Баллада: Осенние пляски фей - Стивотер Мэгги. Страница 8

Я проснулся.

Во рту вкус полевых цветов, капель дождя на дубовых листьях, ползущего в сумерках дыма костров. Я – тоска, задыхающееся желание, любовь к недостижимому. Болезненно огромная песня завладела моим телом, придавила меня, не давая вздохнуть, наливая кончики пальцев чудесной тяжестью. Если не торопиться, то у меня есть шанс высвободиться из-под власти золотых волн звука, но хочу ли я свободы?

Запах кожи Ди.

– Эй, Джеймс, проснись! – Голос Пола столкнул тяжесть песни, освобождая мои легкие. – Без двадцати восемь!

Я глубоко вдохнул обнадеживающе нормальные запахи нашей комнаты: не вполне свежее белье, залежалые чипсы, старое дерево полов. Замечательные человеческие запахи. Я ухватился за ощущение человечности, как за спасательный круг в песенном море. Слова Пола не имели никакого значения.

– Без девятнадцати, – сказал Пол.

Вслед за словами послышался звук застегивающейся «молнии». Наверное, рюкзак. Еще один шажок к пробуждению. Я едва сдерживал разочарование.

– Ты проснулся?

Я проснулся. Просто на это потребовалось много времени. Я попробовал подать голос и с удивлением обнаружил, что он меня слушается:

– Без двадцати? Быть такого не может! А как же будильник?

– Прозвонил пятнадцать минут назад. И потом еще раз прозвонил. Ты даже не шелохнулся.

– Это потому что я умер, – ответил я и сел в кровати. Простыни промокли от пота и адски воняли. – Мертвые не шевелятся. Ты уверен, что будильник звонил?

Пол уже оделся и даже успел пригладить волосы водой на манер итальянского гангстера.

– Ну я-то проснулся. – Он посмотрел на меня круглыми глазами за стеклами очков. – Ты заболел?

– Я болен на всю голову, дружище.

Я вылез из кровати. Ощущение было такое, будто выпутываешься из паутины сновидений. Окончательно проснувшись, я смятенно подумал, что моя постель пахнет дыханием Нуалы – осенью, дождем и пустотой. А может, так пахла моя кожа. Не очень-то приятная мысль.

– Увы, в общепринятом смысле слова я здоров. Как думаешь, меня пустят на занятия в таком виде? – Я взмахнул рукой, указывая на трусы и футболку.

– Вряд ли. Даже мне на тебя смотреть противно. Ты завтракать идешь? Поторопись.

Пол стоял у двери, явно не желая уходить без меня. Я выкопал сравнительно чистую пару брюк из кучи на полу, натянул что-то сверху и равномерно взъерошил волосы.

– Иду. Чтоб ты знал, дорогой Пол, завтрак – самый важный прием пищи. Ни за что не пропущу. Интересно, народ вспомнит, что я вчера был в этих же брюках? – Пол мудро счел вопрос риторическим и не стал отвечать. – Я готов. Пойдем… Нет, стой.

Я залез под кровать и вытащил оттуда сумку. Копаясь в вещах на дне, я чувствовал себя так, будто отвечаю на вопрос контрольной.

«Задание 1. Какой предмет из сумки Джеймса поможет ему защититься от сверхъестественной опасности в виде привлекательной девушки?

A. Часы, которые неправильно идут.

Б. Роман (космотриллер), который ему прислала мама, не учтя того факта, что каждая свободная минута Джеймса будет занята чтением разнообразных книг, подсунутых кем-то еще.

B. Зерновые батончики, запасенные на случай голода после ядерной катастрофы.

Г. Железный браслет, который совершенно не помогал ему раньше, хотя отлично защищал остальных».

Я нащупал тонкую неровную полосу железа с утолщениями на концах, согнутую в кольцо, и затянул ее вокруг запястья.

Несколько недель назад отметина от браслета у меня на руке наконец-то пропала.

С железом я буду чувствовать себя лучше – защищенным, непобедимым.

Даже обманывая себя самого, я – великолепный лжец.

Я сжимал шарики, пока они не защемили мне кожу.

– Теперь готов.

За завтраком все было как обычно: кучка музыкантов, которых слишком рано разбудили, собралась в столовой. Должен сказать, архитектор был молодец: всю восточную стену занимали огромные окна. Утреннее солнце заливало комнату, освещая исцарапанные столешницы и потускневшие рисунки на стенах. В любое другое время дня столовая была вполне заурядной, даже слегка обшарпанной, но по утрам, затопленная солнечным светом, она выглядела как собор.

Приглушенные разговоры тонули в стуке ложек по мискам с хлопьями и скрежете вилок, отделяющих кусочки от жесткой яичницы. Я размешивал хлопья, пока они не превратились в пасту. Во рту еще держался вкус музыки из моего сна.

– Джеймс, если ты поел, мне нужно с тобой поговорить.

Салливан. Большинство преподавателей, живущих на территории колледжа, едят позже в отдельной столовой, подальше от студентов, но Салливан часто завтракает вместе с нами. Его урок – первый, так что неудивительно, что он ест в такую беспросветную рань, да и жены у него нет. Меган, с которой мы вместе ходим на занятия по английскому, насплетничала, будто жена бросила Салливана ради директора корпорации, выпускающей какую-то фигню, – разноцветных пони или что-то вроде этого, – так что другой компании к завтраку у Салливана нет.

– У нас совещание, – ответил я.

Салливан посмотрел на моих соседей. Все те же физиономии: Меган, Эрик, Уэсли, Пол. Все, кроме той, кого я хочу видеть. Она что, уже не может сидеть со мной за одним столом?

– Эй, прихвостни, дадите нам с Джеймсом перемолвиться словечком?

– Он во что-то влип? – прервала длинный монолог о британских ругательствах Меган.

– Не сильнее, чем обычно.

Салливан не стал ждать ответа, а просто подхватил мои хлопья и направился к свободному столу.

– Кажется, меня требует начальство, – пожал я плечами. Приятели без меня скучать не будут – сегодня я тот еще собеседник. – Увидимся на занятиях.

Я подошел к Салливану и сел напротив. Есть пасту из хлопьев мне не хотелось, и я просто наблюдал, как он длинными узловатыми пальцами выковыривает из своего завтрака орехи. В нем все было длинным и каким-то помятым, как будто его высушили в машинке и надели, не погладив. Вблизи мне стало ясно, что он еще очень молод, даже сорока еще нет.

– Со мной связался твой преподаватель по волынке, – сказал Салливан, укладывая еще один орешек в аккуратную кучку на салфетке. Кучка рассыпалась. – Или, может, правильнее сказать «твой бывший преподаватель»?

Он вопрошающе приподнял бровь, не отрывая глаз от орехов.

– Да, так правильнее, – согласился я.

– Как тебе в нашей школе? – Салливан наконец набрал хлопья в ложку и принялся за еду. Со своего места я слышал хруст: он ел хлопья без молока.

– Все лучше, чем китайские пытки.

Мои глаза сосредоточились на руке, в которой он держал ложку. На одном из узловатых пальцев красовалось широкое металлическое кольцо, испещренное какими-то знаками, тусклое и уродливое, как мой браслет.

Салливан проследил за моим взглядом, посмотрел на мое запястье, затем на свое кольцо.

– Хочешь рассмотреть? – Он положил ложку и начал стаскивать его с пальца.

В ушах у меня запела тошнотворная, неуверенная мелодия, и я увидел, как Салливан падает на пол, встает на четвереньки, и его рвет цветами и кровью.

Я на секунду зажмурился. Когда я открыл глаза, он все еще возился с кольцом.

– Не надо, – я замотал головой, – я не хочу на него смотреть. Пожалуйста, не снимайте.

Сначала сказал, потом подумал, нормально ли это прозвучало. Пожалуй, больше похоже на слова какого-то психа, но Салливан, кажется, не заметил. Правда, кольцо оставил в покое.

– Ты не дурак, – продолжил он. – Я уверен, что ты понимаешь, почему я тебя позвал. Мы – школа музыкального профиля, а ты фактически закончил ее с отличием еще до того, как поступил. Я смотрел твои данные. Ты не мог не знать, что у нас нет преподавателей твоего уровня.

Если я матери не признался, почему я здесь, то первому попавшемуся преподу я тоже не скажу.

– Может, я все-таки дурак?

Салливан покачал головой:

– Я дураков повидал, ты на них не похож.

Я чуть не расплылся в улыбке. А он ничего, молодец.