Авторы жизнеописаний Августов - Галликан Вулкаций. Страница 44

IX. (1) Была некая женщина Мёза, или Вария, родом из города Эмисены, [351] сестра Юлии, жены африканца Севера Пертинакса. [352] После смерти Антонина Бассиана Макрин высокомерно выгнал ее из дворца, но все же оставил ей все то, что она накопила за долгое время. (2) У нее были две дочери – Симиамира [353] и Мамея; старшая из них имела сына Гелиогабала (он получил имя Бассиана и Антонина). Гелиогабалом финикийцы называют солнце. (3) Благодаря своей красоте и званию жреца Гелиогабал обращал на себя общее внимание и был известен всем посетителям храма, а особенно воинам. (4) Мёза, или Вария, говорила, что Бассиан является сыном Антонина и мало-помалу это стало известно всем воинам. [354] (5) Сама Мёза, вдобавок, была очень богата (поэтому и Гелиогабал очень любил роскошь); своими обещаниями воинам она склонила легионы к отпадению от Макрина. (6) Мёза вместе со своей семьей была впущена ночью в лагерь, [355] и ее внук, наделенный знаками императорской власти, получил имя Антонина.

X. (1) Когда об этом было донесено Макрину, находившемуся в Антиохии, он, удивляясь дерзости этой женщины и вместе с тем презирая ее, послал для осады лагеря префекта Юлиана с легионами. (2) Но как только им показали Антонина, все они, под влиянием необыкновенной любви к нему, перешли на его сторону, убив префекта Юлиана. (3) Затем, присоединив к себе часть войска, Антонин двинулся против Макрина, который сам спешил против него. Произошло сражение, [356] и Макрин был побежден вследствие измены его воинов и любви их к Антонину. Убегая с небольшим числом спутников и сыном, Макрин был убит вместе с Диадуменом в каком-то вифинском поселке. [357] Голова его была отрублена и принесена Антонину. (4) Кроме того, следует знать, что юный Диадумен был, говорят, только Цезарем, а не Августом – многие ведь передавали, что он разделял власть с отцом на равных правах. [358] (5) Убит был, таким образом, и сын, которому императорский сан не принес ничего, кроме смерти от руки воина. (6) В его жизни не будет ничего, что заслуживало бы рассказа, кроме того, что он был причислен к имени Антонинов, словно побочный сын.

XI. (1) Будучи императором, Макрин держался несколько более сдержанно и строго, надеясь, что этим он сможет заставить забыть все то, что было совершено им раньше, хотя эта его суровость и давала повод к недовольству и насмешкам. (2) Дело в том, что он хотел называться Севером и Пертинаксом: [359] эти два имени казались ему обозначением суровости. Когда же сенат провозгласил его Благочестивым [360] и Счастливым, он принял имя Счастливого, но не пожелал принять имя Благочестивого. (3) Вследствие этого, по-видимому, на него была написана каким-то греческим поэтом не лишенная остроумия эпиграмма, смысл которой можно по-латыни передать так:

(5) Кто-то из римских поэтов поместил эти строки на форуме рядом с выставленными там греческими. Получив их, Макрин говорят, ответил такими стихами:

(7) Он думал, что этими стихами, которые гораздо хуже тех латинских стихов, он достаточно хорошо ответил. Но он подвергся не меньшим насмешкам, чем тот поэт, которому пришлось переводить греческие стихи на латинский язык.

XII. (1) Макрин был высокомерен и кровожаден; он хотел править по-военному, даже бранил дисциплину прежних времен и превозносил выше всех прочих одного Севера. (2) Он и распинал воинов и подвергал их казням, применяемым к рабам; после солдатских мятежей он казнил чаще всего каждого десятого, а иногда – каждого сотого, и даже само слово «центезимировать» принадлежит ему, так как он называл себя мягким, когда предавал казни каждого сотого из тех, которые заслуживали того, чтобы казнить каждого десятого или двадцатого из них. (3) Долго было бы рассказывать обо всех его жестокостях; отмечу лишь одну, которой сам он не придавал большого значения, хотя она и превосходила зверства всех тиранов. (4) Узнав от одного из своих тайных агентов о том, что какие-то воины овладели служанкой своих хозяев, которая уже давно потеряла всякий стыд, он велел привести их к себе и допросил – было ли такое дело. (5) Когда это подтвердилось, он приказал разрезать брюхо у двух живых быков удивительной величины и заключить туда по одному воину так, чтобы головы их торчали наружу и они могли переговариваться друг с другом. Такому наказанию он подверг их, хотя подобных казней не было установлено ни у предков, ни в его время даже за прелюбодеяние. (6) Однако против парфян, армян [361] и арабов, которых зовут счастливыми, [362] он сражался столь же храбро, сколь и удачно. (7) Трибуна, который решился покинуть свой пост, он велел привязать снизу к крытой повозке и в течение всего пути тащил его живым, еле дышавшим. (8) Он восстановил казнь, применявшуюся Мезенцием, [363] который привязывал живых к мертвецам и таким образом причинял им смерть: они погибали от медленного гниения. [364] (9) Поэтому и в цирке, во время проявления народного расположения к Диадумену, кто-то закричал: «Лучшего также отца – не Мезенция – был бы достоин». [365] (10) Он заключал в стены и замуровывал живых людей. Виновных в прелюбодеянии он всегда сжигал вместе, связав их друг с другом. Рабов, которые бежали от своих господ и были найдены, он назначал биться мечом на играх. Доносчиков, если они не могли привести доказательства, он подвергал смертной казни, если же они приводили доказательства, он отпускал их, дав денежную награду, но с пятном позора.

XIII. (1) Он не был несведущим в праве, так что решил даже отменить рескрипты прежних императоров для того, чтобы суд происходил на основании права, а не рескриптов, говоря, что непозволительно считать законами волеизъявления Коммода, Каракалла и других невежественных людей; ведь Траян никогда на прошения не отвечал письменно – с той целью, чтобы решения, вынесенные в виде милости, не применялись к другим случаям. [366] (2) Он очень щедро раздавал продовольственные пайки, но в высшей степени бережно относился к золоту. (3) Наказывая розгами дворцовых слуг, он проявлял такую бессовестность, непреклонность и суровость, что рабы называли его не Макрином, а Мацеллином, [367] потому что дом его был обагрен кровью рабов, как какая-нибудь бойня. (4) Он был очень жаден до еды и вина, иногда – но только в вечерние часы – напивался пьяным. (5) Когда он завтракал даже в домашней обстановке, он был очень воздержан, а во время обеда очень распускался. На свои пиры он приглашал образованных людей для того, чтобы, беседуя с ними о благородных занятиях, поневоле оставаться трезвым.