Люби и властвуй - Зорич Александр. Страница 10

Пускался ли он, Эгин, в «грютский галоп» хоть раз в жизни?

Увы, нет, милостивые гиазиры.

Вербелина была порою не прочь отужинать в собственной постели. Крошки, которые остаются от сухих сладких хлебцев, смешно покалывали бок Эгину, пока его рука ласкала девичью грудь Вербелины.

– Поцелуй меня, – прошептала она.

Разумеется, он исполнил просьбу своей госпожи. И госпожа, похоже, была ему весьма и весьма благодарна. Эгин не сомневался в том, что Вербелина без ума от него. Ибо в противном случае во имя чего стоило бы принимать его ухаживания?

Он был небогат, не знатен и не слишком внимателен. Он не обещал жениться на ней после дождичка в День Безветрия. Он не мог позволить себе дорогих подарков и пышных выездов во славу своего обожания. Он, в конце концов, терпеть не мог ее псин, которых она звала не иначе как «мои сладенькие». А потому единственным оправданием их связи была взаимная плотская приязнь.

Во что бы вылилась она, не будь Уложений Жезла и Браслета, не ведомо никому. Но в ту ночь ни один из них не преступил закона.

Эгин вошел в нее медленно и настойчиво. Она была терпелива и сдержанна. Он целовал ее плечо и медальон, который был ей весьма к лицу. Она, вооруженная многолетним опытом практического целомудрия, гладила его заросшие белесыми волосками ягодицы пальцами правой руки. В этом не было ничего запрещенного.

Эгин, который был уверен в том, что по крайней мере двое из пяти слуг в поместье «Сапфир и изумруд» являются мелкими доносчиками Свода Равновесия и по меньшей мере один из них сейчас подглядывает за развлечениями своей госпожи через специальный глазок (который невесть где у нее в спальне притаился), был совершенно спокоен. Они не нарушили ничего. Ни-че-го.

Откровенно говоря, Эгин не ожидал, что Вербелина заснет так быстро. Она прикорнула на его плече сразу после того, как прозвучали финальные аккорды действа. Эгин намотал на палец черную прядь ее волос – они пахли целебными травами и духами.

Дыхание Вербелины было ровным. Похоже, она действительно провалилась в сон, даже не пожелав своему мужчине спокойной ночи. Глядя на спокойное лицо своей лилии, на ее губки с детской припухлостью, Эгин был вынужден с сожалением признать, что ее красота не оставляет его равнодушным даже сразу после танца любви. Он отвернулся.

Под окнами завыл пес. Ему ответил другой. «Их что здесь, на ночь отпускают, что ли?» – спросил себя Эгин. Ну не затыкать же уши!

Скрип половиц за дверью. Тот, кто подглядывает, делает это не слишком профессионально. «Гнать таких надо взашей из Свода Равновесия», – брюзжал внутри Эгина офицер. Этот кто-то – Эгин подозревал, что тот самый седобородый привратник, который принял у него Луз, – вел себя довольно беззастенчиво. Громко дышал, терся о дверь и… принюхивался, что ли?

«Да сколько можно, о Шилол Семижды Потаенный!» – в сердцах выругался Эгин. Бесшумно и быстро он встал с ложа, переместив головку Вербелины со своего плеча на атласную подушку.

Принял свой меч из когтистых лап чугунного нетопыря и медленно пошел к двери. Половицы были к нему милосердны – ни одна из них не выдала его, словно бы даже дерево втайне болело за торжество справедливости, воплощенной в гиазире Эгине.

Но несмотря на это, наблюдатель все-таки почувствовал приближение опасности или, скорее, позора, ибо Эгин, конечно, не стал бы убивать слугу своей госпожи, даже уличенного в шпионаже. Почувствовал и стал медленно удаляться от двери, по-прежнему немилосердно скрипя половицами.

«Странное дело. Ходить бесшумно не умеет, а мое приближение почуял», – пожал плечами Эгин.

Теперь у него уже не было сомнений в том, что слуга его заметил, вот и дает деру. «И все же кто это?» – вот что теперь было важно Эгину, коль скоро эффектного розыгрыша не получилось. Жаль, можно было бы рассказать завтра Онни, Иланафу и остальным.

«Представьте себе сцену, милостивые гиазиры! Я открываю дверь, а там этот недоделанный стоит рачмя и подглядывает в замочную скважину, высунув язык от любопытства». И дальше в таком вот духе. Только позабористей и с массой выдуманных, но очень пикантных подробностей.

Ну что ж. Его обнаружили, а значит, таиться бессмысленно. Эгин мгновенно преодолел расстояние, отделяющее его от двери. Распахнул ее и выскочил в неосвещенный коридор.

Соглядатай тоже теперь не таился. Он бежал к лестнице, выводящей во двор.

Это был не привратник. И не коротышка псарь. И не повариха. И вообще никто из тех, кого Эгину приходилось видеть в поместье «Сапфир и изумруд».

Высоченный рост. Длинные непропорциональные конечности. На голове – что-то вроде ночного колпака. И еще что-то сзади. Ну не хвост же?

Эгин напряг зрение. Еще секунда – и соглядатай скроется на лестнице. Бежать за ним бессмысленно и неловко – Эгин был наг, словно мраморная статуя Мидана окс Саггора в примерочной портного Его Сиятельства.

Соглядатай передвигался очень быстро. И в высшей степени своеобразно. Как будто медведь-шатун. Нет, не медведь. Пес, вставший на задние ноги. Пес? Комок подступил к горлу Эгина. Пес?

«Да нет, никакой не пес. Походка, конечно, ненормальная. Может, один из тех, кто пережил ту самую пытку, когда в коленные суставы вбивают крохотные гвоздики… Вот у него теперь и походка такая…»

Это был редкий случай, когда в голове у Эгина плескалась теплая, бесформенная каша. Он вернулся в комнату. Запер дверь на щеколду. Водворил меч на подставку. Жутковатая рожа чугунного нетопыря, казалось, расплылась в издевательской ухмылке.

«Самое лучшее, что я могу сделать, это заснуть, наплевав на весь этот бред», – сказал себе Эгин.

Он вернулся в постель, где спала и казалась вполне безмятежной госпожа Вербелина.

Безмятежной она и впрямь только казалась. Когда Эгин нырнул под балдахин и, припечатав успокоительный поцелуй к обнаженному плечу, отвалился на подушки, стараясь унять легкую дрожь, он понял, что ошибся.

– Что там случилось? – самым тихим из тихих шепотов поинтересовалась Вербелина, а ее влажная ручка стала ласкать живот Эгина в непосредственной близости от непозволительного.

Случилось то, чего Эгин не предусмотрел. Он разбудил ее. Не то когда только выскользнул из постели, не то когда открывал дверь.

– Пустяки, кто-то мешал мне спать, – стараясь казаться сонным, отвечал Эгин.

Вербелина проигнорировала намек, содержащийся в выражении «мешал мне спать». Ее ручка продолжала нахально разгуливать по животу Эгина, а губы Вербелины осыпали поцелуями его грудь. Ее ресницы щекотали его кожу, а ее ноги обвили ноги Эгина словно плющ – стены Староордосской крепости.

Эгин неловко отстранился. Все его мысли – как ни прискорбно было в том признаваться даже самому себе – были заняты загадочным соглядатаем, колени которого выгибались в другую сторону, а торс странно напоминал… напоминал…

Да собачий, собачий торс, поставленный на задние ноги, он напоминал! И хвост. Такой же обрубленный, как и у остальных питомцев госпожи Вербелины, которая вот сейчас пытается склонить его к одному из Обращений.

– Мы никогда не пробовали с тобой ничего такого, – шептали губы Вербелины, сочась нектаром сладострастия.

– Разве ты не знаешь, чем это чревато, милая? – натужно улыбнулся Эгин, захватывая в плен блудливую руку своей подруги.

– Сейчас – ничем. Сейчас – ровным счетом ничем, – очень-очень тихо ворковала она.

Эгин, не чуждый в общем-то ни любви, ни постельным нежностям в пределах дозволенного, погладил Вербелину по волосам. Нет, заниматься любовью сейчас у него, похоже, не было никакого желания. И Вербелина, несмотря на все свои незаурядные старания, должна уяснить это. Какие у нее все-таки жесткие волосы.

Впрочем, отказываться вот так с ходу от запретного лакомства, которое предлагает тебе хорошенькая женщина… Нет, Эгин был мужчиной, в первую очередь мужчиной, а уж потом – офицером Свода Равновесия. Умом он уже согласился на одно, совсем небольшое отступление от Уложений Жезла и Браслета. Но только умом.