Пасынок луны (СИ) - Печёрин Тимофей. Страница 13

И уж тем более настоящие воры не прячутся по подземельям. Чего им прятаться-то? Чего бояться? За ними ведь не гоняются стражи, им ведь не грозит виселица. О, я больше скажу: ни виселица и вообще ничего плохого им не грозит даже если по вине настоящих воров гибнуть честные горожане. Например, когда оказываются на пути их роскошных повозок… Зато если какой-нибудь дерзкий бедняк хотя бы запустит грязью вслед настоящим ворам — его непременно сгноят в темнице. Или на месте зарубят.

Уж не оттого ли и я сама стала сиротой?

Да, мне стыдно… за то что я потерпела неудачу. Умения не хватило… в противном случае Наместник и знать бы не знал, кто похозяйничал в его покоях. А клан, что вырастил меня, мог бы мной гордиться… вместо того чтоб страдать из-за моей неумелости. Но за саму вылазку в покои… к этому борову мне не стыдно. Ибо воровала я то, что украдено раньше.

На свою гневную отповедь Нарра ожидала многого. В том числе и стражи, ломящейся в зал, дабы заткнуть зарвавшейся воровке ее дерзкий рот. Навсегда. Уж с кем, а с вольнодумцами в Ак-Давэре поступали суровее даже, чем с обитателями Подземного Города. Одного из таковых — уличного поэта, неприличными и насмешливыми стишками поносившего знать, стражи обезглавили прямо на площади. На глазах толпы… и Нарры в том числе.

Однако отреагировал Наместник гораздо спокойнее, если не сказать — с благосклонностью.

— Так-так-так, — произнес он уже без прежней спеси, куда естественней и человечней, — не ожидал, что ты придешь к этому… так скоро. Да, девочка, ты права: обитатели дворцов гораздо хуже вас, воров и убийц. Хоть и украшают свою жизнь… аж из шкуры вон лезут.

— Чего? — не поняла Нарра, смутившись.

В следующий миг она заметила, что Наместник — единственный человек в зале, способный двигаться и разговаривать. В то время как и Данар, и остальные гости, и музыкант с танцовщицами застыли на месте. Сделавшись больше похожими на картинные образы, чем на живых людей.

— Хозяева этого дворца — не исключение, — продолжал Наместник, — они были богаты, знатны… даже приходились родне тогдашнему правителю Ак-Давэра. Хотя чем-чем, а родней правители редко бывают обделены. Много желающих находится…

Но слушай дальше. Не одно поколение здешние хозяева проводили жизнь в праздности, да в весельях. Ну и пресытились в конце концов… захотели от жизни чего-то новенького.

— А разве это плохо? — спросила Нарра, уже догадавшись, что беседует отнюдь не с Наместником.

— Когда как, — был ответ, — и для кого. Если бы эти высокородные мрази просто пошли искать приключений на свои задницы — была бы то их беда и ничья больше. Но вот кому-то из них пришло в голову, что нет большей радости, чем сделать игрушку… из живого человека.

— Рабство?

— Его отменили уже в те времена. Но никто не помешал и не запрещал взять с улицы бездомного нищего. И поселить во дворце — вроде как приютив. Только не как живое существо… тем более человека, а лишь в качестве игрушки. Редкой дорогой игрушки, способной испытывать боль, страдать, кричать.

— И что было потом? — спросила Нарра, — ну когда они его взяли.

— Да ничего хорошего, — ответил ее собеседник, — для него… то есть, можно сказать, для меня. Хотя то был все-таки человек, а не… В общем, над тем беднягой издевались все, кому не лень. Даже кое-кто из прислуги. Его подвешивали на стену… да еще голым, на всеобщее обозрение. И оставляли так не на один день, даже пить не давали. Его хлестали плетками… кидали камни и выливали на голову содержимое ночных горшков, приговаривая «дождик лей, веселей!». Еще была фраза: «ну что, поиграем?». С нее, собственно, издевательства обычно и начинались.

Ну а в те дни когда с хозяевами случался приступ неестественной доброты, от человека-игрушки требовались сущие мелочи. Например, бегать на четвереньках и лаять. Или передвигаться по дворцу не иначе как на коленях.

— А что сам человек-игрушка? — спросила Нарра, — почему он позволял все это? Почему ничего не сделал? Не сопротивлялся? Боялся что ли? Так по мне ведь лучше уж смерть…

— Да-да, смерть лучше, — вымолвил ее собеседник с иронией и усмешкой, — до тех пор, пока не грозит именно тебе, и именно здесь и сейчас. А человек… он делал то единственное, что мог сделать без страха. За свою единственную, как он привык считать, жизнь. День за днем, в ответ на каждую свою муку и унижение, он слал проклятия мучителям. Призывая к ним кары, небесные и преисподние, за все пороки.

— Глупо, — коротко молвила воровка.

Собеседник кивнул.

— Может быть, — согласился он с грустью, — ибо хозяева все жили и как сыр в масле катались. И уж во всяком случае, легко пережили свою игрушку. Собственно, протянул тот бедняга едва несколько лет. Зато перед смертью успел произнести проклятье громко, вслух. Прямо в лицо тем ублюдкам во время очередной их «игры». Хе-хе, а они-то даже не сразу сообразили, что он помер.

— И как? Помогло?

— Трудно сказать, — существо с внешностью Наместника развело руками, — да, уж то проклятие возымело действие, это правда. Хозяева дворца передохли за пару лет — кто от несчастного случая, кто от болезни. Неизлечимой, понятно… Та же судьба ждала наследников, дальних родичей. Они ж, радостные до колик, притащились сюда из какого-то городишки… ну и наслаждались наследством от силы год.

— Но…

— Но беда вся в том, что проклятье-то оказалось — обоюдным! Из-за него человек-игрушка стал… мной. Не то духом бесплотным, не то пес знает кем. И чем.

— И теперь ты пугаешь всех, кто заглядывает во дворец, — Нарра нахмурилась, — отыгрываешься на них. За свои мучения.

— А вот и нет, — мотнул головой двойник Наместника, — не отыгрываюсь. И не в запугивании дело. Я лишь пытаюсь снять проклятие. Покой обрести, тебе ясно? Освободить себя… и тебя заодно, с дружком твоим. Или еще не дошло? Пройдя на порог этого дворца, вы тоже стали частью проклятия. И останетесь здесь навеки. Или до тех пор…

— …пока проклятье не будет снято, — догадалась воровка, и собеседник в ответ кивнул, — и как это сделать?

— Я тоже думал об этом. И понял следующее: проклятье родилось оттого, что хозяева дворца безнаказанно творили зло. Безнаказанно… и упиваясь безответностью жертвы. Ведь настигни их возмездие при жизни человека-игрушки — и тому не пришлось бы просить об отмщении высшие силы. Да еще в последние мгновения перед смертью. Так что корень зла в безнаказанности.

— Ничего не скажешь, о-о-очень полезные сведения! — с сарказмом протянула Нарра, — ну знаем мы, что дело в безнаказанности хозяев — и толку? Теперь-то что поделаешь? Коли они мертвы давно…

— Огонь горит на сухих дровах, — с видом мудреца изрек ее собеседник, — рыба плавает лишь там, где есть вода. Это обязательное условие: достаточно нарушить его… смочить дрова или высушить реку — и пламя не загорится, а рыба передохнет. Так же и с проклятьем; есть условие, породившее его… то есть безнаказанность преступлений. И чтобы снять проклятье, нужно условие это — нарушить.

Ко мне, я тебе скажу, за века успели заглянуть многие. Воры и убийцы, скрывающиеся от властей. Искатели сокровищ. Неверные супруги, нашедшие дворец лучшим местом для тайных свиданий… для сокрытия своей похоти от посторонних глаз. И к каждому из них я так или иначе обращался с одним вопросом: стыдно ли им за содеянное. Признают ли они за собой вину — и главное, готовы ли понести заслуженную кару в земной своей жизни, вместо того чтобы маяться вечно среди этих руин.

— И что же?

— Да как видишь, — ответил двойник Наместника с заметной обидой, — кто-то просто не верил, пытался найти выход. Кости этих упрямцев до сих пор гниют по углам… Кто-то так вовсе целое представление передо мной разыгрывал. Столько слов красивых наговорил — лишь бы убедить меня, что виноваты все вокруг, а он-де чистенький. Что просто вынужден был так поступить. Или умничать принимался, себя обеляя. Что еще хуже.

С этими словами двойник Наместника подошел к «гостям», указывая на двоих из них: на нарядного господина средних лет с неподобающе небритым и обветренным лицом, и на его спутницу — черноволосую красотку лет на десять младше.