Орки плачут ночью - Капустин Вад. Страница 1

Орки плачут ночью

Часть 1

Проклятие

Глава 1

Переделка

– Ну и скажи мне, что ты нашла в этом рыжем обезьяне? – гнусавый тенорок Колюни Мишанина, главного вокалиста рок-группы «Кранты», болезненно дребезжал, артистически выражая глубину уязвленных чувств. – А ведь я тебя… ведь мы с тобой…

Колюня выяснял отношения с невестой, Алкой Рогозиной, эффектной блондинкой нетяжелого поведения.

– Тебе не понять! Ты мальчишка! – Алка или, как она себя сейчас предпочитала называть, Элис не скрывала интереса к ударнику, Севке Мясоедову. – А он, он! Мужчина!

Сам объект их обсуждения, случайно услышав это объяснение на повышенных тонах, равнодушно пожал плечами. К тому, что его дразнят Обезьяном за неумеренную волосатость, Мясоедов привык, а Алка его ничуть не интересовала – и без нее баб хватает. И вообще, Севка предпочитал невысоких смешливых толстушек.

Но вот уже несколько дней ударнику «Крантов» было вовсе не до девчонок: он переживал настоящее горе – кончину любимой бабки, единственного родного человека, чьи прощальные слова круто изменили его жизнь.

Перед смертью бабушка раскрыла Мясоедову семейную тайну: он был полуорком, чужим в окружающем мире…

– Подойди ко мне, Севастьян! – властно подозвала внука Анна Николаевна. Да, Севастьяном, а вовсе не Всеволодом, как он обычно представлялся, звали на самом деле Мясоедова. Разумеется, к этому тоже приложила руку интеллигентнейшая бабуля.

Впрочем, назвать Анну Николаевну бабулей или бабусей в глаза никому, кроме родного внука, не пришло бы в голову. Ее прекрасное даже в старости, даже в преддверии смерти лицо поражало благородством и одухотворенностью. Профессорша МГУ, завкафедрой французской филологии, госпожа Ленская, известный ученый и блестящий педагог, не располагала к фамильярности. Настоящая леди. Когда она входила, мужчины вскакивали и непроизвольно расправляли плечи. Для Севки бабушка, баба Аня была кумиром и идеалом.

И вот Анна Ленская последним усилием воли сжала своей изящной маленькой ручкой волосатую лапищу непутевого внука.

– Я должна… открыть тебе правду, Севастьян. Пусть даже это убъет меня. Мне и так немного осталось… Она покачала трясущейся головой, отметая возражения:

– Бедное дитя! Я сделала все, что могла… Последние слова бабушка повторила несколько раз, словно заклинание.

– Ты помнишь, как я пыталась приобщить тебя к прекрасному?

О да, еще бы он не помнил. Детство! Пытка. Бесконечная череда театров, музеев, выставок и концертов.

В жизни часто бывает, что те, кто нас бесконечно любит, холит и лелеет, получают в ответ лишь черную неблагодарность. Бывает и наоборот: требовательность и чрезмерная суровость вызывают в третируемых существах ничем не оправданное чувство преклонения и обожания. С Севкой именно так и случилось: бабку он боготворил, и ради редких в ее устах слов одобрения где-то лет до двенадцати послушно терпел невыносимую скуку общения с классическим искусством, а взбунтовался только после десятого посещения Третьяковки.

-Ну а балет! – Анна Николаевна болезненно всхлипнула и с трудом перевела дыхание.

Мясоедов угрюмо кивнул. В пятилетнем возрасте его отвели в балетный класс. Конечно, мальчишку не взяли – приемной комиссии хватило одного взгляда на коренастого и уже тогда довольно густо покрытого шерстью крепыша: не зря Анна Николаевна никогда не показывала коллегам фотографий единственного внука.

Она пережила балетный афронт как крушение самых дорогих надежд. Временным спасением стала группа русских народных танцев, из которой Севке довольно быстро удалось перебежать к брейкерам. Там его приняли на «ура».

– И музыкальная школа? Скрипка? – бабушка закатила глаза.

А разве Севка виноват, что, при минимуме музыкального слуха, у него оказалось великолепное чувство ритма? Его судьба – ударные. Да и в рэп он со своим хрипловатым баритоном вписался бы неплохо, но рок оказался ближе. Можно сказать, он стал-таки настоящим музыкантом… в своем роде. Но Анну Николаевну это не утешило:

– Что я вижу после стольких лет страданий? Ударник в рок-группе с непроизносимым названием! Как я могла рассказать об этом знакомым?

Сева невольно фыркнул. Представить себе госпожу Ленскую произносящей слово «Кранты» – такое не могло привидеться и в самом страшном кошмаре!

– А школа! – Мясоедов опустил голову. Что школа? Не обладая особыми способностями, мальчишка из шкуры вон лез, чтобы оправдать чужие ожидания. Закончил без троек, по физкультуре и музыке отлично, чего еще?

– А ведь Леночка окончила лицей с золотой медалью, – продолжала Анна Николаевна. – Ей сулили блестящее будущее… и все пропало! А все он, он! Какой мезальянс. Как она могла так ошибиться! Полюбить монстра! Какая трагическая ошибка…

Бабушка выговаривала «мезальянс», «монстр» с великолепным французским прононсом, но от этих слов все равно немного коробило. Ведь речь шла об отце!

– А спорт? – печальный список поражений длился и длился… – Мы начали с художественной гимнастики и фигурного катания. И что в итоге?

Мясоедов пожал плечами. Придирки! Спортивными неудачами его никто попрекнуть не мог. Один из лучших молодых боксеров в полутяжелом весе, мастер спорта, надежда молодежной сборной страны, а кроме того, немного и каратист – зеленый пояс: не супер, конечно, но и не позор. Его спортивным успехам завидовали друзья, восторгались девушки. Чего тут стыдиться? Но бабушка мечтала о художественной гимнастике!

От комплекса неполноценности Севку спасла военная служба, куда он сбежал, бросив ненавистный финансово-экономический факультет.

Армия – вот где нашли восторженное признание неудачные плоды бабулиных трудов! Хотя иначе, как обезьяном и гориллой Мясоедова в роте не называли, везде – в строю, в спорте, в музыке, – он считался одним из лучших. После армии друзья звали работать охранником в преуспевающую фирму, потом – в милицию. Прочили быструю карьеру, хорошие заработки, но пришлось отказаться и выбрать музыку, чтобы не огорчать бабушку, ненавидевшую насилие.

– Но ты, бедное дитя, – она вновь взяла внука за руку. – Ты ни в чем не виноват! Я знаю, ты старался! – Севка растроганно хлюпнул носом. С бабулиной стороны такое признание многого стоило. Бабушка повторила: – Да… ты старался… но эти… его гены! Проклятая наслед… наследственность!

Речь бабушки становилась сбивчивой – ей не хватало воздуха. Сева склонился над умирающей, ловя каждое слово. Родители долго оставались запретной темой: мать умерла в родах, дав жизнь единственному ребенку, а отец куда-то уехал и пропал. Сейчас внук настороженно вслушивался в последние слова бабушки, казавшиеся предсмертным бредом:

– Ты должен знать… твой отец был… нечеловеком! Орком. Он сам признался!.. ты – полуорк… я сделала все… все, что могла… – и несчастная закашлялась, задыхаясь. Когда подбежала обеспокоенная медсестра, она уже не дышала. На лице усопшей проступило несвойственное ей при жизни умиротворенное выражение.

Мясоедов остался один-одинешенек. Рок-музыкант… орк-музыкант… то есть, полуорк. Три дня он пил и плакал. Потом попытался встряхнуться, сходил на тренировку, на репетицию, забежал на бывшую работу, поблагодарил за сочувственные слова – и, добрался до ночного клуба в поисках лучшего друга еще со школьных времен, трубача Володьки Горелова. Хотелось с кем-то поговорить «за жизнь». Володьки Мясоедов не нашел, но услышал закулисные откровения Колюни.

– Обезьян! – визгливо продолжал Мишанин. – Ты еще пожалеешь! Видала, какой тип его тут искал? Настоящий мафиози! Бандитская рожа!! А представь себе – родственничек?!

Севка насторожился. Какой бы то ни было, пусть и завалящий родственничек ему бы сейчас не помешал…

– Ой, ну пусть и бандит, ну что тут такого? Кто сейчас не бандит? – с обычным томным придыханием проворковала, отбиваясь от Колюниных приставаний, Элис. – Очень даже ничего мужик… настоящий мачо… он и сейчас в зале. Слушай, и правда, на Севку похож!