Проклятие феи - Мак-Кинли Робин. Страница 42

– Они? – ошеломленно переспросила она. – Но…

– Так иногда бывает, – пояснил Нарл. – Тяжело им придется. Он обещан другой.

– Обещан? – повторила Рози. – Ты имеешь в виду, в мужья?

– Да, – подтвердил Нарл.

Вид у него сделался еще более замкнутым, чем обычно, подразумевая, что больше он не произнесет ни слова. Будь Рози в себе, она бы удивилась, даже столь краткому его ответу: Нарл редко заговаривал на подобные темы.

– Я… я должна ее предупредить, – в замешательстве пробормотала она.

– Ни в коем случае, – возразил Нарл. – Он сам ей скажет. Это их дело. Оставь их. Рози! – окликнул он, когда она отвернулась, слепо уставившись в пространство, и попыталась на ощупь повесить полотенце, но вместо этого уронила его на грязную землю двора. – Рози, она по-прежнему твоя подруга.

А затем он сам накрыл ладонью ее руку, и она опустила взгляд на широкую смуглую ладонь с почерневшими от работы пальцами, лежащую на ее загорелой веснушчатой коже. Нарл убрал руку. Рози снова посмотрела на него и попыталась улыбнуться. Она, похоже, поняла, чтó разглядела на его лице, когда он впервые увидел Роуленда с Пеони: он сам был влюблен в Пеони.

А Рози только что узнала, что влюблена в него.

Она вслепую шагнула прочь, к Пеони и ее корзинке, вспомнила, что еще несколько минут назад была голодна, и сосредоточилась на мысли о том, что ей хотелось есть.

«Я в порядке, – сказала она себе. – Я в порядке».

Это оказалось непросто, поскольку притворство было чуждо ее природе, но нежелание расстраивать друзей оказалось не менее сильным – сильнее, чем ее собственное расстройство.

Они все – Пеони, Роуленд и Рози – каким-то образом пережили этот обед. Нарл затерялся в тенях под навесом кузницы. Взгляд Рози время от времени разыскивал его, находил движущуюся тень, каковой он выглядел, если смотреть с солнцепека, где они сидели. В тот день солнечный свет особенно слепил, полный ярких искорок, которые попадают в глаза, заставляя моргать или даже отмахиваться от них, как будто их можно задеть руками. Она задумалась, как давно… Задумалась, не приходило ли Нарлу в голову признаться в собственных чувствах. Рози подумала, что ей известна причина его молчания: Пеони его не любила, а из Нарла вряд ли вышел бы поклонник, способный ухаживать за ней.

Аппетита ни у кого не было. Порция Нарла исчезла, но съел он ее или скормил одной из деревенских собак, знал лишь сам Нарл.

– Нарл сказал, люди иногда влюбляются мгновенно, – приглушенно пробормотала Рози, уткнувшись лицом в сложенные на столе руки.

Катриона с Тетушкой плели и зачаровывали амулеты, а Рози только что закончила вырезать волчок, чтобы утром отдать его Джему. Гейбл спал в колыбели, которую одной ногой покачивала Катриона. Джем, Гилли и маленькие постояльцы ночевали наверху, а они ждали в кухне, когда придут ужинать Бардер с Джобом.

Ставни задребезжали. Лето стояло холодное, и любопытный, надоедливый ветер сновал вокруг домов, просачивался под двери и пробирался за воротники. Маревки пребывали в необычайно дурном настроении: усеивали паутину каплями росы так, что лопались нити, и не давали черстветь вчерашнему хлебу, расквашивая его в жижу. Даже мыши, в чьих жилищах всегда гуляли сквозняки, жаловались на холод.

– Так оно и есть, – подтвердила Тетушка. – Я никогда не видела этого собственными глазами, но так бывает.

– Я тоже не видела, – прибавила Катриона, – но я давно уже гадаю, не стоит ли за этим судьба. Необязательно магия, как с той несчастной королевой, которая влюбилась в первого рыцаря своего мужа, но судьба – то, что просто случается с тобой: скажем, ты рождаешься в один день, а не в другой и в этой деревне, а не в соседней.

Рози встала и беспокойно прошлась по кухне, остановившись у Тетушкиной прялки, чтобы погладить нос горгульи. Она подцепила эту привычку у Катрионы так давно, что припоминала, как придерживалась одной рукой за опору прялки, чтобы другой дотянуться до веретена. После каждого поглаживания мордочка как будто на мгновение улыбалась чуточку шире.

– Ты ведь не влюбилась в Роуленда сама, правда? – уточнила Катриона с напускным безразличием.

Она была почти уверена в отрицательном ответе, но не сомневалась, что Рози тревожит не только романтическое увлечение Пеони. Когда Рози повзрослела, Катриону, помимо всего прочего, начали беспокоить мысли о том, что девочка кого-нибудь полюбит. Катриона помнила, что хотела Бардера или никого вообще уже годам к двенадцати, а Флора нашла своего Гиммеля в шестнадцать, хотя потребовалось еще десять лет, прежде чем они смогли позволить себе свадьбу. Рози никогда не проявляла ни малейших признаков влюбленности. Правда, в последнее время Катриона начала задумываться о главном конюшем Вудволда и прикидывала, чтó, во имя всего, что есть на земле и на небе, она сможет сказать, если он станет ухаживать за Рози и та согласится на его предложение. Но этого так и не произошло. А до двадцать первого дня рождения принцессы оставалось восемь месяцев…

С началом последнего года перед этим днем рождения Катриону охватило непреодолимое замешательство. Она обнаружила, что с удивительной яркостью вспоминает события того года, когда родилась принцесса: день, когда они услышали о рождении принцессы, день, когда приехал герольд и объявил о приглашении на именины, а она, Катриона, вытащила длинную соломинку…

Трижды за последние двадцать лет нечто – некое колдовство – едва не находило Рози, и трижды Тетушка с Катрионой отражали или запутывали его. Четвертый раз обернулся не историей об очередном нападении на одну из королевских крепостей, а гиппогрифом, пролетевшим над Двуколкой. И хотя остальные жители деревень расслабились, так и не дождавшись новых его появлений, феи Двуколки чувствовали, что он оставил после себя нечто. И это нечто, предположительно, тут и поселилось. Возможно, именно оно порождало лихорадки и влияло на погоду…

«Плети свою сеть, паучок! – уже не в первый раз сердито подумала Катриона. – Почему вы так и не прислали весточки? Мы всего лишь пара деревенских фей, а она ваша принцесса!»

Восемь месяцев…

– Влюбилась в Роуленда? – переспросила Рози с некоторой долей обычного напора. – Нет. Он довольно мил, но он… он… ох, он же скучный!

Голос ее говорил правду, но мысли сосредоточились на чем-то ином, и она прикусила губу, как будто не позволяя себе продолжать.

Как раз перед тем, как молчание, повисшее в кухне, сделалось тяжелым, вошел Бардер и со вздохом рухнул на стул.

– Джоб подойдет, как только умоется, – сообщил он. – Простите, что мы снова подзадержались. Такое впечатление, что сейчас всем колесным повозкам в Двуколке удивительно не везет. Спицы ломаются, ободья лопаются, оси трескаются – ничего не понимаю. И Крантаб говорит то же самое. Ему в починку отдали повозку, которая выглядит так, будто попросту решила взорваться. Мы оба сейчас могли бы взять новых подмастерьев – дел для них навалом, – но так быть не должно, и это не та работа, которой по-настоящему приятно заниматься…

Бардер умолк, поскольку неизбежно возникало подозрение, что необычная частота поломок вызвана какой-то магией, а подчистка волшебных огрехов не считалась благотворным или достойным уважения занятием.

– Мне пока еще только веретена не приносили в починку, – после паузы добавил он, пытаясь обратить все в шутку, и поднял взгляд на двух фей. – Обычно вы говорите мне, если что-то затрагивает меня или мою работу.

Тут вошел Джоб, огляделся, взял протянутую ему Тетушкой тарелку, но, вместо того чтобы, как обычно, сесть за стол, отговорился необходимостью еще раз взглянуть на что-то и выскочил обратно за дверь. В тишине кухни они слышали его шаги, удаляющиеся по утоптанной земле двора.

– Кэт… – напомнил о себе Бардер.

– Мы не знаем, – отозвалась та нехотя, как будто слова тянули из нее клещами. – Это похоже на поисковое заклятие. Причем знающее, что оно долгое время искало не то.

Слишком долгое время, подумалось ей. Поисковые заклятия не выдерживают по двадцать лет, но это продержалось. Оно представляло собой мешанину, лоскутное одеяло, колючую рваную путаницу из сплетенных, переделанных и завязанных на самих себя обрывков разных дней. Обтрепанные края расправлены и снова скручены вместе, каждая неудача подшита к телу заклятия, чтобы не повторяться, пока наконец оно не найдет то, что ищет, потому что негде больше будет искать. И его почти невозможно было заметить: оно казалось сероватой бахромой, какая возникает на краю поля зрения, если слишком долго обходиться без сна. Оно было, вероятно, бессмысленной чередой лихорадок и поломок. Катриона не могла создать подобное заклятие и не знала ни одной феи, способной на такое. Чары были столь чуждыми, что ни Катриона, ни Тетушка не могли в полной мере поверить в их существование. И это притом что из всех фей Двуколки только у них могло хотя бы зародиться такое подозрение.