Экспедиция - Галина Мария Семеновна. Страница 24

И тут я увидела овражек – рядом с нами, минутах в десяти ходьбы. Очень удобный овражек.

Это все и решило.

– Давай, – говорю, – я вас все-таки оставлю. Сгоняю туда, погляжу. А если все в порядке, то вернусь за вами.

Он пожал плечами.

– Как знаешь, конечно. Но, по-моему, зря. Что там, хуже, чем тут, по-твоему?

– Да нет, наверное, – неуверенно ответила я.

И все-таки я их оставила. Может, просто потому, что подсознательно хотела побыстрей добраться до нормального жилого места, а с ними пришлось бы идти дольше... или впрямь было неспокойно... не знаю. Для того чтобы спуститься в долину, пришлось сначала выбраться на дорогу, и я прошла этот отрезок пути чуть не бегом, до того было приятно чувствовать под ногой такую ровную, удобную поверхность, а потом перейти по мосту, страшновато нависавшему над речкой, которая здесь, в этом месте, прежде чем раскинуться мирным, добропорядочным озером, шумела и закручивалась водоворотами.

Но уже когда я подошла поближе, меня охватило странное чувство – знаете, как бывает, – словно я переживаю этот миг во второй раз; чувство это и само по себе неприятно, а сейчас оно окрашивалось чем-то еще... Что-то было не так.

Вокруг было очень тихо.

Я побоялась подойти по дороге, со стороны одной-единственной улочки, по обеим сторонам которой расположились добротные, с любовью отстроенные дома, каждый за своим забором, и свернула на задворки. Здесь буйно росла трава; сараи, дровяные склады, курятники – все было как положено, все нетронутое, дикий виноград полз по задней стене дома, оплетал перила балкона, за забором высились сухие стебли мальв с побуревшими прошлогодними цветами.

Никого.

Тут больше не было людей.

Не только людей – тут больше никого, ничего не было; никакой живности, даже птиц, яблоневый сад при дороге стоял бесшумный, точно призрак. Под ногами валялась сгнившая падалица. Мне стало очень страшно. Тут не было людей и все же было нечто – ощущение чужого присутствия, молчаливого, давящего. Пустота, воронка, неподвижный взгляд из того мира, где, кроме пустоты, ничего не бывает.

О, Господи!

Мне надо бы повернуться и со всех ног бежать отсюда, но что-то заставило меня пройти, медленно передвигая ноги, пробраться между деревьями, отбросить щеколду перекосившейся калитки и выйти по дорожке к дому. Ощущение тоски и холода между мирами не исчезло, но и не стало сильнее – я толкнула дверь, она отворилась сама по себе. Окна затянуты пыльными выгоревшими ситцевыми занавесками, половичок чуть сдвинут от порога, словно его оттолкнули ногой, на столе какая-то посуда... на стенке вырезанная из журнала репродукция. Девочка с персиками. Там, сбоку, была еще одна дверь, в другую комнату. Она не была открыта настежь, лишь приотворена. Оттуда тянулся липкий холодный ужас.

Там ворочалось и дышало что-то такое, что я развернулась, зацепилась ногой за проклятый половичок, меня бросило на дверной косяк, но я даже не почувствовала боли. Я бежала и бежала, и деревья, дома, мост через реку, река – все проносилось мимо, словно без моего участия. То, что поджидало меня там, в тишине, за дверью, было невыносимо, ему не было равных, ему не было названия, оно опустошало душу и выедало мозг, оно не знало жалости, ничего не знало...

...Оно не дало себе труда преследовать меня.

Не помню, как я оказалась в овраге. Я схватила Игоря за руку и начала орать – так орать, что у меня самой заложило уши. Какое-то время он это терпел, потом несколько раз сильно встряхнул меня за плечи.

– Заткнись! – сказал он. – Да заткнись же ты!

Я сразу замолчала, словно ждала, чтобы на меня прикрикнули. Теперь нас охватила давящая тишина – она заползала за шиворот и липла к спине, точно пластырь.

– Да что там такое? – спросил Игорь.

– Не... я не знаю. Помнишь то село, в которое мы тогда заехали? Тут то же самое. Только здесь это случилось давно. Но все равно – что-то осталось. Тут что-то очень страшное, Игорь. Я даже не могу этого объяснить.

– Никого нет?

– Ну... да.

– Они могли просто уйти отсюда.

– Да... наверное, могли.

Я не стала говорить ему, что уверена – никуда они не ушли. Я ничего не рассказала о той полуоткрытой двери. О том, что за ней было, или наоборот, чего не было. Потому что, если бы я попыталась это рассказать, то, наверное, не выдержала бы. Тронулась умом. А потом... Ведь они и вправду могли уйти куда-то. Сейчас так неспокойно...

– Все равно, – говорю, – пошли отсюда.

И почувствовала, как рука Томаса легла мне на плечо.

Возвращаться на дорогу мы не стали, а двинулись вниз по склону, напрямик, вдоль кромки леса, который неторопливо сползал с каменистого обрыва в долину. Трава тут уже была зеленая, мягкая.

Днем пришлось сделать остановку. Первые-то несколько часов я, подгоняемая страхом, шла, как заведенная, но потом, чем дальше мы отходили, тем меньше оставалось сил. Томас такой мертвой хваткой сжимал мне плечо, что, думаю, там уже был один сплошной синяк. Мы опустились в траву на небольшой поляне, края которой поросли зарослями ежевики. Тут было уже тепло, действительно, по-настоящему тепло; лучи солнца отвесно падали на изголодавшуюся землю сквозь прошлогоднюю жестяную листву дубняка, сквозь иголки сосен. Я кинула куртку на землю и растянулась на ней, бездумно наблюдая, как у моего лица прямо в небо уходят коленчатые стебли.

Если ни о чем не думать, то, можно сказать, я чувствовала себя хорошо.

– Ну ладно, – сказал Игорь, который сидел, прислонившись к стволу дерева и покусывая травинку, – куда мы вообще вышли?

А надо сказать, в направлениях я всегда путаюсь. Бывают люди, которые блестяще ориентируются в пространстве – солнце за спиной, север слева... точно – слева? Да, кажется, так... шестое чувство в порядке – и пошел... даже среди женщин такие попадаются.

– Не знаю, – ответила я. – Томас говорил что-то насчет того, что мы должны были сегодня к вечеру выйти к какому-то населенному пункту. Ну, где-то мы задержались, часов на восемь-десять, я думаю. Но идем мы, вроде, в правильном направлении. Значит, к ночи выйдем. Или, может, к утру. Я все время за ним слежу, за направлением.

– Уж не знаю, как ты следишь, – неожиданно сказал Томас, – но никуда мы к ночи не выйдем. Вы уже, по-моему, давно запутались.

До сих пор он не произнес ни слова, да я уже и не надеялась, что он придет в себя. Я исподтишка покосилась на него – он сидел, не шевелясь, но взгляд уже был осмысленным. Может, он выкарабкается все-таки?

Лучше, подумала я, делать вид, что вообще ничего не произошло, и особого шума по этому поводу не поднимать, поэтому сказала вполне обыденным и оттого довольно склочным тоном:

– А я что могу сделать? Я шла по солнцу. Я же помню, оно должно быть за спиной и по левую руку. – И я похлопала себя по руке для убедительности.

– Ты на какую руку сейчас показываешь? – поинтересовался он.

– Ах, ты...

– Ты что же, – удивленно сказал Игорь, – и в самом деле, перепутала?

– Да нет, – растерялась я, – это я сейчас перепутала. Я хочу сказать...

– Это немножко не то направление, – сказал Томас. – Поэтому, похоже, мы никуда к вечеру не выйдем. Хотя, постойте... – Он огляделся. – По-моему, километрах в восьми отсюда была турбаза. Она либо заброшена, либо там кто-то разместился. Можно посмотреть.

– Смотря кто разместился.

– Мы поглядим... подойдем к ней поближе – когда дождемся темноты.

– Это какие-то твои дружки, наверное, – сухо сказал Игорь.

Он покачал головой.

– Нет. Но я бы рискнул все-таки. Мне почему-то тут очень не нравится.

Я вспомнила пустую улицу, дверь в боковую комнату, девочку с персиками и с трудом справилась с приступом дурноты.

– Делай как знаешь, – ответила я.

И мне сразу стало легче.

Там действительно кто-то размещался. Окна светились, и я даже слышала, как оттуда льется тихая музыка – у кого-то был с собой магнитофон. Кто именно там находился, издали разглядеть нельзя было. К зданию вела извилистая подъездная дорога, по обочине поросшая кустарником, и Томас оставил нас там, не доходя до поворота, и велел ждать. Сидеть в полной темноте, глядя на далекие освещенные окна, и не знать, что там делается, было страсть как неприятно, а время все шло, и Игорь уже начал нервничать.