Сердце волка - Хольбайн Вольфганг. Страница 6

— Вы смешные, — заявил Висслер, сделав первую затяжку.

— Мы?

Висслер несколько раз кивнул.

— Посмотрели бы вы на себя! — воскликнул он, обращаясь к Штефану. — Вы пытаетесь строить из себя крутого, а сами волнуетесь, как мальчишка, который ждет, когда же ему наконец разрешат войти в комнату с рождественской елкой. Вы и сами толком не знаете, во что впутались, так ведь?

— Барков… — начала было Ребекка, но Висслер тут же ее перебил.

— Я говорю не о Баркове, — сказал он. — Судя по тому, что я о нем слышал, он — не более чем мелкий проходимец. Слегка чокнутый и немного опасный, но всего лишь заурядный гангстер, который случайно оказался в нужное время в нужном месте и пытается отхватить куш пожирнее. Я же имею в виду эту местность.

— Вы имеете в виду… эту долину? — спросила Ребекка.

Висслер покачал головой:

— Нет. Все вместе. Местное население, образ жизни этих людей, их мысли. Я понимаю, что это меня не касается, но… чего, по-вашему, вы могли бы здесь добиться?

Штефан не понял смысла вопроса. Тем не менее этот вопрос его обеспокоил.

— Добиться?

— Изменить, переделать, улучшить… — Висслер взмахнул рукой. — Называйте это как хотите. У вас ведь есть какая-то цель, так ведь? Или же вы и в самом деле думаете только о себе и надеетесь получить хороший гонорар за это интервью?

— Конечно же, нет! — живо возразила Ребекка. — Но…

— Тогда вы, судя по всему, полагаете, что сможете что-то изменить, если обезвредите такого мелкого преступника, как Барков, — Висслер вздохнул. — Вы ничего не измените, можете мне поверить. Вы не сделаете этого до тех пор, пока не попытаетесь по-настоящему понять эту страну и ее людей. Я думал, вы отличаетесь от тех, кто здесь уже был. Но вы тоже приехали сюда всего лишь за сенсацией.

— А что, по-вашему, нам следовало бы делать? — спросил Штефан.

Этот разговор все больше его запутывал. Он совершенно не понимал, к чему клонит Висслер, однако для него было очевидно, что тот сейчас говорил совсем не как человек, каким его до сих пор представлял Штефан.

— Почему никто не интересуется этой страной? — спросил Висслер. — Ее людьми, их жизнью?

— Но мы ведь интересуемся! — возразила Ребекка. — Зачем же в таком случае мы сейчас здесь находимся? Мы уже многие годы делаем репортажи…

— …о войне, — перебил ее Висслер. — О да, это я знаю! В газетах и телепрограммах полно репортажей о войне: кто кому является союзником, какая сторона в очередной раз нарушила перемирие, какой город подвергся обстрелу и сколько все это уже длится… — Он нервно затянулся сигаретой. — Вы считаете, сколько гранат взорвалось, и публикуете фотографии детей, раненных срикошетившими пулями. А еще вы иногда помещаете кого-нибудь из этих раненых детей в одну из ваших современных больниц, где за ним ухаживают, пока он не выздоровеет, и все ради того, чтобы сделать об этом репортаж. Так ведь? Меня от всего этого аж с души воротит. Цветные фотографии, причем чтобы было побольше крови, — вот за чем вы гонитесь! И ни одна свинья по-настоящему не интересуется этой страной и ее людьми!

— Судя по вашим словам, нам, наверное, следует пореже помещать несчастных детей в наши современные больницы, — съязвила Ребекка.

Ее голос прозвучал неожиданно резко, хотя Штефан, в общем-то, не был уверен, что нападки Висслера направлены конкретно против него или Ребекки, да и Ребекка, пожалуй, так не считала. Однако Висслер, сам того не ведая, разбередил другую, уже давно не заживающую рану.

— Вовсе нет, — презрительно сказал он. — Обезвредьте какого-нибудь торговца оружием — и вместо него тут же появляется другой. Они — как тараканы: можете давить их сколько угодно — тут же появляются новые.

Ребекка хотела что-то гневно возразить, но Штефан перебил ее, спросив у Висслера чуть более громко:

— Но чем же, по-вашему, должны быть наши репортажи?

— Об этой стране, — выразительно ответил Висслер. — Из ваших коллег хоть кто-нибудь когда-нибудь удосужился походить по этой стране с открытыми глазами?

— Да их тут — непрерывный поток, заявил Штефан. — В иных населенных пунктах журналистов больше, чем солдат.

— Я не про это, — резко ответил Висслер. — На самом деле война — не главное.

— Что-что? — Голос Ребекки дрожал от возмущения.

Штефану было ясно, что Висслер чем-то разозлил ее, хотя не понимал, чем именно.

— Вы толком даже не знаете, из-за чего идет эта война! — заявил Висслер.

— Ваши слова просто смешны!

— Мои слова — правда, — сказал Висслер. — Проблема заключается вовсе не в этой так называемой гражданской войне. Сербы против хорватов, хорваты против мусульман, и все они, поочередно, то против НАТО, то против русских… Кому это интересно? Большинство из тех несчастных людей, которые погибли на этой войне, пожалуй, даже и не знали, кто их убивал, тем более во имя чего.

— А вот вы это знаете! — воскликнула Ребекка, придав своему голосу самую язвительную интонацию, на какую только была способна.

— Возможно, получше, чем вы. — Висслер говорил серьезно.

— Ну так что? Почему бы вам не поделиться с нами своей великой мудростью?

Висслер грустно покачал головой.

— Боюсь, что в этом нет смысла, — произнес он. — Если человек вынужден задавать подобные вопросы, он, по всей видимости, не сможет понять ответа.

— Очень прагматично! — фыркнула Ребекка.

— Вы находитесь здесь уже две недели, — заметил Висслер. — Если бы вы за это время хотя бы огляделись по сторонам, то поняли бы сейчас, чтоя пытался вам сказать. Вы думаете, что война бушует здесь уже пять лет? Это не так: война продолжается здесь уже лет пятьдесят, а то и дольше.

— Это еще что за глупости? — недовольно спросила Ребекка.

— Мы сейчас находимся в Герцеговине, — начал пояснять Висслер. — Несколько лет назад она называлась Югославией, а затем — Боснией. Если вы отъедете отсюда километров пятьдесят, окажетесь в Сербии — или как там ее называют те придурки, которые находятся сейчас у власти.

— Мы знаем историю этой страны, — неуверенно перебила его Ребекка. — Конечно, было ошибкой пытаться искусственно создать государство при помощи силы, но…

— Да, это была ошибка! — взволнованно сказал Висслер. — Ситуация не изменится, даже если эта война прекратится. Она не изменится до тех пор, пока внешний мир не перестанет вмешиваться в то, что его не касается. Вы не сможете создать в этой стране государство с единым правительством и единым языком… Все эти понятия, которые вам и мне кажутся правильными, не имеют здесь никакого значения. Местные люди мыслят совсем не так, как мы. Сходите в ближайшую деревню — вы окажетесь в совершенно ином мире, где люди говорят на своем языке, имеют свою историю, свои уникальные легенды…

— А-а, понятно! — воскликнула Ребекка с ехидством. — Вы хотите сказать, что нужно на полных парах рвануть обратно в средневековье. Может, нам еще следовало бы вернуться к временам городов-государств и удельных княжеств?

— Возможно, нам следовало бы попытаться понять менталитет этих людей. — Висслер будто не слышал ее. — Здесь вам не Франкфурт-на-Майне, не Вена и не Нью-Йорк. Здесь — Балканы.

— Да, я знаю. Это родина графа Дракулы, — насмешливо сказала Ребекка.

— И вовсе не случайность то, что подобные истории появляются именно в этой части света, — серьезно продолжал Висслер. — Я, знаете ли, верю, что в этих местах есть что-то особенное. Что-то уникальное, чего, наверное, не найдешь во всем остальном мире. Что-то священное.

Подобные слова, прозвучавшие из уст такого человека, как Висслер, должны были бы показаться смешными или по крайней мере забавными. Но все было как раз наоборот. Штефана почему-то тронули эти слова, да и Ребекка, вопреки ожиданиям Штефана, удержалась от очередного язвительного замечания.

— Вы взгляните хотя бы на эту долину! — продолжал Висслер.

— Волчье Сердце? — спросила Ребекка.

Висслер кивнул и указал вниз, в темноту. И хотя Штефан не смог там ничего различить, кроме черноты и хаотично мелькавших серебристых искорок, он с неохотой сопроводил взглядом движение руки Висслера.