Отражение птицы в лезвии - Гальперин Андрей Борисович. Страница 35
Аттон встал на четвереньки и, стиснув зубы так, что рот сразу же наполнился теплой кровью, двинулся туда, где, как ему казалось, остался Мерриз. Руки погружались в грязь по локоть, и Аттон уже не чувствовал своих пальцев, но продолжал упрямо ползти, пока не уперся лбом во что-то твердое. Это было колесо телеги. Перебирая руками по толстым спицам, он попытался подняться, но ветер, тут же подхватил его, и приподняв над землей, с размаху швырнул в грязь. От удара, Аттон потерял сознание, а когда пришел в себя, вокруг была лишь липкая жижа. Она набивалась в рот и в нос, лезла за пазуху, наполняя кожаную одежду, неподъемным грузом. Своих рук Аттон не чувствовал, а грудь горела от недостатка воздуха. Он попытался перевернуться, но лишь беспомощно забарахтался, как муха, попавшая в мед. Сознание медленно угасало, перед глазами поплыли радужные точки.
Когда что-то, сильно и больно рвануло его голову вверх, Аттон лишь шевельнул разбитыми губами, под слоем грязи. Кто-то провел влажным по его лицу. Аттона вырвало. Плотный воздух, толчками пошел внутрь, резанув легкие немыслимой болью., С трудом разлепив веки, он поднял вверх слезящиеся глаза и, жалобно, совсем по-детски, всхлипнул от страха.
Над ним, держа его за волосы корявой черной лапой, стоял демон, с горящими зелеными глазами, и развевающимися вокруг головы клубками змей. А выше, сумасшедшее небо, свивалось в грязно-желтую спираль, на конце которой, зиял черный провал сосущего рта. Аттон вытаращенными от ужаса глазами, смотрел, как за спиной у демона, небесная спираль превращается в воронку, и в отблесках молний тянется к земле, словно хобот неведомого чудовища …
49
Аттон, совершенно голый, сидел на берегу озера и внимательно разглядывал свои колени, сплошь покрытые бордовыми синяками. Рядом, у костра, где сушились его веши, сидели остальные караванщики, голые и злые. Краб, весь покрытый черной кучерявой шерстью, как заморский зверь Чух, лежал на медвежьей шкуре, положив под голову секиру, и горестно вздыхал. Ураган стоил им четырех повозок, и двух, захлебнувшихся в грязи, охранников. Всю ночь, караван, с трудом продираясь через наносы глины, вперемешку с вывороченным тростником, выбирался к каменистому берегу озера ХемЛаор. Озеро, окруженное черными стволами сгнивших деревьев, находилось на границе тростниковой равнины. За ним поднимались пологие холмы, покрытые густым кустарником.
Краб, предварительно хорошенько дернув себя за бороду, сел и обратился к одному из караванщиков.
— Эй, Карл! Достань-ка тот самый бочонок, что ты так ловко прятал от меня всю дорогу…
Карл, высокий черноволосый парень, с вечно недовольным лицом, криво усмехнулся и пожал плечами:
— Какой бочонок, Старый?
— Э-э-э, ты это брось… Я видел, как во время бури ты вцепился в него, словно бантуйский матрос в шлюху… Доставай, я сказал…
Карл, нехотя поднялся, и побрел к телеге, опустив голову. Краб, поковырявшись в своем дорожном мешке, достал резные бирольской работы счетные кости, и теребя бороду, углубился в подсчет убытков.
Мерриз сидел на берегу, рядом с Аттоном, и, тихонько напевая, штопал свой зеленый плащ. Буря, словно, обошла его стороной — на нем не было ни единой царапины. Распущенные волосы цвета платины скрывали от Аттона лицо его спасителя. Он подсел поближе.
— Ты спас меня…
Мерриз откинул волосы и утвердительно кивнул.
— Я вытащил пятерых… В том числе, и тебя…
Аттон задумчиво почесал нос. Ему хотелось сказать что-либо, в благодарность этому странному человеку, но ничего подходящего в голову не приходило.
— Ты не спрятался за волов, не побежал от смерча…
— Ты тоже… — Мерриз подшил последний лоскут, и улыбнувшись, извлек откуда-то грязный комочек спутанных кожаных шнурков и кинул Аттону.
— Возьми, ты обронил это.
Аттон подхватил послание Торка и подозрительно уставился на Мерриза. Тот загадочно улыбнулся.
— Не бойся. Я не читал. Доверься слову моему, как доверился рукам моим, ибо слова и жесты мои суть едины…
Аттон сжал комочек в кулаке, и тихо, так, чтобы не услышали у костра, произнес:
— Ты монах… Из далекой обители Долгор…
Мерриз улыбнулся в ответ.
— Ты обвиняешь меня в святости?
— Ты за мной через пустоши…
— Угу… А до этого, шел за тобой до Тарра. Я думаю, что нам обоим есть что скрывать…
Аттон обернулся и посмотрел на Файю.
— Он знает, что ты монах. Но знает ли он, откуда ты?
— Для того, чтобы верить, знание не обязательно, порою, даже вредно… Файя платит долги. Мне. Тебе… Скажи, Птица-Лезвие, а огры, они какие?
Аттон потемневшим взглядом уставился на Мерриза, но тот смотрел на него чистыми мальчишескими глазами, так, как сам Аттон смотрел когда-то на своего отца, вернувшегося из очередного путешествия. Он задумался.
— Они… Они сильные, честные, глубокие… Не такие, как мы… В них нет коварства, озлобленности. Они другие…
Мерриз, совсем как мальчишка, смотрел на него широко раскрытыми зелеными глазами.
— А других нелюдей ты видел?
Аттон кивнул:
— Видел… Эльфов. Гремлинов. Тварей Холода… Неужели, ты, странствую по Лаоре, не встречал никого?
Мерриз помрачнел.
— Да нет. Как-то не довелось. Людей вот повидал всяких, и таких, что покажутся страшнее любого огра.
— И такое бывает… — Аттон встал, прошел к костру, и натянул на себя сырые штаны и рубаху. Потом вернулся к Мерризу.
— Ну ладно, монах… Ты спас мне жизнь. Если позволят духи Иллара, я верну тебе долг… Но теперь скажи мне, не моей ли дорогой ты идешь?
Мерриз встал, поправил висящие по бокам мечи в ножнах из черного дерева, накинул плащ и расправил плечи. Перед Аттоном стоял суровый и жестокий монах из далекой загадочной обители.
— Наши дороги пересекались, Птица-Лезвие… Дороги людей пересекаются не по их воле, а по воле Всевышнего. Ибо только ему ведомо, куда вьётся спираль Бытия. Я подставил тебе плечо помощи. Может, в какой-то точке пересечения, ты выдернешь мою голову из грязи…
— Ты святой… Я знаю, монахов Долгора выпускают в мир только, после того как они свершат подвиг во имя Иллара, и обретут святость… Если ты скрываешься, значит тому есть повод. Но я не хотел бы, чтобы ты становился у меня на дороге…
Мерриз промолчал. Он вытащил серебряную цепь и заплел волосы в толстую косу. Потом достал из своего мешка моток суровой нитки и огромный ржавый крючок.
— Хочешь рыбки? Здесь должна быть замечательная рыбалка!
Аттон улыбнулся и покачал головой. Суровый монах исчез. Перед ним стоял азартный мальчишка, с горящими от возбуждения глазами.
— Лови. Надоела солонина, подавись ею джайлларские свиньи… — он заметил, приближающегося к ним по берегу озера человека, и, махнув рукой Файе, пошел на встречу.
Рыбак стоял перед голым Крабом, и сокрушенно качая головой, не отводил взгляда от черного лезвия секиры. Файя неистовствовал:
— Что ты несешь, Джайллар тебя забери! Какие, к свиньям, Ваши Превосходительства? Я подданный Великого Герцога Аведжийского Фердинанда, и срать хотел на всех ландграфов с маркизами, вместе взятых… Я Арукан Бодиус Виктор Анжелика Файя! Я все ихние регалии у себя в нужнике вешал! К моему батюшке сам банкир Сигизмунд Монтесса, со своим братом Соломоном захаживали, пропустить стаканчик. Да я…
— Подожди, Старый. — Аттон прервал поток ругательств и обратился к старику. — Повтори еще раз, почтенный, что велел тебе передать тот самый, на коне?
Рыбак потупился, морщинистое лицо его подергивалось от страха.
— Господин велел передать господам купцам, что бы они оставили свой товар и … — Он взглянул на побелевшие пальцы Краба, сжимающие секиру, и замолчал.
— Продолжай, почтенный, не бойся. — Аттон ободряюще похлопал его по плечу.
— Чтобы господа купцы, значить, бросили свой товар и катились в свою Аведжию, пока целы. — Старик выпалил все одним духом и вжал голову в плечи, словно, ожидая неминуемой страшной смерти. Аттон спокойно посмотрел на взбешенного Краба.