Дожить до рассвета - Дубовский Виталий. Страница 13

– Беги к дому дружинного воеводы, к дядьке Тугдаме. Передай, что мне помощь его нужна, – снимая с крюка большой копченый окорок, отец вздохнул, – и гостинец от меня передай. Скажи, пусть поскорее приходит, покуда Малюта буйствовать не начал.

Мальчишка кивнул в ответ, жадно поглядывая на мясо. Рука его ненароком коснулась кармана, нащупывая маленький ножик. Отец нахмурился, поймав сорванца за ухо:

– Не смей на мясо даже глянуть! Уши оборву! Марш отсюда!

Налив очередную чарку, Малюта долго глядел в нее, вновь погрузившись в свои грустные мысли. Картины сражения двухмесячной давности преследовали его, вновь и вновь будоража сознание. Брат Ярослав. Как он мог поднять на него меч? На него, на старшего брата! Как не дрогнула его рука?! Малюта опрокинул сладкую чарку, добавляя горечь своей душе. Пожалел. Нужно было убить его, чтобы род медведичей не срамил! Тысяцкий в сердцах ударил кулаком по столу, вновь наполняя чарку. Эге ж, убить. Он усмехнулся, памятуя жестокий бой с братом. Такого, попробуй, убей – сам еле ноги унес, и на плече зарубка на память осталась. Что же это в мире делается, если брат на брата меч поднял? Куда же смотрят Боги? Чарка вновь опрокинулась, подливая масла в разгорающийся огонь. Чернава. Как долго он ее искал, скитаясь по белу свету, словно безродный. Поначалу она снилась ему каждую ночь, все о помощи взывала. Просыпаясь в холодном поту, он стискивал кулаки, желая покарать похитителя. И что? Малюта обнял голову руками, вспомнив ее ненавидящий взгляд. Чужая. Чужая невеста!

– Будь ты проклят, Стоян! Будьте вы все прокляты!!!

Медведич вскочил с лавки, выхватив из ножен клинок, и принялся яростно рубить ни в чем не повинный стол. Дверь корчмы отворилась, впуская внутрь дружинного воеводу.

– Меч в ножны, дружинник!

Услышав громкий окрик, Малюта обернулся, ринувшись, словно бык, к наглецу. Его мутный взор встретился с уверенным взглядом воеводы.

– Меч спрячь. – Произнес Тугдаме уже спокойным голосом, проходя в зал и присаживаясь за изрубленный клинком стол. – Корчмарь, медовухи! С тысяцким своим выпить желаю.

Медведич недовольно бросил меч на стол, кулем рухнув на лавку напротив.

– Чего пришел? Корчму спасать? Не боись, воевода, сегодня драки не будет. Некого тут бить, разбежались все, словно псы трусливые.

Тугдаме понимающе кивнул и непроизвольно коснулся рукой едва затянувшейся после сражения раны.

– Вот так, значит. Трусы разбежались, и храброму тысяцкому не на ком свою силу показать? Молодец.

Тугдаме принял кувшин из рук благодарно кивнувшего ему хозяина.

– Выпьем, Малюта?

Медведич пьяно потянулся рукой, пытаясь поймать ускользающую чарку.

– Э, брат, да ты, я вижу, уже хорошо на грудь принял, – покачал головой воевода, разливая медовуху по чаркам. – Ну, давай еще по одной, поговорим да по домам пойдем.

Медведич опрокинул чарку и усмехнулся:

– По домам, говоришь? А где у меня дом? А, воевода? Где мой дом? В казарме? Нет у меня ни дома, ни жены. Никого нет. Даже брата родного больше нет...

Тугдаме удивленно вскинул бровь. Целых два месяца он не мог понять, что творится с молодым тысяцким.

– Брата, говоришь, потерял? Видел, как он в той битве пал?

Малюта покачал головой, поднимая от стола свой мутный взор.

– Не пал он. Сразились мы с ним, грудь на грудь сошлись... Вот и потерял.

Тугдаме нахмурился, понимая, что дело нешуточное. Вновь наливая по чарке, он вздохнул:

– Убил, что ль, брата?

– Дурак ты, воевода. Как же я могу брата родного загубить. Негоже так. А вот он меня чуть к праотцам не отправил. Насмерть со мной рубился. И глаза, – Малюта замер, вспоминая взгляд Ярослава, – глаза на меня выпучил, словно не узнает меня. Ну, как так, Тугдаме? Как такое может быть, чтобы брата родного не видеть и не слышать?

Воевода кивнул, начиная понимать, в чем беда медведича.

– Колдовство – точно тебе говорю. Ты же видел, сколько ведьм в их воинстве? Говорят, ты собственной рукой двух ведьм зарубил? Молодец, тысяцкий, славное дело сделал!

Малюта нахмурился, с трудом извлекая из памяти обрывки воспоминаний. Женские крики, бегущие прочь ведьмы, окровавленный клинок.

– Что ж тут славного, Тугдаме? Бабу мечом рубить?! Да они мне каждую ночь снятся! Их глаза, крики, кровь. А рыжая, та и вовсе из головы не выходит. На нее рука не поднялась, больно красива девка.

Тугдаме усмехнулся, вытягивая из него слово за словом.

– Какая такая рыжая?

– А я почем знаю? Стала на пути, руку подняла, – Малюта на мгновение умолк, вспоминая, – и коня моего остановила. Про таких баб, верно, и говорят, что коня на скаку остановят...

– А ты что ж? Убоялся ее?

Лицо медведича вдруг стало серьезным, словно он протрезвел на мгновение.

– Не боюсь я никого, воевода. Просто в глаза ее зеленые заглянул... А она и говорит мне, мол, негоже на девку меч поднимать. В общем, отпустил я ее. А, может, сама убежала? Не помню.

Воевода неодобрительно покачал головой, начиная понимать, что к чему.

– Приворожила она тебя, Малюта. Сильно приворожила. Ведь по сей день она у тебя из головы не выходит. Сходил бы ты к волхву, кабы не сглазила.

Медведич расхохотался, хлопнув ладонью по столу, словно подводя итог их затянувшемуся разговору.

– Не пойду я никуда. И сглаза никакого не было. Просто права она. Нельзя на бабу меч поднимать.

– Ну, может, и так. – Тугдаме поднялся из-за стола, пристально глядя на Малюту. – А теперь, тысяцкий, слушай мой приказ. Забрал меч и марш в казарму! Сегодня последний день, когда я терплю твою пьяную рожу! И чтоб в корчму эту более ни ногой, не то разжалую и выкину из Дружины пинком под зад.

Малюта покорно кивнул, вставая из-за стола. Спрятав меч в ножны, он бросил на стол несколько монет.

– Эй, корчмарь! Не серчай, если что не так.

Хозяин радостно всплеснул руками, метнувшись к двери выпроваживать гостей. На улице Тугдаме обнял Малюту за плечи, заглядывая ему в глаза:

– А насчет брата я тебе так скажу. Кровь в ваших жилах одна течет. И как бы демоны ни ворожили, сильнее заклятья, чем родная кровь, ни один чародей еще не придумал. Потому не торопись от брата отрекаться. Думаю, не по своей воле он руку на тебя поднял. Спасать его надо, а не карать. Причину искать нужно. Виновного в той ворожбе покарать! Каждый до дна свою чашу судьбы испить обязан. Всем нам по плечу испытания, возложенные богами. Понял?

Малюта кивнул, поднимая голову к звездному небу и пытаясь отыскать мутным взором ковш Большой Медведицы. А Великая Макошь, будто насмехаясь над его горькими мыслями, продолжала плести свои хитроумные узоры судеб.

Проснувшись рано утром, Чернава поднялась с постели и подбежала к окну. Светало. Сердце возбужденно забилось в груди, словно сообщая ей, что сегодня будет особенный день. Колдунья бросила взгляд на дверь, которую уже целый месяц никто не запирал. С разрешения Правителя ей было позволено ходить по всему дворцу горы Меру. При одном лишь условии – не ворожить и не пытаться проникнуть в запретное капище. Добрый старшина всегда тенью следовал за ней, то и дело сам удивленно озираясь по сторонам. Дворец Уров не блистал богатством и роскошью. Высокие своды залов, массивные колонны, настенные фрески. Все говорило о мудрости и величии хозяев Меру. Дворец был их домом, вырубленным в недрах горы. Здесь они жили, познавали мудрость, славили богов.

Словно отвечая мыслям Чернавы, дверь открылась, и внутрь заглянул старшина Беримир.

– Проснулась, милая? Звала?

Колдунья улыбнулась, кивнув.

– Не звала, Беримир. Думала о тебе. Какой сегодня день?

Бывший старшина городских ворот, ныне страж Чернавы, всплеснул руками:

– Ну, ты даешь, девка! Совсем потерялась со своими прогулками по дворцу? День Велеса нынче! Правитель зовет тебя вместе с Урами выехать в Асгард на празднование. – Беримир хитро прищурился, подмигивая ей. – Соглашайся, Чернава, такой праздник лишь раз в году. Асгардцы знаешь как здорово умеют веселиться?!