Сказка зимнего перекрестка - Ипатова Наталия Борисовна. Страница 34

Начинало смеркаться. Вальтер прибавил шагу, желая засветло оказаться в деревенской корчме. Непонятно почему на душе у него стало тревожно. Желая успокоить себя, он снова засвистал, ритмично ударяя оземь толстой палкой с окованным железом наконечником. Однако веселья ему это почему-то не прибавило. Он поймал себя на том, что оглядывается по сторонам, отыскивая источник шума, сперва показавшегося ему верховым.

Под ногами была очень старая дорога, проложенная еще римлянами и бегущая в Бретань. Путь ей перебегала другая, уводящая во владения д’Орбуа. Если Вальтер в самом деле хотел попасть в один из колледжей Оксфорда, ему не стоило сворачивать, а топать прямо и прямо, до самого Ла-Манша, и там искать случая для переправы. Он, однако, прекрасно представлял себе все прелести путешествия по зимнему морю, а потому в данный момент островерхие башенки замка показались ему куда более привлекательными.

Но шум усилился и теперь определенно шел из-за спины. Напрягая слух, Вальтер уловил перестук множества копыт и конское ржание. Какой-то рыцарь, может, даже сам д’Орбуа, путешествует со свитой, меланхолично решил Вальтер. А в самом деле, почему бы ему не присоединиться к свите владетельного лорда… и не проделать остаток пути в седле, позади какого-нибудь оруженосца? Идея показалась ему блестящей, Вальтер заготовил цветистую фразу, остановился у высокого камня с полустертым изображением двусторонней секиры, отмечающего перекресток, принял почтительную и вместе с тем достойную позу и стал ждать.

Мы-то с вами знаем, кого он увидел, однако для него самого подобное зрелище было полной неожиданностью. Он много всяких баронов повидал на своем веку и благоговел перед ними не более, чем перед прочим человечеством: уж очень мало они от всех отличались, вот разве что здравого житейского смысла у них было еще поменьше, однако и одного взгляда на кавалькаду ему хватило, чтобы понять — здесь перед ним нечто совсем-совсем другое. Стелющиеся при полном безветрии плащи, гривы, дымчатые шелка, голые плечи дам… при этаком-то морозе? При одном взгляде на них у него все кишки замерзли.

Мужчины ехали в доспехах, и были те доспехи такого странного фасона, какого Вальтер, постранствовав по свету, нигде ни разу не видел. И к тому же здравый смысл подсказывал ему, что ни в одной настолько многочисленной компании не может случиться такого, чтобы ни одна из знатных дам не была ни прыщава, ни худощава. Нигде не найдется разом столько совершенных в своей красоте лиц, даже если задаться целью подобрать их специально.

Больше всего ему не понравились собаки, с которыми у студентов, в большинстве своем обладающих кошачьими свойствами натуры — ходят, где вздумается, гуляют сами по себе! — весьма натянутые отношения. Вальтер был неоднократно кусан, а потому весь подобрался, глядя, как эти легкие и гибкие пятнистые монстры уверенно тянутся по оставленному им следу.

Они преследовали его, в этом не могло быть ни малейшего сомнения. Как и в том, что сквозь могучие торсы закованных в латы мужчин он, хотя и неотчетливо, мог видеть черные, искривленные под тяжестью снега древесные ветви.

Да, минуло время, когда он едко издевался над глупыми россказнями невежественных крестьян о разного рода враждебной нечисти, рыщущей об эту пору в поисках жертвы. К счастью, деревня виднелась уже довольно близко, и когда Вальтер к своему ужасу убедился, что при виде него кавалькада перешла в галоп, он весь подобрался, подхватил обтрепанный подол своего балахона выше колен и порскнул что было сил вниз, к светящимся огням, дубовым дверям, железным запорам и оловянным распятиям.

А они погнались за ним. Он оглядывался на бегу через плечо и видел их уже почти вплотную за собственной спиной, подковы грохотали в мерзлую, как будто пустую изнутри землю, и кровь в его висках вторила им в полный голос, а длинные ноги сами собой несли его тощее тело вниз под горку. А те все не отставали, крича ему что-то вослед. Он не мог разобрать, что именно, но скорее всего, что хуже будет. Он и не сомневался, что хорошего от них ждать нечего, и улепетывал, как заяц, размахивая руками и высоко взбрасывая костлявые колени. Взбесившееся воображение рисовало ему картины чудовищных жертвоприношений на Лысой горе.

Он бы даже не удивился, когда бы оказалось, что это вдова их подослала. С нее, ведьмы, станется!

Первый деревенский дом вырос прямо перед ним темной громадой, бычий пузырь в узких оконцах чуть теплился светом, и Вальтер, в голос вопя о помощи, всем телом бросился на запертую дверь, в кровь разбивая о нее кулаки. Она приотворилась, и он буквально ввалился внутрь, прижав ее трясущимся телом и истерически крича, чтобы хозяин наложил засов поскорее.

Тот, стоя с колуном в руке, некоторое время мерил его тупым, а оттого недоверчивым взглядом, однако сделал то, о чем его просили, хотя и не так быстро, как Вальтеру того хотелось бы. Видимо, синюшная бледность и трясущиеся руки нежданного гостя произвели на хозяина некоторое впечатление, потому что он без лишних слов налил в глиняную кружку крепчайшей браги и сунул ее Вальтеру под нос. Тот опрокинул подношение единым духом и даже не крякнул.

— Чего там? — спросил мужик. — Кто гнался-то за тобой?

— Нечисть! — выдохнул студент. — Вот-те крест. Злобная нечисть, от самого перекрестка, где камень, по душу мою… Век не забуду, друг…

Хозяин опасливо глянул в окошко, потом расплющил о него мясистый нос, однако снаружи было темно, и он ничего не увидел. Взяв на изготовку колун — не робкого, видно, был десятка! — сдвинул засов и приотворил дверь. И тут же захлопнул ее, прижав спиною и выпучив глаза.

— Тут они! Вкруг дома. Молитву твори, захожий человек. На перекрестке, говоришь? Так там, у камня, об этом годе уж двух покойников нашли, и престранных…

— Господи, — застучал зубами Вальтер, — помилуй мя, грешного… А псы-то, а?.. Огромные, как телки. Со стол. — Он отмерил высоту от пола, но ему показалось мало, и он поднял руку до груди и, подумав, добавил: — С окровавленными мордами!

19. Пора принимать меры

— Говорю вам, голые фурии верхом на восьминогих конях, а кони те выдыхают синее пламя!

— Адское, — со знанием дела кивнул приходской священник, отец Ланскон.

Камилл д’Орбуа поглядел на него с глубокой тоской, потом перевел взгляд на «свидетеля». Помимо всего прочего, терпеть не мог этот сорт паразитов. Поди узнай, что именно случилось с парнем на самом деле, а в чем он, завираясь, набивает себе цену. Будь его воля, он бы с такими россказнями и на порог не пустил, однако ему приходилось считаться с охватившей округу паникой. К тому же он не мог оттолкнуть церковь, простершую над бедолагой материнские крыла, о чем во весь голос свидетельствовал серебряный крест в полпуда весом, болтавшийся у того на пузе.

— Я в этом не разбираюсь, — утомленно сказал герцог. — Я — светский властитель. Однако я мог бы позволить церкви поговорить с тем, кто, как мне кажется, более или менее смыслит в этих делах. Эй! Позовите Локруста!

Эта дура на шее никак не походила на щедрый дар церкви. Парню позволено носить ее, покуда он вольно или невольно играет ей на руку. Сейчас, например, герцог был более чем уверен в том, что у него хотят выманить деньги. Однако попросту спустить обоих визитеров с лестницы было бы политически неверно: дразнить церковь имело смысл лишь до определенного предела. Ситуация, очевидно, взывала к его чувству юмора.

— Я готов вам служить, монсеньор.

Локруст неслышно проскользнул в двери и оцепенел под их перекрестными взглядами. Двигался только кадык на его цыплячьей шее. Затем он попытался по-черепашьи спрятать голову в панцирь.

Зато священник стал красен настолько, насколько Локруст — бел, весь затрясся и приподнялся с места.

— Не тот ли это проклятущий ведьмак, что должен был сгореть еще двадцать лет назад? — выкликнул он сиплым фальцетом.

— Не тот ли это узколобый мракобес, который, не внемля ни сердцу, ни разуму, волок меня на костер двадцать лет назад? — парировал чернокнижник, полагая, что терять уже нечего. Он ведь знать не знал, почему его вызвали и зачем здесь эти двое. Не имело смысла сбрасывать со счетов и то предположение, что спустя двадцать лет, за ненадобностью, герцог решился вернуть его на то место, откуда взял, чтобы каждый получил свое. Этакий реверанс церкви, поддержание добрососедских отношений с которой для каждого сколько-нибудь дельного сеньора куда важнее, чем истрепанная жизнешка отслужившего раба.