Милость Келсона - Куртц Кэтрин Ирен. Страница 56

— Ител Меарский, — Келсон сделал неторопливый глубокий вдох, потом так же медленно выдохнул. — Я нашел, что ты в равной мере виновен в том же самом преступлении — государственной измене, и заслуживаешь такого же наказания: смерти через повешения.

— Но… но я принц! — задохнулся ошеломленный Ител, и слезы вскипели на его глазах, когда окончательность приговора дошла до его сознания, и двое стражей положили крепкие руки на его окаменевшие плечи. — Ты… ты не можешь просто взять и повесить меня, как обычного уголовника!

— Ты и есть обычный уголовник, — ровным голосом ответил Келсон. — Только уголовник может так бессердечно сжигать города, вроде вот этой Талакары и других, слишком многочисленных, чтобы упоминать их здесь, только уголовник может насиловать беззащитных и беспомощных женщин…

— Насиловать? — взвыл Ител. — Я никого не насиловал! Спросите моих людей! Я вообще не сходил со своего коня!

— Я уверен, — мягко заговорил Морган, — что его высочество припоминает сейчас некое отдаленное аббатство, к югу отсюда, где он лично разрушил религиозное святилище и изнасиловал по крайней мере одну из женщин, укрывавшихся в монастыре.

Краска отлила от лица принца Итела так внезапно, что казалось — принц вот-вот потеряет сознание.

— Кто сказал вам такую ложь? — прошептал он.

— Разве это ложь? — спросил Келсон, вставая. — Должен ли я попросить герцога Аларика установить истину?

Морган не тронулся с места, он лишь бесстрастно уставился на застывшее тело Итела, — но принц Меары побледнел еще сильнее, хотя это казалось уже невозможным, и покачнулся. Среди присутствующих не было ни одного, кто не знал бы о репутации королевского наставника; и меарцы, чей страх перед Дерини, без сомнения, в немалой степени раздувал Лорис, были совершенно уверены, что Дерини может сотворить с ними все, что угодно, одним лишь взглядом.

— По крайней мере позволь мне умереть от меча, — взмолился Ител, с усилием оторвав взгляд от герцога Дерини, на которого он до того смотрел, как зачарованный. — Прошу, не вешай меня! Ты же не стал поступать так с моим братом…

— Нет, — произнес Келсон с жестокостью, удивившей даже Моргана. — Умереть от меча — почетная смерть. Твой брат, несмотря на то, что он совершил преступление, стал убийцей, искренне верил, что действует ради защиты чести, чести своей семьи, своего имени. Именно поэтому я удостоил его почетной смерти. Твои поступки бесчестны, они опозорили и тебя самого, и имя твоего рода.

— Но…

— Приговор уже вынесен. И он будет немедленно приведен в исполнение. Стража, уведите его!

Брайс Трурилл уже дергался на конце одной из веревок, когда стражи, повинуясь приказу короля, поволокли спотыкающегося и окаменевшего от страха Итела через поляну, чтобы он мог составить компанию своему барону.

Кое-кто из солдат Меары отсалютовал своему принцу, когда его проводили мимо них, но большинство уже сосредоточилось на тех офицерах, что остались стоять перед королем Келсоном. Повинуясь подталкивавшим их стражам, офицеры боязливо подошли поближе к королевскому шатру и опустились на колени, прямо в пыль.

— Теперь, — сказал Келсон, снова садясь, — что делать с вами? — Его серые глаза Халдейнов внимательно осмотрели меарских военачальников. — Все знают, что нельзя наказать подчиненного за то, что он выполнял приказы того, кто старше его по званию. Но, с другой стороны, я не могу оставить без внимания те крайности в поведении солдат, которые поощрялись некоторыми из вас, а вы действительно допускали многое, что выходило далеко за рамки приказов. Вы уничтожали народ своей собственной страны — совсем не захватчиков. Убийства и насилие, совершенные по вашему ведому и с вашего одобрения, а иной раз и при вашем участии, непростительны.

— Умоляю вас, милорд король! — воскликнул один из коленопреклоненных людей. — Ведь не все же мы поступали так! Ради любви Господней, проявите милосердие!

— Милосердие? Хорошо. Я проявлю по отношению к вам куда больше милосердия, чем вы проявляли по отношению к своим жертвам, — ответил Келсон, и лицо его было при этом суровым и неподвижным. — Однако я должен также справедливо отмерить наказание, чтобы свершилось подлинное правосудие. К несчастью, у меня нет ни времени, ни склонности к тому, чтобы в точности определять меру виновности каждого из вас. Да даже если бы я и занялся этим, сомневаюсь, чтобы среди вас нашелся хоть один, кто мог бы заявить о своей невинности.

Офицеры слушали короля молча, и ни один из них не издал ни звука, когда король после небольшой паузы продолжил свою речь.

— Поэтому я намерен применить сейчас древнюю форму правосудия: мы просто казним каждого десятого. Один из десяти будет повешен. Значит, таковых будет четыре, и они будут избраны по жребию. Остальные получат по двадцать ударов кнутом и будут оставлены на милость городских жителей, оставшихся здесь, в Талакаре… со следующим исключением…

Он позволил своим глазам пройтись по замершим, ошеломленным лицам, осознавая, что Морган не слишком доволен приговором, который он только что произнес, но не особо беспокоясь из-за этого.

— …Кроме тех четырех, что осуждены на повешение, — продолжил Келсон, — я дарую полное помилование любому из вас, если он поклянется мне в абсолютной и неколебимой верности отныне и навсегда… и уж поверьте, я узнаю, если клятва окажется ложной.

Волна ужаса прокатилась по пленникам, поскольку в некоторых из них последнее заявление короля пробудило страхи куда более глубокие, нежели простой страх смерти. Человек в черной одежде, сидевший рядом с королем, был Дерини, и он умел читать в умах людей, все это знали… да и сам король, по слухам, также не был лишен подобной силы.

Даже Морган вынужден был признать, что последняя часть приговора Келсона была просто великолепна. Он и сам не сумел бы изобрести более утонченного решения. Это было блестяще: подвергнуть помилованных моральному суду, и при этом так отчетливо подчеркнуть могущество короля.

Однако способ, которым предполагалось выбрать четверых для казни, его все же беспокоил. И поскольку он не смог пробиться сквозь защиту Келсона, чтобы установить причины выбора именно такого порядка, он просто физически придвинулся поближе к креслу Келсона, и как бы случайно прикрыл лицо рукой, чтобы не сводившие с них глаз пленники не видели его губ.

— Мой принц, — едва слышно заговорил он, — я не сомневаюсь в твоем праве вынести подобный приговор, но не случится ли так, что в паутине твоего правосудия запутаются невинные люди, если ты станешь выбирать тех, кто будет казнен, по жребию?

Келсон опустил глаза, и Морган почувствовал, как по поверхности его твердых, как алмаз, внутренних защит пробежали волны упрямого сопротивления.

— Что, и ты тоже собираешься спорить со мной? — тихо, но резко откликнулся король. — Ты слышал, что я сказал. Ты что, собираешься читать мысли всех сорока? Или ты считаешь, что это я должен просмотреть их память, чтобы определить степень вины каждого? Ты действительно хочешь заставить меня вот так, в открытую, применять мои силы, — ради вот этих сорока болванов?

Он гневно вздернул подбородок, указывая на пленников. Морган покачал головой.

— Разумеется, нет, сир, — умиротворяющим тоном произнес он. — Но ты мог бы позволить мне выбрать четверых наихудших. Уверяю тебя, это будет куда более точный отбор, нежели отбор по жребию. А что касается открытого использования силы, так они и все равно уже знают, все без исключения, что я — проклятый чародей Дерини. Так что о тебе в этом смысле им раздумывать просто незачем.

Келсон нахмурился, но потом наконец кивнул, хотя и неохотно.

— Ладно, пусть будет так, — проворчал он. — Только ты уж поторопись.

— Благодарю, сир. И уж поверь, мне все это нравится даже меньше, чем тебе. Могу я воспользоваться твоим шатром?

— Делай что хочешь, — бросил Келсон, вставая и глядя на противоположную сторону поляны, где на ветвях дерева, превращенного в виселицу, покачивались на веревках теперь уже два тела. Морган и Эван тоже поднялись. — Я намерен немного прогуляться. Когда я вернусь, я хочу видеть на том дереве еще четверых.