Колодец старого волхва - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 3

– Хоть сегодня-то, в Лелин день, не беги от меня, – тихо сказал Явор, снизу вверх глядя на девушку на ступеньках крыльца. Медвянке очень нравилось смотреть на рослого Явора сверху вниз, и она задорно улыбалась, чувствуя, что он в ее власти. – Видит Ладина Дочь – никто тебя так не любит и любить не будет вовек, как я люблю.

И ведь правду говорит – никто другой столько твоих насмешек не терпел, – говорила умная часть Медвянки, но она была заперта в самой дальней клети ее души и голос ее был почти не слышен. А русалочий дух, владевший любимой дочерью Лады, уже вытолкнул ответ.

– А ты почем знаешь, как другие любят? – насмешливо отозвалась Медвянка, и ее блестящие глаза говорили: я-то знаю! – Коли ты мужика посадского через тын метнул, так думаешь, что всех одолел? Забыл, чего Обережа говорит: на всякого сильного сильнейший сыщется?

Избавившись вчера от Молчана, она с особым удовольствием вспомнила сейчас тот давний случай. В прошлую Макошину Неделю Молчан хлебнул лишнего в гостях, изменил своей обычной замкнутости и, встретив Медвянку под чьи-то тыном, когда она шла домой с посиделок, решил непременно с ней поговорить о своем сватовстве. Только спьяну он и мог думать, что она согласится! Но она не хотела и слушать. А Молчан схватил ее за руки, прижал к тыну и неловко пытался поцеловать. К счастью, его навык в этом деле был хуже, чем Медвянкин навык уворачиваться. Возмущенная и рассерженная Медвянка пыталась освободиться, но кузнец был слишком силен. Занятый борьбой с девицей, Молчан не услышал сзади шагов Явора, и вдруг чья-то сильная рука взяла его за пояс и приподняла, а вторая ухватила за ворот кожуха и пригнула вперед и мимо девушки, слегка стукнув лбом о тын. Утратив равновесие, замочник тут же выпустил Медвянку и нелепо взмахнул руками, стараясь удержаться на ногах. «Побеседовал с девицей, удалой молодец, а теперь ступай восвояси!» – мирно пожелал ему знакомый голос. Сильные руки рывком подняли Молчана за пояс и за ворот, земля выпрыгнула из-под ног и подбросила, холодно свистнул ветер, ловко проскочили внизу заостренные верхушки полуторасаженного тына, и подмерзшая земля радостно рванулась навстречу заблудшему сыну, вздумавшему полетать, – уже с другой стороны.

Этот случай долго со смехом обсуждал весь Белгород. Надежа благодарил Явора и подарил ему плеть с костяной рукояткой, с навершием в виде волчьей головы. Подарок был с намеком и с предупреждением. Старший городник знал, что Явор и сам непрочь посвататься к его дочери. И вот что тебе нужно будет, если ты мою дочь возьмешь! – хотел бы любящий отец сказать желанному зятю.

А сама Медвянка, с восхищением наблюдавшая полет Молчана, тут же кинулась рассказывать подружкам смешную повесть. Не упустила они ни одной мелочи – только забыла поблагодарить Явора.

– Метнул, – спокойно подтвердил Явор, положив руку на столб крыльца и больше не трогая Медвянку. – И еще метну, коли опять стыд забудет. И покуда не сыскался такой, кто меня через тын метнет, я свою дорогу не брошу. Нет у меня ни матери, ни сестры – ты одна мне всех дороже!

– Я тебе дорога! Выкупить меня – твоей казны не хватит! – крикнула Медвянка и взлетела по ступенькам до самого крыльца.

Явор подался за ней, но она толкнула дверь и скрылась в сенях, только медово-золотистая коса с красной лентой и двумя серебряными монетами-диргемами на конце мелькнули перед глазами огорченного и раздосадованного Явора.

В сердцах ударив кулаком по резному столбу, Явор сел на ступеньку крыльца и угрюмо вздохнул, жалея, что опять заговорил с Медвянкой о любви. Знал ведь, что кроме обиды ничего не добьется, но тоска по Медвянке, и зимой не оставлявшая его, весной вскипела, как горячая смола, а сама девушка показалась ему сейчас еще краше прежнего и слова сами рвались с губ. Казалось, промолчу – задохнусь. Или правда за чужую ложку сдуру схватился, не про меня такая красавица? Явор был высок и статен, но красотою похвалиться не мог: его волосы выгорели на степном солнце почти до белизны, а лицо потемнело, отчего он казался несколько старше своих нынешних двадцати трех лет. В придачу нос его, когда-то давно перебитый, имел горбинку и был немного сворочен в сторону. Такой жених казался Медвянке недостойным ее красоты, и она без стеснения насмехалась над ним. Бывало, Явор по несколько дней отворачивался, проходя мимо Надежиного двора, но красота и прелесть Медвянки снова и снова заставляли его забывать насмешки и прощать обиды. Такую красоту дают богини, а Мать и Дочь не рождают на свет ничего дурного. Только доброе, только на радость. Явор любовался Медвянкой как зарей или радугой, и, страдая от ее насмешливости, в красоте ее находил утешенье.

Все еще улыбаясь после встречи с Явором, Медвянка поднялась в терем. В глубине души ей льстило, что первый молодец в Белгороде, предмет вздохов многих девиц детинца и посада, любуется только ею и не глядит даже на других. Это вам не Молчан! Слова Явора о любви были ей что прыжки через костер – близко к чему-то важному, священному, и страшновато, и весело, под ногами жар, над головой ветер, и дух захватывает, и смеяться хочется. А на отроков в воеводских сенях, встретивших ее жадными взглядами, значительно подтолкнувших друг друга локтями в бока, она глянула без смущения, с задорным вызовом – а ну сунься ко мне, кто хочет полетать через тын!

Весна в этом году выдалась ранней и теплой, семейство воеводы уж с месяц как перебралось из нижних теплых истобок в горницы. Здесь свет проникал не через маленькие волоковые окошки, а свободно лился в широкие окна, закрытые желтоватыми пластинками слюды в частой крашеной красной охрой раме, и светло было так, что иголку на полу увидишь. Лавки, лежанки и лари радовали глаз цветными вышитыми покрывалами – рукодельем хозяйки и ее дочерей. Плахи пола прятались под трехцветным, степной работы ковром с узорами из мягких завитушек. На ковре валялась кукла, сплетенная из мягкой льняной пряжи, одетая в вышитую рубашечку – младшая дочка тысяцкого сама еще не носила девичьей ленты

Старшая воеводская дочь, Сияна, встретила Медвянку в рубахе, с растрепанной косой и со слезами на глазах. Сияне только что исполнилось пятнадцать лет, она была рослой, статной на загляденье. Белое лицо ее с правильными чертами и нежным румянцем было бы красиво, но светлые и мягкие брови и ресницы придавали ей больше сходства с ребенком, чем с женщиной. Сияна была скромна, прямодушна, не тщеславилась своим знатным родом и высоким чином отца. Огонь жизни, который играл в каждой черточке Медвянки, у нее был запрятан глубоко внутри и дремал. Если Медвянка была ярким душистым цветком, к которому со всех сторон устремляются пчелы, то Сияна была еще только почкой, ожидающей солнечного луча, который пробудит ее, даст силы расцвести.

– Ты чего, душа моя, не одета, не прибрана? – удивленно напустилась на нее Медвянка. – Или ты захворала? Или и у вас кмети всех петухов поели?

– Меня отец не пускает на Лельник! – дрожащим от слез голосом ответила Сияна. Ее розовые губы дрожали, а голубые глаза влажно блестели, как цветочки пролески с каплями росы

– Как – не пускает? – изумилась Медвянка. – Чем же ты провинилась?

– Ничем я не провинилась! Говорит, мне не пристало, я, дескать, боярская дочь, мне не к лицу с черной чадью хороводы водить! Раньше не пускал – говорил, мала еще, но теперь-то не мала, мне шестнадцатое лето пойдет, я уже невеста! Все пойдут, а я в горнице буду сидеть, как увечная какая-нибудь, как дурочка безъязыкая…

Тут выдержка совсем ей изменила и Сияна снова расплакалась от горькой обиды.

– Говорит, Христос не велел, грех какой-то, вот еще! – сквозь слезы вымолвила она. – Это все Иван ему наговорил!

– Кто ни наговорил, а надо отца слушаться! – бормотала нянька Провориха, с детства ходившая за воеводской дочерью и теперь еще смотревшая за ее младшими сестрами. – Да не кручинься ты так, голубка моя, мало ли тебе будет веселий! Ты же красавица у нас, как зорька ясная! Тебе ли в печали быть? Что тебе в хороводе этом! Попроси только – тебе отец из каменьев самоцветных велит венок свить, не чета прочим!