Шестое действие - Резанова Наталья Владимировна. Страница 3

– Вы имеете в виду епископа Деция и ангелистов?

Секта приверженцев Ангела-Мстителя, в просторечии ангелистов, мало у кого в Эрде вызывала сочувствие. Но справиться до конца с этой заразой, возникшей во времена гражданской войны, то есть свыше тридцати лет назад, пока не удавалось. Среди беднейших жителей Эрда – и крестьян, и городской голытьбы – нет-нет да и находились желавшие последовать заветам Ангела-Мстителя. Не так давно ангелисты обнаружились в Вальграме. А епископ Деций, переведенный в самый северный порт империи из Дальних Колоний, принялся возвращать сектантов на путь истинный теми же методами, что привык применять к дикарям по другую сторону океана. Останки главарей секты сожгли на рыночной площади либо прибили по частям над всеми воротами Вальграма.

– Их тоже. Можно привести и другие примеры. Вот в чем суть: эта женщина украла у моего господина очень ценную вещь. Ценную лично для него, понимаете? И он желает вернуть ее либо узнать, для начала, местонахождение этой вещи. Но опасается, что, если виновная попадет в руки служителей Церкви, добросовестно исполняющих свой долг, от нее уже ничего нельзя будет узнать. Никогда. Хотя, если эти рассуждения кажутся вам неприемлемыми или ранят ваши религиозные чувства, заверяю: после того как мы получим нужные сведения, мы передадим преступницу Церкви.

Мерсер ни на миг не усомнился, что собеседник лжет. Но это его не волновало.

– Вы заинтриговали меня. Хотелось бы знать о вашей преступнице побольше. Например, имя.

– Она называет себя Анкрен.

– Хорошее, старинное эрдское имя.

– Да, если оно настоящее. А я в этом не уверен.

– Анкрен, а дальше?

– Дальше ничего. Ни фамилии, ни прозвища.

– А как она выглядит, известно? Или она постоянно скрывает свою внешность, наводя морок?

– Тут дело не так безнадежно. Ей на вид лет тридцать или около того. Роста довольно высокого, скорее худощавая, чем плотная. Волосы – простите за просторечие – белобрысые, иначе не скажешь. Нос прямой, губы узкие. Глаза… – он задумался, – глаза, пожалуй, карие.

– Вы не порадовали меня, господин Вендель. Если б я попросил вас набросать портрет типичной уроженки Эрдской провинции, получилось бы именно это. Тут ни маскироваться не надо, ни морок наводить – все равно таких женщин в здешних краях двенадцать на дюжину.

– Но что поделаешь, коли так и есть?

– Вот что, господин Вендель. Из того, как вы ее описали, у меня создалось впечатление, что вам доводилось ее видеть.

– Вы угадали.

– Не заметили ли вы каких-то характерных примет? Особых, отличающих ее от других одиннадцати из дюжины? Я не стану предполагать, что она демонстрировала вам родимые пятна у себя на теле или что вы не разглядели у нее горба или шести пальцев на руках. Но нечто особенное можно найти почти в каждом человеке. В походке, манере говорить, держать голову.

– Нет. Все вполне заурядно. Хотя… вы правы. Я как-то упустил из памяти. У нее шрам на мочке левого уха. Ниже того места, которое обычно прокалывают для серьги.

– А серег она не носит?

– Не носит. Я даже не помню, проколоты ли у нее уши. По-моему, она их обычно прикрывает волосами.

– При нынешней моде это несложно… Продолжим. Что еще известно о вашей Анкрен? С кем она связана? Родня, сообщники, любовник… или любовники?

– Никого. Совсем никого.

– Так ли? Ведь как-то ваш господин сумел не просто с ней познакомиться, но и разузнать о ее талантах! Кстати, кто он?

– Этого я вам не скажу. Мой господин желает сохранить инкогнито. Это необходимое условие соглашения.

– Это сильно затруднит мою работу.

– Но и оплата будет соразмерна трудностям.

– Ладно. Предположим, я не стану расспрашивать, кто ваш поручитель и что за делишки у него с этой Анкрен. Но вы с ней тоже встречались. Возможно, так же, как и со мной – по чьей-то рекомендации. Есть определенный разряд людей, которые служат как бы связующим звеном между преступным миром Эрда и добрыми платежеспособными гражданами, предпочитающими, чтоб грязную работу за них исполнил кто-то другой. Я прав? Вот, для начала, хоть какие-то связи Анкрен. Если вы назовете мне тех, кто вывел ее на вас или на вашего господина… возможно, они знают ее привычки, убежища…

– Я бы не советовал вам разыскивать этих людей. Не потому, господин Мерсер, что ставлю вам какие-то условия. Просто это пустая трата времени. Боюсь, встретиться с ними уже невозможно.

– Даже так? – Мерсер внимательно посмотрел на серого человека в углу комнаты.

Тот выдержал его взгляд, не мигая.

– Серьезный человек ваш поручитель.

– Более чем.

Разговор, до того протекавший плавно, несмотря на изобилие подводных камней, прервался. Мерсер раздумывал. Вендель следил за ним, возможно надеясь прочесть решение на его лице. Не преуспев в этом, он сказал:

– Сударь, я изложил вам все обстоятельства, которые мне было дозволено открыть. Даже те, что способны оттолкнуть вас. Мы еще не заключили соглашения. И если в деле вас что-то пугает, я не стану изыскивать путей к принуждению. Сделка должна быть честной. И вы вольны отказаться.

Мерсер встал, подошел к окну. Омытое дождями небо сияло чистотой, недоступной низменной тверди. И обещало несбыточное тем, кто поднимает голову не только для того, чтобы высмотреть непогоду. Мерсер отвернулся.

– Можете считать, что сделку мы совершили. Подробности обсудим после того, как я получу задаток. А что до ваших опасений относительно тех способов, которыми Анкрен может ввести меня в заблуждение, то они напрасны. Мои родители умерли, я не женат, и у меня нет ни братьев, ни друзей.

3. Анкрен. На развалинах герцогства

Гравюра называлась «Нимфы Эрденона». Три упитанные девицы, одетые весьма условно, покачивая тяжелыми боками, плясали на лужайке, окруженной мощными высокими дубами. За деревьями виднелись, весьма похоже изображенные, стены и башни Эрденона. Правда, в окрестностях Эрденона уже лет пятьсот не было ни одного дуба, но это мелочи. Ниже красовались каллиграфические строки:

У второй гравюры, налепленной на стену постоялого двора, название и высокоморальная подпись были оторваны, по всей вероятности намеренно. Но поскольку обе гравюры были сделаны с картин стипендиата генерал-губернатора, эрденонского художника Питера Кнаппертсбуша, скончавшегося пару лет назад, и широко распространились по всей провинции, Анкрен не раз их видела.

Вторая картинка называлась «Отцелюбие римлянки», и насколько Анкрен могла припомнить, содержание ее заключалось в том, что великовозрастная дочь спасала своего умирающего от голода отца, накормив его собственным грудным молоком. При оторванной подписи гравюра, где бородатый старец жадно присосался к обнаженному бюсту пышной блондинки, приобретала откровенно непристойный характер.

Анкрен не нравилась гравюра, не нравился Кнаппертсбуш (хотя она его никогда не встречала) и не нравился сюжет. Не считая этого, все складывалось более или менее неплохо. Она была сыта, раздобыла новую одежду и обувь, и в кошельке кое-что позвякивало. При этом почти не пришлось тратить силы. Никаких покушений на ее жизнь не происходило. И вдобавок распогодилось, стало даже жарко по северным меркам.

Вся эта благодать, однако, не поколебала ее решимости. То, что ее потеряли из виду, – не повод расслабляться, а преимущество нужно использовать, иначе на что оно годится? Не исключено, что бравые ребятки все-таки сумели вычислить, в каком облике и по какой дороге она покинула Аллеву. Тогда они должны предположить, что намеченная жертва направила стопы свои в Кинкар либо в сторону Южного тракта. Но она-то движется в прямо противоположном направлении – в Бодвар.

Притом она тревожилась больше, чем хотелось бы. Дело было не в возможной погоне – это рутина. И путешествовать в одиночку она привыкла. Может, тревожило то, что каждый шаг приближал ее к побережью?