Хорошо быть богом - Смекалин Дмитрий. Страница 12

– Вы что себе позволяете! – шипела Света. – Как стоите перед высшими, эктоплазма недоделанная?! Развею, тогда попляшете!

Призраки стали как-то меньше ростом, наверное, бухнулись на колени, хотя колен видно и не было.

– Прости, Светозарная! Откуда ж мы знали, что ты тут почивать изволишь? Сами в сырой земле бог весть сколько пролежали, а тут вдруг в себя пришли. Ну и ошалели на радостях. Не губи! Мы тебе верой и правдой завсегда служить готовы…

– Свет, а откуда они тебя знают? – удивился Боня.

– Да не знают они! Я же тебе говорила, что Светозарная – это не имя, а ранг. Ну а тут среди призраков и древние есть, которые еще при драконах жили. Один новый тоже имеется, – предвосхитила следующий вопрос Света.

– Ладно, – решил Боня, – гони пока призраков в дом, если там подвал есть, то туда. Сама тоже робу накинь, а то заглянет кто на крик, не знаю, как и реагировать будет. Кстати, держи энергетический шар, сунь им в подвал, чтобы не развеялись раньше времени. А я пока посмотрю, что с мужиком случилось.

С мужиком все оказалось не так уж страшно. Судя по всему, он зачем-то полез во двор дома, наткнулся на призраков, перепугался и так рванул к выходу, что не вписался в калитку. Теперь лоб его украшала здоровенная шишка, но конвульсивные подрагивания были не столько от травмы, сколько от страха.

Посреди сада бил маленький фонтан. «Почти как в Бахчисарае», – подумал Боня. Сложив ладони лодочкой, Боня набрал в них воды и вылил ее на физиономию мужику. Тот завопил, вскочил сразу из положения лежа и… опять не вписался в калитку. Боня плюнул и пошел в дом за какой-нибудь емкостью, а то горстями на такого нервного клиента воды не натаскаешься.

Из дома он прихватил не только емкость, но и Свету, уже натянувшую робу. Боня решил, что вид симпатичной женщины должен успокоить лучше, чем его собственная лысая физиономия. Но не повезло. Под воздействием воды мужик снова приоткрыл глаза, увидел склонившуюся над ним Свету и сначала заулыбался, но потом уперся взглядом в ее вертикальные зрачки и снова вырубился с неприятным булькающим звуком.

– А ну, отстань от него, шалава! – послышалось от калитки. К Свете тянула руки толстенная тетка.

«Жена, что ли, на крик прибежала, мужика своего спасать?» – подумал Боня.

Он решительно встал перед теткой, на всякий случай крепко сжимая в ладони шокер, и произнес:

– Твой? Странный он у тебя какой-то. Мы с женой дом пришли посмотреть, а он то орет, то о калитку головой стучится. Так ничего и не поняли. Может, ты поможешь? В накладе не останешься.

Тетка, уже набравшая полные легкие воздуха, чтобы завопить, сразу передумала и поинтересовалась:

– А вы кто будете?

– Приезжие мы, из дальних мест. Хотели тут задержаться на некоторое время, вот и думали домик себе купить. А этот вроде симпатично выглядит, только подробностей выяснить никак не получается.

Тетка продолжала глядеть на Боню, а особенно на Свету с подозрением, но мужика своего привела в вертикальное положение, после чего отправила его за «господином стряпчим». Сама же осталась: то ли на вопросы покупателям ответить, то ли проследить, чтобы не сбежали.

Отправив Свету в дом, Боня уселся с теткой на скамеечку у фонтана и стал аккуратно обо всем расспрашивать.

Оказалось, что мужик с теткой жили по соседству и подрядились за домом присматривать. Хозяин дома, зажиточный горожанин, член городской управы, недавно неожиданно помер, наследников не нашлось, и дом теперь продают городские власти. Можно сказать, коллеги покойного. Цену выставили умеренную, так что, если деньги есть, надо брать. Район хороший, тихо, но и до центра недалеко…

Ну и так далее. Тетка серьезно занялась рекламой, видимо рассчитывая на процент от сделки. Боня попытался перевести беседу на общеполитические темы, чтобы хоть чуть-чуть разобраться, куда же они со Светой попали, но коммерсантка его намеков не поняла, зато рассказала, какие мастерские и лавки находятся неподалеку и как пройти к городскому рынку.

Еще Боня с радостью для себя узнал, что в городе есть банк, точнее, «Банковский дом Фумов», где иностранные монеты и золотые слитки (тут тетка посмотрела на Боню с уважением) можно поменять на местную валюту. С ценами Боня разбираться не стал, так как все равно не знал перевода местных весовых мер в метрические, но понял, что до единиц СИ тут еще далеко. Так, в одном серебряном дире было двадцать медных пул, а двадцать четыре дира меняли уже на золотой пай. Десять паев называли червонцем (ну надо же!). «Ну а раз в червонце, – сделал вывод Боня, – содержится аж четыре тысячи восемьсот медных монеток, на каждую из которых можно хоть что-то купить (чай не в России, зря чеканить не будут), то есть надежда, что золото котируется довольно высоко».

Тем временем горе-сторож вернулся в сопровождении какого-то благообразного старичка, которого звали господин Понтреску. Он был стряпчим и представлял интересы городской управы. За дом он скромно запросил сто пятьдесят червонцев.

Боня понятия не имел, много это или мало, а торговаться не умел вообще. Поэтому не сказав ни «да», ни «нет», он самым невинным тоном осведомился, разрешают ли городские власти своим юристам работать по совместительству.

– А то эти чиновники всегда такие жадные, вот у нас в городе больше трех процентов посреднику не платят, но хоть на других услугах зарабатывать не мешают.

Судя по реакции стряпчего, он здесь вообще был на твердом окладе. Тогда Боня предложил представлять по данной сделке и его интересы. В таком случае он заплатит уважаемому стряпчему десять процентов от той суммы, на которую будет снижена цена.

Стряпчий впал в ступор. Боне пришлось пояснять:

– Если цена дома будет сто червонцев, то гонорар уважаемого стряпчего составит пять червонцев. А если пятьдесят, то десять червонцев.

Господин Понтреску сказал, что такие люди, как Боня, их славному городу Денаю очень нужны и он берется выторговать для него у управы дом за десять червонцев. Ну и примерно столько же потребуется на подарок городскому голове.

Правда, последовавший за этим поход в банк несколько снизил Бонину самооценку. Его слиток оценили там только в четыре червонца, то есть за три килограмма золота в слитках давали шестьдесят червонцев. Да еще и десять процентов комиссии вычли, грабители. При этом оказалось, что червонцы никто и не чеканит, а самая крупная золотая монета – двойной пай. Вот сто пятьдесят таких паев Боне и выдали. Одну монету он тут же дал сторожихе и пообещал вторую, если она поможет ему с закупкой всего необходимого для переезда. Десять монет он разменял на серебро и только в последний момент успел поймать убегавшего стряпчего и вытрясти из него документы на дом.

Став домовладельцем, Боня несколько запоздало подумал, а нужно ли это ему вообще. Впрочем, золото он делал сам, так что еще произведет, а иметь собственный дом – это солидно. Поэтому огорчаться он не стал, а пригласил обслуживавшего его банковского клерка и стряпчего вечером сходить в какую-нибудь местную харчевню поприличнее, отметить сделку. Заодно намекнул клерку, что хотел бы сделать вклад в таких же слитках примерно на такую же сумму. И клерк, и стряпчий обещали быть обязательно.

Сторожиху Боня забрал с собой в качестве провожатой, попросив по дороге домой отвести его в лавку готового платья. Город был портовый, одевались все по-разному, но все-таки Бонины джинсы выделялись здесь, пожалуй, даже больше, чем Светина роба. Наряды тут были по большей части просторные, а если некоторые горожане и обматывали пузо широким красным кушаком, то только для того, чтобы подчеркнуть достойный размер этого самого пуза. В общем, какие-то греко-румыно-гуцульские напевы…

Себе Боня одежду выбрал быстро. Взял пару шаровар синего цвета, пару серовато-белых рубах и кожаную куртку, недлинную, но с множеством карманов. С бельем дело обстояло хуже. Судя по всему, его просто не носили. Так что ни семейных трусов, ни тем более плавок тут не предлагали. Пришлось купить несколько длинных полосок ткани, вспоминая, как обвязывали ими чресла вместо трусов японцы в исторических фильмах.