Метаморфозы: тень (СИ) - Турбин Александр Иванович. Страница 10

Энгелар полулежал на высоких подушках и внимательно смотрел на стоящего на коленях собеседника. Человек — высокий, крепкий, пожалуй, даже слишком высокий и сильный. Стоил ли он хотя бы части понесенного позора? Сомнений, что теперь преследовали Владыку? Тех хрипов умирающих висельников, что неслись с почерневших столбов? Владыка вглядывался в чужое, словно наспех вытесанное из камня лицо. Глыба? Так его зовут? Иногда даже люди могут дать точное имя, заглянув в самую суть.

Ссадины и синяки на лице не могли ввести Владыку в заблуждение — стоявший перед ним не смирился. Такие не умеют быть смирными и покорными, и пусть пленник повел связанными за спиной руками, а потом не выдержал и отвел взгляд — даже в этом не было страха, скорее, привычка. Хороший экземпляр, стоящий. Если бы было много таких людей, может и не понадобились бы опасные эксперименты с призывом.

А может, прав был покойный Толариэль, и селекция дала бы нужный результат? Если бы за основу взять именно таких, стойких да упрямых? Энгелар покачал головой, словно отвечая собственным мыслям. Селекция — это тупик, проходили уже. Рано или поздно начинается вырождение. Внуки становятся покорнее и трусливее дедов, а правнуки — внуков. Остаются только такие исключения, сначала один на сотню, потом один на тысячу. Нет. И это не выход.

Говорят, в чужих душах не увидеть Света — это не так. Просто слишком мало тех, кто хочет видеть, и еще меньше тех, кто умеет смотреть. В этом экземпляре, несмотря на мрачный вид и неприветливый взгляд, Свет был.

— Как зовут?

Человек не стал молчать, грубить или отпираться, как сделал бы на его месте последний призванный демон из далеких миров. Этот только поднял глаза и твердо ответил:

— Капитан Логор, милорд.

Его голос не дрожал, не хрипел, не заискивал. Хороший голос, правильный. Хрустальный Родник мысленно одобрил, но вслух лишь усмехнулся.

— Капитан? Капитаном ты был в далеком прошлом, мой забавный. Тогда, когда был верным слугой, пока шел дорогой Света. А сейчас ты так, мелкая тварь, ползущая во тьму. Но оставим пустое, лучше ответь своему Владыке, Логор. Ты знаешь, благодаря кому ты стоишь здесь, а не болтаешься на столбе?

Человек напрягся, поджались губы, сошлись к переносице густые брови. Энгелар словил себя на мысли, что наблюдать за внутренней борьбой, происходившей в душе этого капитана, было почти интересно. Почти. Невозможность подойти к коленопреклоненному офицеру, положить руку на его широкое плечо, насмешливо потрепать непокорную, черную как уголь шевелюру, возвращала старого Алифи в скучную реальность.

— Думаю, благодаря Вам, милорд.

Пленник все-таки принял решение. Разумное, предсказуемое, правильное. Скучное. Вот только все надо доводить до конца, а потому Владыка кивнул двум его охранникам, приставленным еще в начале пути Герриком, и усталым жестом приказал им выйти. Мгновение казалось, что они откажутся, ведь еще неделю назад солдаты даже не шелохнулись бы — приказ своего Алифи им был несравнимо важнее просьбы чужого Владыки. Однако, после того, как Энгелар сдал Геррику свой город, разрешив казнить, да виновных, да достойных того, но все-таки своих подданных, отношение советника к пленнику изменилось. Ему стали разрешать чуть больше, присматривать чуть меньше, в конце концов, послушная собака заслуживает награды. Пусть так, но Хрустальный Родник без колебаний оплатил чужими жизнями лишний глоток свободы и не жалел об этом. Потому что все имеет свою цену, а слабому всегда приходится платить больше.

Часовые нахмурились, переглянулись, и, сильнее затянув веревку, которой были связаны руки Логора, все же вышли, Напрасная трата времени, Энгелар не верил в коварство этого офицера, но и вмешиваться не стал. Хотят подстраховаться — пусть, главное, чтобы вышли.

— Догадываешься, почему я приказал оставить тебя в живых?

Человек напротив чуть пожал плечами, а потом, словно сообразив, что от него ждут прямого ответа, произнес:

— Не совсем, милорд.

Врет? Или действительно не понимает?

— Думай, Логор. Я спас тебя одного, променяв твою жизнь на жизни всех остальных. Знаешь, сколько их было? Бродяг, прятавшихся по подвалам? Семьдесят три, но спас я одного тебя. Так что в тебе такого ценного, солдат?

— Ничего, милорд. Я такой же, как все.

— Ты не хочешь думать, капитан, ты не слушаешь и не слышишь вопросов, — Энгелар перешел на яростное шипение, и то, лишь потому, что кричать нельзя. — Мне не нужен ты, как не нужны и те семьдесят висельников. Но отличить волка от дворовой псины я еще в состоянии…

Владыка всю свою жизнь играл до конца, до победы, до предсмертного вздоха последнего врага. Будучи сильным и презирая слабых, без страха глядя в будущее и не веря, что время может изменить все. Может. Теперь сила в прошлом, смерть рядом, а смелый взгляд означает поражение. Как бороться, если ты прикован к постели? Когда всё, что ты видишь в глазах окружающих тебя, — презрение. А иногда — жалость. И неизвестно, что бьет больнее — презрение в глазах врагов или жалость во взглядах друзей. И всё, что тебе остается, — сдаться и сдохнуть. Вот только и этого делать нельзя: смерть остановит отряд Геррика — тому уже незачем будет рисковать. Из всего этого затянувшегося кошмара нет выхода. Нет идей и положиться не на кого. Бравин и Ллакур, безусловно, верны и пойдут за своим Владыкой хоть по дороге к Свету, хоть во Тьму, вот только… есть кинжал, но нет рукояти. Геррик не дурак, он осторожен, а рисковать нельзя.

— Только ты можешь знать ответы на мои вопросы. Твоя ценность в ответах, Логор. Для начала, мне нужно узнать, где человек, убивший воинов Алифи. Оставшиеся в живых лаорцы говорили, что он был магом. Мы все знаем, что это невозможно, но только ты имеешь представление о том, как это объяснить.

Он ждал, что человек будет сомневаться, увиливать или уклоняться от прямого ответа. Впрочем, такие, как этот капитан, не увиливают. Прямой взгляд не дрогнул. Вопрос своего Владыки для него всё ещё значил намного больше собственных представлений о чести.

— Это правда, милорд, он — маг.

— Это невозможно, — верить в то, что устои мира, стоявшие тысячелетиями, вдруг перевернулись, причем выбрали для этого захудалый, никому не интересный, разграбленный и сожженный городишко, Энгелар не спешил.

— Он спас мне магией жизнь, милорд.

Сейчас было не лучшее время упоминать такие детали, но капитан упрямо смотрел на Алифи.

— Я хочу на него посмотреть, где он?

Капитан напряг избитую плетьми спину — Геррик отдал пленника, но не отказал себе в праве назначить наказание. От того количества ударов кожаных ремней большинство бы умерло, благо хоть этот выжил.

— Хоар? Я не знаю, милорд. Он ушел к Рорка.

Энгелар склонил голову, глядя на коленопреклоненного человека. Он мог видеть, где правда, где ложь. По глазам, по интонации, но главное — по биению огненного клубка в широкой груди. Это нетрудно, если знаешь, на что обращать внимание.

— Как ты его назвал?

— Хоар.

— Ты врешь. Как его настоящее имя?

Пленник упрямо ответил:

— Хоар, милорд. Мой сержант.

— Хорошо, мой забавный друг. Прежде, чем ты мне ответишь, посмотри мне в глаза и не отводи взгляд. Вот, так лучше, а теперь запомни. Если ты мне соврешь еще раз, я позову часовых и ты умрешь, потому что будешь бесполезен, поэтому ты больше не будешь мне врать, Логор по прозвищу Глыба. Ты расскажешь мне обо всем: его имени, ваших планах, об убийстве Высших и казни Рорка, потому что мне не нужна смерть, ни твоя, ни твоего сержанта. Запомнил? Кивни. Хорошо. Теперь я повторю вопрос. Как его имя?

Что-то важное происходило в этом холодном шатре, что-то значительное. Хрустальный Родник чувствовал это и не мог отступить. Хотя бы здесь. Хотя бы сейчас.

— Я жду, Логор.

Пленник тряхнул головой, повел плечами и выдохнул сквозь зубы — пропитанная кровью рубаха легла на еще не затянувшиеся рубцы.

— Мор, милорд.

Мор? Мор?? Логор не умел говорить тихо, а это имя нельзя было произносить громко. Впрочем, никого из тех, кому оно могло что-то напомнить, рядом уже не осталось. Мор. Пришелец из прошлого. Призрак, давно уже сошедший в могилу.