Слово наемника - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 29

Не утерпев, ухватился за меч, потянул его из ножен. Слава Богу, хоть до клинка не добрались! А рукоятку, усыпанную фальшивками, можно оббить, а потом обтянуть кожей и обмотать медной проволокой. А лучше сдать оружейнику…

Кирасу, поножи и кольчужную «юбку» я заполучил пятнадцать лет назад, когда истек срок контракта с королем Рудольфом. Не скажу что выходного пособия, вкупе с тем, что накопил из боевой добычи, хватило бы на за́мок, но на одну-две деревушки – точно. Всех моих сбережений едва хватило, чтобы заказать доспехи и оружие. Один меч обошелся в кругленькую сумму. Но он того стоил.

Меч был выкован из особого металла. Конечно, не из того, что падает со звезд, но оч-чень неплохого качества. Мне объясняли, что вначале заготовка ржавела два года в болоте. Потом ее вытаскивали, нагревали, выбивая ржавчину с окалиной, и снова макали в болото на два года. И так пять раз в течение десяти лет. То, что осталось, шло в кузнечный горн.

Оружейник уверял, что такие доспехи может позволить себе не каждый король. Судя по цене – верю. Равно как и тому, что до сих пор жив, на две трети я обязан этим доспехам, а остальным – своему коню и удаче.

Из-за позолоты, покрывавшей вороненую сталь, доспехи выглядели чужими. Ярко. И – нелепо, словно слюдяные латы ярмарочного скомороха. И куда мне теперь? Ну кирасу еще можно прикрывать плащом или туникой. А шлем придется заменить. То, что блестит, любят не только сороки, но и вражеские арбалетчики. Зачем мне мишень на собственной голове? Хотя если отдать доспехи умельцу, то он что-нибудь да должен придумать. Спрошу у Жака. Наверняка есть способ отскрести позолоту.

– Я не услышал, где мои вещи и деньги, – как можно мягче и убедительней сказал я, присаживаясь на край постели. – Ну-с?

Вместо ответа Ута разрыдалась еще сильнее. Если думала, что меня можно пронять слезами, то зря. На самом деле они меня злят.

– Женщина, – сказал я, начиная раздражаться. – У тебя есть выбор. Если ты сама вернешь сумку, где лежат мои бумаги, награды и деньги, – останешься жива и невредима. Ладно, сумку можешь оставить себе. Верни содержимое. Если начнешь препираться, я позову своих парней – они перероют весь дом и найдут всё, что принадлежит мне. Когда я заберу свои вещи, мы уйдем. Но! – посмотрел я пристально в глаза фрау. – Уйдем не просто так… Вначале мы изобьем тебя и твоих сестер. А потом – подожжем гостиницу. Мы даже не будем тебя убивать, а вынесем во двор, чтобы ты посмотрела, как будет гореть твой дом! Может быть, они вас попутно и изнасилуют – мешать не стану.

– Ты не сделаешь этого… – сквозь слезы прохрипела фрау и громко высморкалась.

– В том смысле, что не буду приказывать насиловать? Или не буду поджигать гостиницу? А, точно… – как бы спохватился я. – Зачем портить свое имущество? Ведь мы с тобой – супруги. Стало быть, гостиницей владеем сообща.

– Эта гостиница моя! Она досталась мне от прежнего мужа. И никто не смеет распоряжаться моим домом! – вскинулась фрау Ута, забыв про рыдания.

– Ты, дорогая, сама выкопала себе яму, – усмехнулся я. – Надо знать законы. «В случае если один из супругов неверен, будучи уличенным в измене супругом и одним свидетелем, он теряет свои права как на то, что нажито совместным трудом, так и на любое другое имущество, за исключением приданого», – процитировал я строчку из Общего городского права. – Гостиница покойного мужа – это точно не приданое.

– За что ты со мной так? – глухо спросила Ута. – Ты специально все подстроил? Подослал своего гаденыша, чтобы соблазнил меня?

– За что? – задумался я. – За то, что не противилась, когда твоя сестра подливала мне яд. Было такое? Не говори, что ты этого не знала. И не твоя вина, что вместо яда там оказалось снотворное. А куда меня потом отвезли, знаешь? По глазам вижу, что догадывалась… Ну – это ерунда, если честно. Это я бы простил. Я уже давно не обижаюсь на тех, кто меня предает. Знаешь, что меня больше всего взбесило? Даже не то, что я застал тебя с мальчишкой. Меня взбесило то, что ты назвалась моей женой… Не узнай я, что честная вдова Ута Лайнс объявила, что она теперь жена Артакса – а, виноват – вдова фон Артакс, все было бы проще. Я пришел бы и взял только свои доспехи и награды. Даже не стал бы требовать с тебя возвращения денег. Знаешь, чего я точно терпеть не могу, так это того, что кто-то использует мое имя. А раз уж ты решила отобрать у меня все, включая имя, я тоже заберу у тебя все. Нет, имя вдовы Лайн останется. Хотя ты же потеряла право именоваться вдовой бюргера? Так кто ты теперь? Пейзанка, не имеющая право жить в городе?

– Мерзавец! – зашипела фрау. – Ты же прекрасно знаешь, что твой слуга, адъютант, или – кто он у тебя? – чуть ли не силой взял меня. Да и было-то это всего один раз!

Мне захотелось отвесить ей еще одну затрещину. Сдержавшись, я приторно-вежливо уточнил:

– Всего лишь один раз?

– Да, не один! – чуть ли не с вызовом выкрикнула Ута мне в лицо. – А что мне оставалось делать? Ждать своего мужа-героя? А как с гостиницей?

– Стало быть – хозяин в доме нужен, – констатировал я грустно.

– Это ты виноват, – без всякой логики сказала фрау, а я опять-таки не стал с ней спорить. – Я много лет была вдовой. Думала, все внутри меня уснуло. А когда появился ты, мне опять захотелось быть с мужчиной. Я считала, что ты мертв. А изменить покойному, тем более что вы не были моим мужем перед Богом – не есть грех! Я и сейчас не верю, что мой муж жив…

– Стоп! – вскинул я руку. – Давай-ка, родимая, определись. Либо ты считаешь меня своим мужем, либо не считаешь. Одно из двух…

– Да я и сейчас думаю, что передо мной самозванец. Господин бургомистр сообщил, что вы мертвы, но об этом никто не должен знать.

– Это еще почему?

– Господин Лабстерман считал, что горожане не должны знать об исчезновении господина коменданта, тем более о его смерти.

– Лучший муж, кто постоянно в отлучке? Кстати – «фон Артакс» – звучит смешно. Уж не бургомистр ли посоветовал назваться дворянкой? Он же и помог тебе стать вдовой Артакса. Зачем тебе это? Чтобы иметь статус замужней женщины?

Ута кивнула. Ясно-понятно, как говаривал один мой знакомый. Герр Лабстерман, с его нелепой страстью к титулам, решил помочь бедной горожанке. Зачем? В бескорыстие бургомистра я не верил.

– Ладно, – подвел я итог разговору. Посмотрев на Уту, вздохнул: – Тащи сюда мои сумки. Иначе, видит Бог, я позову своих бандитов…

Решив не искушать судьбу, женщина вышла. Вернувшись, она с натугой втащила в комнату мои дорожные сумки и уронила их мне под ноги.

– Подавитесь! – злобно прорычала фрау Ута.

– Спасибо, милочка, – поблагодарил я.

Я обнаружил, что на своем месте лежат и награды, включая «Бешеный крест», и футляр с пергаментами. К удивлению, в наличии был и драгоценный браслет, которым меня наградили за некие услуги… Отсутствовали только деньги. И, как ни странно, запасное белье и разные мелочи вроде бритвы и мыла. Ну это не страшно.

– Тысячу талеров взял господин бургомистр, – ответила фрау, не дожидаясь вопроса. – За это он договорился с патером и с секретарем ратуши. Ваше нижнее белье я продала. Бритва – в мыльной комнате.

Признаться, у меня были большие сомнения, что Ута взяла и отдала такие деньги Лабстерману. Чего ради? Ради сомнительного права считаться вдовой фон Артакс? Скорее – запрятала их где-то. Лабстерман мог бы все сделать и бесплатно, а деньги – плата за молчание. Как-никак, фрау Лайн приложила ручки к моему исчезновению. Но спорить с хозяйкой гостиницы мне не хотелось.

– Хорошо. Тысячу ты отдала бургомистру, – покладисто сказал я. – Но в мешке было больше. Где остальные деньги?

– Еще сто талеров – на восстановление нашей фермы. Еще сто талеров ушло на то, чтобы привести в порядок доспехи.

– А зачем их было приводить в порядок? – удивился я. – Они у меня всегда в полном порядке.

– Доспехи и оружие моего мужа должны выглядеть красиво! – поджав губы, сообщила Ута. – Он не простой наемник, а комендант города. Герр Лабстерман обещал, что фон Артаксу поставят памятник около ратуши.