Змеиный Эликсир - Доннел Тим. Страница 20

Колдунья сняла чашу с треножника и поставила на стол. Теперь она обращалась с ней осторожно, как с новорожденным младенцем.

— О живой огонь, огонь молодости! — благоговейно произнесла старуха.— Сегодня я растворю в тебе четыре жемчужины, и они поменяют местами старость и юность! Вот кубки, из них мы выпьем это огненное вино! Но горе мне, если хоть капля напитка прольется на землю! Подземный огонь вырвется на свободу, и тогда — конец, конец…

Нет, этого не случится! Я — Кханда, и мое колдовство всегда удается! — Она подошла к окну, за которым сгущались хмурые сумерки,—Ночь близко, и варвар наверное уже у ворот. Надо проверить, все ли в порядке.— И старуха, не переставая бормотать, проворно заковыляла к двери.

Конан выскользнул из-за тяжелых занавесей и в два прыжка очутился у дверей. Старуха не оглядываясь шла по коридору, потом свернула в сторону кухни. Из зала доносилась тихая музыка…

Немного погодя Конан уже выходил на улицу через потайную калитку, направляясь к главным воротам. Вечерняя прохлада помогла избавиться от наваждения. Так он и знал: в колдовстве старухи, как и в любом другом колдовстве, нашлось свое слабое место. Теперь главное — успеть им воспользоваться.

Но вот и ворота, и дорожка, и служанки, с приветливыми поклонами провожающие его к госпоже, и, наконец, сама Деянира, идущая ему навстречу. И ни малейшего сходства с дерзким мальчишкой, ворвавшимся сегодня в харчевню, не было в этой женщине с горделивой осанкой. Она улыбалась спокойно и светло, как в первую встречу. Конан невольно восхитился ее мужеством. Только рука ее чуть-чуть дрогнула, когда он отдал ей последнюю жемчужину. Деянира отнесла ее старухе и вернулась в зал. Служанки проворно вносили кушанья и вина, нежно наигрывали флейты и свирели..

Деянира с робкой надеждой взглянула Конану в глаза и сразу поняла, что он что-то узнал. На ее щеках вспыхнул румянец, она села за стол и попросила налить себе вина. Они сидели, молча глядя друг на друга, потом Деянира встала и поманила его за собой. Конан приказал отнести в спальню вино и кубки. Как только дверь за служанками закрылась, она прижалась к его груди, жадно обняла и прошептала:

— Мне все равно. Пусть смотрит! Люби меня, как в последний раз, а там — будь что будет…

Вихрь страсти захватил их, и Конан уже не мог понять — первая это ночь любви или действительно последняя. Временами ему казалось, что он слышит стон колдуньи, но это лишь подхлестывало его желание. Их любовь, от которой они готовы были умереть, доводила старуху до безумия. Она хотела уничтожить Деяниру прямо сейчас, не дожидаясь рассвета, и в то же время не могла оторваться от своего окошка и все смотрела, смотрела, то подвывая, то от отчаяния рыча.

Теперь и Деянира расслышала старухины стенания и, содрогнувшись, замерла в объятиях Конана. Он, давно уже решив, что будет делать, схватил со столика тяжелый золотой кубок и изо всех сил запустил им в отверстие. Дикий звериный вой слился с грохотом падающего тела, а мгновение спустя яростные крики и брань подняли на ноги весь дом.

— Не бойся! Я буду рядом! — шепнул Конан окаменевшей от ужаса Деянире и, подхватив одежду, пояс и меч, тут же исчез.

Старуха, кое-как прикрывшись покрывалом, шатаясь вышла из своей комнаты и велела слугам схватить киммерийца, но того уже и след простыл.

— Сбежал! Сбежал! — завопила ведьма,— Но я тебя верну! Ты у меня посидишь на цепи, пожаришься на углях! Ищите, он не мог далеко убежать! Обшарьте весь сад!

Старуха бесновалась, кровь текла по ее разбитому лицу, глаза полыхали красным огнем. Немного успокоившись, она вошла в спальню Деяниры. Та сидела на ложе, сжавшись в комочек. Смертельный страх сковал ее тело, она не могла даже пошевельнуться.

Колдунья вытерла свое лицо изумрудно-зеленым платьем Деяниры, схватила ее за руку и потащила за собой:

— Пойдем, птичка, рассвет настает. Пора выпить прощальное вино. После такой ночи и умереть не жалко, верно, детка?

Деянира безропотно шла за старухой. Слова ее долетали до нее как во сне. Она знала, что скоро умрет, но колдовская сила словно подталкивала ее в спину.

Старуха затащила ее, обнаженную, к себе в комнату, закрыла дверь на засов и упала в кресло.

— Постой немного, — прошипела она, — дай последний раз полюбоваться на тебя — потом я, только я буду смотреться в зеркало… А варвара твоего я измучу, высосу из него все соки, он у меня превратится в сушеную ящерицу! — Колдунья смотрела на Деяниру одним сверкающим глазом — на месте второго набухал огромный кровоподтек. Рассеченные губы кривились в злорадной усмешке.

Конан стоял в своем укрытии за темными занавесями, и ярость снова застывала в груди куском льда, обостряя мысли и чувства.

Старуха не спеша, словно растягивая удовольствие, по одной опускала жемчужины в чашу. Они растворялись с легким шипением. На потолке играли блики колдовского пламени. Деянира стояла неподвижно, как мраморная статуя, не отводя взора от чаши. Наконец старуха опустила последнюю жемчужину и с торжествующим смехом разлила сияющий напиток в кубки.

Конан ждал, что будет дальше. Он готов был наброситься на старуху немедля, но чувствовал, что еще не время.

Старуха протянула Деянире кубок:

— Возьми, детка, выпей вместе со мной. Я столько для тебя сделала!.. Настала пора благодарности. Выпей, это просто вино, обыкновенное вино!

Деянира взяла кубок, но продолжала стоять все так же неподвижно, не находя в себе мужества поднести его к губам. Но вот рука ее дрогнула и начала медленно подниматься. Старуха молча смотрела на нее, силой своего взгляда заставляя повиноваться.

Конан неслышно откинул занавеси, легко, как кошка, прыгнул вперед. Колдунья ничего не видела и не замечала вокруг, кроме кубка в руке Деяниры. Но что это?! Кубок Деяниры сжимает уже другая рука, а ей в горло упирается острие меча. Она впервые в жизни почувствовала ужас. Смерть смотрела на нее холодными голубыми глазами, переливалась жемчужным сиянием в золотом кубке.

Из горла старухи вырвался хрип, она попыталась что-то произнести, хотела взмахнуть свободной рукой — но Конан выплеснул напиток ей в лицо. Руки колдуньи разжались, и кубок упал на пол. С легким треском зазмеились белые молнии, причудливым кустом вырастая из пролитого вина. Куст мгновенно разросся от пола до потолка, грозя заполнить всю комнату. Конан подхватил Деяниру, лишившуюся сознания, плечом высадил дверь и бегом помчался прочь из дворца.

Отбежав довольно далеко, он оглянулся, ожидая увидеть за своей спиной необъятное полыхающее зарево. Но по небу по-прежнему плыли редкие тусклые облака, предвещая близкий восход, а в зарослях орешника трещали цикады.

Киммериец завернул бесчувственную женщину в плащ и бережно отнес к себе на постоялый двор, где она вскоре очнулась. Привстав на ложе и увидев рядом Конана, бедняжка разрыдалась. Так, всхлипывая, она в конце концов и уснула.

Пока Деянира спала, Конан решил сходить в лавку и купить ей новое платье, а на обратном пути заглянуть во дворец — проверить, что сталось с колдуньей.

Солнце уже клонилось к закату, когда он остановился перед знакомыми воротами. На этот раз его никто не встречал. Двери были открыты, кругом стояла мертвая тишина. Негры, служанки, повара, конюшие — все бесследно исчезли. Конан беспрепятственно добрался до злополучного коридора и, спрятавшись за угол, осторожно выглянул.

Дверь, сорванная с петель, валялась на полу. Сжимая меч, он тихо вошел в комнату. Похоже, подземный огонь неплохо здесь поработал, уничтожив все, что ему принадлежало. Голые стены, обугленная дыра в потолке. Ни книг, ни сосудов, ни колдовских снадобий. Только кучка зловонного пепла на полу. «Так. Надо нанять новых слуг, привести все это в порядок — и можно жить дальше,— обведя взглядом комнату подумал Конан и внезапно замер, прислушиваясь: — Клянусь Кромом, там кто-то плачет!»