Афинский синдром - Михайловский Александр Борисович. Страница 48

Рукопожатие великого писателя было крепким и энергичным, — Месье Тамбовцев. — заговорил он по-английски, — Попав в Константинополь, я был восхищен и огорчен одновременно. Восхищен тем, как вы сумели воплотить в жизнь даже самые смелые мои фантазии, и огорчен тем пренебрежением, которое было оказано мне, как послу Франции. Неужели моя страна недостойна даже простой формальной вежливости?

— Месье Верн, будьте любезны присядьте, — ответив французу, указывая на легкое плетеное кресло, стоящее напротив, — у нас, у русских, есть выражение-«в ногах правды нет».

— Спасибо, месье, — Жюль Верн присел прямо напротив меня, — я был восхищен, с каким изяществом и вежливостью обходились со мной работники вашей канцелярии. И, особенно, работницы. Скажите, месье Тамбовцев, где вы нашли столько очаровательных мадемуазелей?

Мой гость имел в виду женский персонал дворцовой канцелярии. Это наш пилотный проект, курируемый на самом верху. Необходимо создавать гражданскую администрацию, а также необходимый для ее существования кадровый костяк и инфраструктуру. Пока, для неотложных нужд гражданского управления, и в помощь поручику Никитину — у нас его все чаще называют губернатором, — были мобилизованы несколько десятков бойцов и сержантов, имеющих склонность кого рода занятиям. Но это был временный выход из положения. Наш адмирал считает, что не мужское это дело корпеть над бумагами, вести картотеки, и улыбаться посетителям.

Зато по-военному подтянутый мужчина-начальник посреди дамского цветника выглядит куда как презентабельнее. В первые же дни после освобождения города, поручик и Ирочка Андреева, которая взялась помочь ему в столь нелегком деле, прочесали наш лагерь беженцев, куда стекались оставшиеся без крыши над головой бывшие обитательницы гаремов. Требовались умевшие хоть немного говорить по-русски, грамотные и симпатичные. С первого захода было отобрано не более дюжины кандидатур. Никитин привез из Одессы Антонину Викентьевну Каргопольскую, бедную как церковная мышь, и гордую, как британский лорд, вдову офицера, обремененную, к тому же, тремя детьми. Мадам Каргопольская и стала первым директором нашего «Смольного института».

Учиться первым ее подопечным пришлось фактически «без отрыва от производства», проходя практику в нашей Дворцовой канцелярии. Сначала, у Ирочки и мадам Антонины были некоторые расхождения в вопросе о пределах приличия в дамской одежде. Потом был найден разумный компромисс. В основном он казался расстегнутых воротов блузок, длины юбки до середины икры, и наличия на ней запахнутого бокового разреза до середины бедра. Цветовая расцветка классическая, белый верх — черный низ. Видимо эти гурии и привели истинного француза в такое волнение. Потому что, показавшаяся на мгновение в разрезе юбки стройная женская ножка, действует на местных мужиков, как удар электрошокером.

Думаю, что лет через…цать, это заведение будет называться «Университет госуправления», и учить тут будут далеко не на секретарш, и не только гражданок Югороссии.

Я с улыбкой посмотрел на нашего французского гостя. Видно, хорошо его зацепили наши красавицы.

— Месье Верн, мы нашли этих, как вы выразились, «очаровательных мадемуазелей» здесь, на развалинах Оттоманской империи, среди огня, крови и смерти. Правда, тогда они выглядели немного по-другому. Вы не поверите, какие чудеса способны совершить кусок мыла, хороший портной и доброе слово.

Но, извините, мы несколько отклонились от темы нашей беседы. Вас интересовало — почему мы не могли встретиться с вами, как с послом Франции? — Объясняю.

Во-первых, между Францией и Россией лежат руины Севастополя, и кровь тысяч его защитников. Франция веками игнорировала страдания христиан на Балканах и Кавказе, имея целью ограничить влияния России. Вспомните — сколько раз французские дипломаты подстрекали турецких султанов к нападению на Россию. Да и в 1812 и в 1854 годах французские армии вторгались в российские пределы. Мы помним не только развалины Севастополя, но и пепел сожженной французами Москвы.

Если вы все это вспомнили, то тогда вы поймете, почему мы не хотели разговаривать с послом маршала Мак-Магона- «героя» осады Севастополя. Мы, русские, помним не только хорошее, но и плохое. Так что время дружбы Франции с Россией еще не наступило. И вряд ли наступил в ближайшее десятилетие. Мои слова вы можете передать тем, кто вас послал. И на этом дипломатические переговоры можно считать оконченными.

Жюль Верн слушал меня молча, механически помешивая серебряной ложечкой черный турецкий кофе в маленькой фарфоровой чашечке, — Месье Тамбовцев, — тихо сказал он, наконец, подняв на меня печальный взгляд, — неужели русские всегда будут смотреть на мою любимую Францию, как на врага?

— В политике и дипломатии нет ничего невозможного, — сказал я, — надежды на нашу дружбу для Ротшильдов, Мак-Магонов, Тьеров, и прочих аристократов «золотого тельца», скорее всего, нет, и не будет. Так в жизни бывает, что грязную игру ведут политики и финансисты, а расплачивается за проигрыш в этой игре, как правило, простой народ. Причем, расплачивается своей кровью и своими страданиями.

Мы не собираемся враждовать с французским народом, или завоевывать Францию. Ваша страна, месье Верн, должна изменить свою политику в отношении России. Французы сами должны решать свою судьбу. Сказать честно, мы не собираемся уничтожать даже Англию, которая сделала России и русским столько зла, что вполне заслужила уничтожения, как государство. Просто она вынуждена будет стать просто Англией, страной, на Британских островах, без ее заморских колоний. Кстати, Ирландия, Шотландия и Уэльс, могут задуматься — а не лучше ли будет для них стать процветающими и самодостаточными европейскими государствами.

Месье Верн, давайте на этом покончим с политикой, и перейдем к любимой нами литературе. Позвольте рассказать вам анекдот, который был бы сейчас вполне актуален?

— Расскажите, месье Тамбовцев, — оживился Жюль Верн, — я никогда не слышал раньше русских анекдотов.

— Итак, — начал я, — Одна дама легкого поведения за немалые деньги, решила, что пора приостановить свой промысел и съездить на курорт отдохнуть. Одевшись как скромная молодая вдова, она села в поезд, и вскоре оказалась на пляже среди пальм. Там она случайно встретилась с состоятельным молодым человеком, который начал настойчиво предлагать ей вступить в отношения, в просторечии именуемые «курортным романом». — Жюль Верн понимающе кивнул

— Дама посмотрела на молодого человека профессиональным оценивающим взглядом, и спросила, — Месье, скажите, а каков род ваших занятий?

— Я владелец железной дороги, мадам, — гордо ответил тот.

— Тогда представьте, месье, — говорит ему дама, — вы приезжаете на курорт, а там вместо пальм и пляжа, кругом паровозы, паровозы, паровозы…

Жюль Верн долго смеялся, а потом, успокоившись, спросил у меня, — Месье Тамбовцев, а почему вы считаете, что этот замечательный анекдот, так актуален для нашего разговора? С вашего позволения, я буду рассказывать его своим друзьям, от перевода на французский язык он будет еще пикантнее.

— Месье Верн, просто я, как та дама, целыми днями кручусь в мутных и дурно пахнущих водах международной политики. Я хочу поговорить с великим писателем — а тут опять политика. Вы уж меня извините, я понимаю ваше беспокойство за La Belle France, но поверьте, мы сделаем все, чтобы судьбу Франции решали не банкиры, а простые французы. Но сумеют ли они это сделать — вот в чем вопрос?

Жюль Верн ничего не смог сказать мне в ответ. Видимо, такая постановка вопроса ему еще не приходила в голову. Было видно, что он пытается сообразить, кто из лично его знакомых мог бы подойти под указанные требования, и не находил ответа. Печально…

— Молчите, месье Верн? — вздохнул я, — Вот и мы тоже думаем о том же. И пока не находим ответа. Ладно, перестанем говорить о грустном. Лучше посмотрите — какие у нас красивые девушки?

Жюль Верн обернулся. По посыпанной крупным белым песком дорожке в сторону моря, весело переговариваясь, шли две юные прелестницы, одетые в длинные, до пят, белые купальные халаты. Непременные махровые полотенца висели у них через плечо. Говоря словами восточного поэта, это были: прекрасная роза и юный благоухающий бутон.