязана была рассказать им обо всем. Я кинулась за ними — платформа висела в полуметре от земли на краю базарной площади. Я боялась, что она вот-вот улетит, и потому очень торопилась. Мысленно я окликнула стоявших на платформе существ. Видимо, они и вправду услышали, потому что один из леммов обернулся ко мне.

— Привет, кейя, — сказал он.

Я перевела дух и сказала:

— Мне очень жаль. Я видела все, что там произошло. Я была при этом.

— Мы тоже видели, — неодобрительно сказал лемм. — Многим было очень плохо.

— Мне самой было очень плохо, — горько сказала я.

Лемм оглядел меня. Глаза у него были, как у ящерицы — янтарные, с вертикальными зрачками.

— Ты правильно сделала, что собралась домой, кейя — сказал он.

— Вы что-нибудь знаете?

На площади вдруг стало очень тихо. Так тихо, что я услышала как стучит мое собственное сердце — очень медленно.

Он по-прежнему не отводил от меня глаз.

— Мы не отвечаем на вопросы, — наконец, сказал он, — Ты сама должна решать…

— Что?

Но платформа уже набрала скорость. Она быстро отдалялась, держась по-прежнему в полуметре от земли и повторяя в своем движении все впадины и выпуклости почвы, словно в нее был встроен локатор — может, так оно и было. Я следила за ней, пока она не скрылась за низким пологим холмом, потом вернулась к телеге.

Благодетель мой уже забрасывал в нее какой-то груз — я бы его не узнала посреди бела дня, но он сам сказал:

— Ты собираешься ехать, или нет?

— Собираюсь. Просто я ходила по площади. Пыталась что-нибудь выяснить.

— Выяснила?

— Похоже, мне надо домой.

Он сказал:

— Я высажу тебя по дороге. Там уже недалеко. Ты дойдешь еще до темноты.

10.

Телега ехала по мягкой земле, по зеленой траве, под небом, которое сегодня казалось почти синим. Мой спутник не слишком торопился, и не гнал лошадь, а я, хоть и изо всех сил желала бы ехать быстрее, не могла сказать ему об этом, потому что полагала, что не нужно напрягать людей, когда они и без того для тебя что-то делают.

Равнина была пустой и небо было пустым, и было даже почти жарко.