Милость Келсона - Куртц Кэтрин Ирен. Страница 83

Потому что Лорису снился святой Камбер. Келсон был уверен в этом, как ни в чем другом. Но это было демоническое видение святого Дерини, окрашенное ненавистью Лориса и страхом перед любым проявлением магии, на какое только была способна раса Дерини.

Однако лицо было то самое, которое Келсон видел уже не раз в разных местах, и возникший перед Лорисом призрак говорил о сдержанности и терпении, и грозил Лорису карой за его преследование Дерини. Лорис был в ужасе, и удивляться тут было нечему.

Келсон безболезненно погрузил Лориса в полностью бессознательное состояние, прочитав все, до чего только мог добраться; больше не было смысла поддерживать мысленную и эмоциональную связь с человеком, наполовину сумасшедшим. Келсон холодно и не более сожалея, чем если бы ему пришлось пристукнуть ядовитую змею, решил, что он сделает с Лорисом, как только они доберутся до Лааса. Сейчас для него куда более важным представлялся источник ночного кошмара Лориса, и Келсон думал, что он, пожалуй, знает, как возник в снах мятежного архиепископа этот любопытный эпизод.

— Я выяснил все, что мне было нужно, — сказал Келсон, вставая и взглядом призывая разведчиков к вниманию. — Я разберусь с ним окончательно, когда мы будем в Лаасе. Будьте готовы, утром отправляемся.

— В Лаас, сир? — спросил Джемет.

— Да, в Лаас. Кэйтрин сейчас там. Кьярд! — позвал король, отодвигая в сторону полотнище входа. — Передай командирам, что мы выступаем в Лаас с первым лучом солнца. Туда сбежали Кэйтрин и остатки ее мятежной армии. И никто не должен вступать ни в какие разговоры с пленными, разве что по причинам физических потребностей. Киркон, если они снова начнут болтать лишнее, можешь заткнуть им рот, но никто не должен говорить с ними или отвечать на какие-то вопросы, Я хочу, чтобы они немножко попотели от страха. Пусть гадают, что я для них припас. Все понятно?

— Да, сир.

— Кьярд, понял?

Кьярд одобрительно хмыкнул.

— Да, сир. Хорошо придумано! Мы еще сделаем из вас пограничника.

— Ну, если это говоришь ты — я принимаю как комплимент.

Однако улыбка Келсона быстро растаяла, и его лицо приобрело выражение усталой задумчивости, когда они с Кардиелем отправились обратно к королевскому шатру, где лежал Дункан, и перед входом король попросил Кардиеля еще раз показать ему перстни.

Дункана они нашли в полном сознании, хотя он еще был несколько слаб из-за головной боли — обычного следствия мераши, и из-за большой потери крови, — но в остальном дела обстояли неплохо, и его многочисленные раны должным образом заживали благодаря правильному лечению. Конечно, на плече у него должен был остаться шрам после прижигания раны, и должно было пройти определенное время, чтобы заново отрасли ногти, выдранные клещами Горони, — но пальцы его рук и ног теперь уже выглядели далеко не так ужасно, как это было накануне, а прочие раны и ожоги после применения к Дункану методов лечения Целителей смотрелись так, словно были нанесены не тридцать часов, а тридцать дней назад.

Дункан лежал на походной кровати в шатре короля, его голова опиралась на целую гору подушек, а Дункан кормил его супом, — и Дункан выглядел почти как прежде, разве что был чуть более бледным и осунувшимся, да еще ему не мешало бы побриться, — однако яркий блеск его глаз говорил о возвращающейся силе, а вовсе не о лихорадке.

Оба они, отец и сын, повернулись и посмотрели на вошедших Келсона и Кардиеля, и Дункан весело улыбнулся; а ведь Келсон всего двадцать четыре часа назад боялся, что никогда уже не увидит этой улыбки.

— Добрый день, сир, — сказал Дункан, торопливо проглатывая очередную ложку супа. — Прости, что я не в состоянии встать и приветствовать тебя как полагается, но, боюсь, мои врачи обойдутся со мной куда хуже, чем Горони, если я попытаюсь вылезти из этой кровати.

— Просто потому, что он остался в живых, — с явным неодобрением в голосе сказал Дугал, — он думает, что может прямо сейчас вернуться к исполнению всех своих обязанностей. Келсон, может быть, ты сумеешь ему объяснить, насколько он был близок к смерти, — и может быть, тебе он поверит?

— Да уж, для него же будет лучше, если он поверит, — сказал Келсон, ногой подтаскивая к себе табурет и садясь в ногах постели Дункана, и одновременно кивая Моргану, высунувшемуся из-за занавески в углу. — Это правда. Я там был. И я сомневаюсь, чтобы Аларик в ближайшее время позволил тебе хоть чем-нибудь заниматься и хоть куда-нибудь отправиться. Ведь так, Аларик?

— Не позволю.

— Меня что, бросят здесь? — сказал Дункан, с некоторым опасением глядя по очереди на троих Дерини, окруживших его.

Морган, после того, как все утро занимался лечением Дункана, сумел наконец улучить немного времени для сна, который был ему крайне необходим, и теперь с удовольствием потянулся и уселся на табурет напротив Дугала, мягким жестом взяв Дункана за руку, чтобы проверить его состояние.

— Не беспокойся, здесь тебя никто бросить не собирается. Но несколько дней тебе придется путешествовать на носилках. С такими ногами о верховой езде и думать не приходится.

— Ну чтоб вам всем, до чего же вы любите портить людям жизнь! — рассердился Дункан. — А что вы будете делать, если я откажусь?

— Ну, прежде всего, ты не сможешь отказаться, — весело ухмыльнулся Морган, выпуская руку Дункана. — Ты что, забыл? Ты позволил мне поставить контрольные механизмы, пока мы работали с глубоким лечением. Это было в один из тех немногих моментов, когда ты находился полностью в здравом рассудке. Если я прикажу тебе спать, ты заснешь, и никаких проблем. И на всякий случай оба твои лечащие врача получили такую же власть. Ты не сможешь спорить даже с отцом Лаелом.

После краткого сердитого раздумья Дункан скривил губы и снова откинулся на подушки.

— А где отец Лаел? И как он все это воспринял?

— Он спит, — ответил Морган. — Уснул с небольшой помощью твоего преданного друга. Он, может, и не Дерини, но он может делать весьма многое такое, чего Дерини не могут, в особенности если они по горло накачаны мерашей. И сегодня утром он дал мне возможность воспользоваться его энергией, пока я залечивал твои болячки.

— Слава богу, что он так разумно и просто относится ко всем этим фокусам Дерини, — пробормотал Кардиель. — Я всегда знал, что он хороший человек, иначе я не сделал бы его своим капелланом, но ведь никогда нельзя предсказать, как поведет себя даже лучший из людей при слишком больших нервных перегрузках.

Дугал усмехнулся, предлагая Дункану очередную ложку супа.

— Ну, он блестяще прошел испытание огнем… и я уж точно многому у него научился. Он прирожденный врач. Очень жаль, что он не Дерини. Никогда не отпускай его от себя, архиепископ.

— Хм… да я никогда и не собирался.

— Он, похоже, даже не был особенно потрясен, когда узнал об отце и обо мне, — продолжил Дугал. — Кстати, Келсон, боюсь, что нынче утром по всему лагерю уже расползлись слухи.

— И о чем же в лагере говорят? — спросил Дункан.

— Что ты — мой отец.

— О!..

— Надеюсь, ты не будешь слишком сердиться, — сказал Дугал. — Да, конечно, мы договорились держать это в тайне, пока ты не отыщешь доказательства, подтверждающие твои слова, но мне просто пришлось рассказать об этом Кьярду, чтобы он помог мне установить связь с Келсоном… и… ну, боюсь, я еще сболтнул об этом, когда я пытался прорваться к тебе… Я готов был на что угодно, лишь бы успеть остановить Лориса.

— Что ж, я уверен, ты его остановил, — пробормотал Дункан. — И что же он сказал? Что у выродка Дерини — ублюдок сын?

— Ты слышал! Или ты угадал?

Дункан с силой выдохнул воздух сквозь сжатые губы.

— Сомневаюсь, что ты поверишь, но это действительно просто догадка. Но мне бы хотелось, чтобы ничего такого не было сказано. — Он перевел взгляд на Кардиеля. — Ты разочарован, архиепископ?

— Разочарован? Ты что, шутишь?

— Но это же скандал для Церкви — а ей достаточно уже и той неприятности, что я — Дерини.