Сердце волка - Хольбайн Вольфганг. Страница 61

— Более жутких? — Штефан изо всех сил попытался поместить слова Дануты в своем мозгу в то место, где им и надлежало находиться, — в ящичек с ярко-красной наклейкой, на которой светилась надпись: «ПРИЗНАКИ СЛАБОУМИЯ». Но у него ничего не получилось: из закоулков окружающей действительности выползло что-то неведомое и придало словам медсестры явно не свойственную им правдивость.

— Вы верите в силы зла? — спросила Данута. — Я имею в виду настоящее, так сказать, «чистое зло», без какого-либо смысла и цели. Верите в существование сил, которые не пытаются осмыслить свои действия или преследовать какую-то цель, а просто-напросто являются тем, чем они есть, — силами зла?

— Это какой-то вздор! — воскликнул Штефан, но вовсе не так убежденно, как ему хотелось бы.

Он что, и в самом деле верил в силы зла? Например, в то, что некое существо живет по ту сторону вращающейся двери? Конечно же, нет. Нервно улыбнувшись, он сказал:

— А теперь вы, скорее всего, расскажете мне, что в этой долине живут оборотни.

— Вы сами об этом попросили, — напомнила ему Данута.

Штефан, пристально посмотрев сначала на нее, а затем на ее брата, увидел в их глазах нечто такое, что заставило его содрогнуться.

— Вы… вы, наверное, шутите, — сказал он. — Вы не можете верить в подобное.

— Не имеет никакого значения, верю ли я, — возразила Данута, — или вы, или ваша супруга, или тот полицейский. Важно лишь то, что в это верят тамошние жители. Теперь вам понятно? Вопрос не в том, что правда, а что — нет. Те, кто живут там, просто верят в подобные вещи. Это вселяет в них страх, однако они придумали способ, как с этим ужиться. Придумали очень-очень давно.

— Понимаю, — тихо произнес Штефан.

— Сомневаюсь, чтобы вы понимали, — сказала Данута. — Тамошние жители совершают поступки, которые ни вы, ни я не сможем понять, и они совершают их из соображений, которые опять же ни вы, ни я не сможем понять. Но как бы там ни было, они поступают так, а не иначе и у нас нет никакого права вмешиваться в их дела.

— Но ведь они убивают детей! — возмутился Штефан. — Неужели вы хотите сказать, что мы должны смириться с тем, что они живьем скармливают своих детей диким зверям?

— А почему бы и нет?

— Почему бы нет? — у Штефана даже дыхание перехватило от волнения. — Да есть целая тысяча причин пресечь это варварство. Например, можно вспомнить, что речь идет, в общем-то, о человеческой жизни.

— Которая является священной и неприкосновенной? Самым дорогим из всего, что существует в этом мире? — Данута тихонько рассмеялась. — Кто вам сказал, что это действительно так?

— Кто…

Штефан был настолько потрясен, что едва мог говорить. Его охватило смешанное чувство возмущения, ярости и гнева, почти лишившее его дара речи.

— Это… это ужасно, — наконец еле слышно произнес он.

— Я знаю, — согласилась Данута. Она вдруг улыбнулась, правда какой-то очень грустной улыбкой. — Я ведь тоже так думаю. А вот в тех местах люди имеют свои взгляды на жизнь. И хотя я не могу их принять, я, несмотря на это, не могу и осуждать их.

— Понимаю, — сказал Штефан.

На этот раз Данута не стала с ним спорить. Возможно, она почувствовала, что он говорил искренне. Вряд ли имело смысл кого-то или что-то осуждать. Пусть эта мысль и казалась ему циничной, было абсолютно неважно, какой из этих двух миров, столь разных, что они казались антиподами, был устроен правильно, а какой — нет, и неизвестно, можно ли было вообще говорить о какой-то правильности. Данута была права: живущие там люди имели свои взгляды на жизнь и ему, Штефану, оставалось лишь примириться с ними, нравилось ему это или нет.

— Если кто-то из тамошних жителей и впрямь приехал сюда по вашу душу, господин Мевес, то вам угрожает серьезная опасность. Вам нужно быть готовым к чему угодно.

Штефан был разочарован: он получил совсем не те ответы, на которые рассчитывал. Тем не менее он почувствовал некоторое облегчение. Возможно, то, что его мучило последнее время, было не страхом, а менее ощутимым, но не менее могущественным чувством — неопределенностью.

— Я… я благодарю вас, — нерешительно сказал Штефан. — Вы, пожалуй, помогли мне даже больше, чем можете себе представить, Данута. — Он встал и изобразил на лице улыбку. — Мое предложение все еще в силе. Подвезти вас в больницу?

Он, конечно же, не рассчитывал на то, что она согласится, и оказался прав. Данута поднялась со стула и отрицательно покачала головой:

— В этом нет необходимости. Меня может подвезти Андреас. Думаю, мы с вами сегодня вечером еще увидимся.

— Возможно, — сказал Штефан.

Могло в принципе случиться и так, что Бекки сегодня — в порядке исключения — откажется от своей ежевечерней вылазки в детское отделение. Впрочем, это было маловероятно.

Он развернулся и пошел к выходу, однако у самой двери остановился и, повинуясь внезапному порыву, произнес:

— Наверное, будет лучше, если вы возьмете отпуск на несколько дней. Я имею в виду на тот случай, если… если я и в самом деле не схожу с ума и за мной действительно охотится какой-то психопат. Вы ведь в таком случае тоже подвергаетесь опасности.

— Я? — Данута засмеялась. — А я-то ему зачем нужна?

Часть 3

Хотя уже наступило время посещения Ребекки, Штефан поехал не в больницу, а домой. Он чувствовал себя необычайно взбудораженным — почему-то даже сильнее, чем после инцидента в подземном гараже. Поэтому он решил, что лучше вначале навести порядок в своих мыслях и чувствах, а потом уже ехать разговаривать с Ребеккой.

Кроме того, ему нужно было решить множество небольших практических вопросов.

Его почтовый ящик был забит до отказа. Он не забирал оттуда почту уже дней пять и, открыв его крышку, удивился, какое огромное количество писем и прочих почтовых сообщений там находилось. Часть из них он рассортировал, поднимаясь по лестнице. Это были рекламные листки; уже не первое сообщение о том, что он почти выиграл жилой дом с гаражом и лимузином — при условии, что заполнит прилагаемый выигрышный купон, который при более внимательном рассмотрении выглядел скорее как бланк заказа; счета; два или три настоятельных напоминания о том, что нужно за что-то заплатить (он в тайне от себя надеялся, что эти вопросы уже уладил Роберт); куча писем с неизвестными ему отправителями. Штефан подумал, что прочтет эти письма позже, возможно вечером.

Сегодня он даже смотреть не мог на лифты, а потому стал подниматься пешком по лестнице и, дойдя до своего этажа, изрядно запыхался. Вставляя дрожащими руками ключ в замочную скважину, он услышал, что позади него открылась чья-то дверь, и оглянулся. Это была одна из соседок. Они уже лет пять жили на одном этаже, однако Штефан до сих пор не знал ее имени, да и не очень-то хотел его знать. По выражению ее лица — «Уже давно пора быть дома!» — было понятно, что она довольно долго высматривала из окна, ожидая его появления.

— Вам передали сверток, господин Мевес, — сказала она, поздоровавшись.

При этом она подняла руку и протянула ему маленький, размером с сигаретную пачку, сверточек в коричневой упаковочной бумаге, на котором была этикетка темно-золотого цвета. Штефан подошел к соседке и, беря сверток, спросил:

— Вы что-то за это заплатили?

— Нет. Я только расписалась.

Она удерживала сверток в руке дольше, чем было необходимо, так что Штефану пришлось почти силой забрать его из руки. Во взгляде женщины читался упрек.

— Скажите, господин Мевес, вчера днем к вам приходили из полиции, да? — спросила она.

«А тебе какое до этого дело?» — сердито подумал Штефан. Однако он подавил в себе желание сказать какую-нибудь колкость и, стараясь выглядеть как можно более печальным, ответил:

— Да. Произошла ужасная история.

— Вот как?

— Все в рамках профессионального риска, — пояснил Штефан, пожимая плечами. — Поневоле начинаешь задумываться над тем, не следует ли сменить профессию. А то иногда приходится иметь дело с людьми, с которыми лучше не иметь никаких дел.