Настоящая принцесса и Бродячий Мостик - Егорушкина Александра. Страница 1

Александра Егорушкина

Настоящая принцесса и Бродячий Мостик

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Пролог,

в котором над Петербургом летает большая ушастая птица

Огромная ушастая птица кружила на своих мягких бесшумных крыльях высоко-высоко над городом, выше его огней, выше его крыш, башен и шпилей, выше мигающих светофоров и сияющих рекламных щитов, выше паутины проводов, затянувшей улицы, проспекты и площади. Там, в вышине, где небо было черным и глубоким, как колодец в неизвестность, рассекали воздух крылья филина, горели желтым огнем его зоркие глаза, высматривали что-то внизу – что-то, ведомое только ему. Он все чертил и чертил круги над городом, то снижаясь так, что едва не задевал когтями крыши, то поднимаясь выше, так, что видел сразу и далекие корабли в порту, и одинаковые коробки бесчисленных новостроек. Филин кружил и кружил, он словно нес стражу, охраняя город.

А город жил своей обычной жизнью, зажигал вечерние фонари, ронял осенние листья на дорожки садов и скверов, выдыхал теплый воздух мощными легкими метро, фыркал пылью дорог, хлопал сотнями дверей, жужжал и гудел машинами, переговаривался тысячами голосов, переглядывался тысячами окон. И если бы филин пожелал этого, он мог бы заглянуть в каждое из них, потому что для обитателей города он оставался невидимым.

Но филина на самом-то деле интересовало только одно окно, подоконник которого был тесно заставлен горшочками с кактусами. Там, за этим окном, на тихой узкой улочке, на третьем этаже старинного дома, украшенного по фасаду затейливыми лепными узорами, под апельсиновым абажуром, льющим мягкий свет из-под потолка, стояла на цыпочках у пианино девочка лет пяти с огненно-рыжими волосами, заплетенными в две косички. Она была такая маленькая, что едва дотягивалась до клавиатуры, чуть не утыкаясь в нее веснушчатым носом. Девочка старательно подбирала одним пальцем песенку про Чижика-Пыжика, сбивалась, вздыхала, но упрямо начинала с начала. Время от времени она поглядывала на часы, будто кого-то ждала, а потом снова принималась подбирать простенькую мелодию.

«Уху», – удовлетворенно ухнул филин, внимательно посмотрев на девочку, – и резко взмыл вверх.

Ветер, примчавшийся с далекого залива, распушил пестрые перья птицы. Внизу разматывались ленточки улиц, затихал вечерний шум, понемногу начинали гаснуть окна. Наконец, ловко скользя в потоках холодного ветра, филин очутился над площадью, ярко освещенной оранжевыми фонарями, которые покачивались на ветру. От площади, словно лучи от звезды, разбегалось несколько шумных улиц, не затихавших даже в столь поздний час. А над самой площадью высился дом, известный своим причудливым видом каждому обитателю города – этот сливочного цвета дом в шоколадно-коричневых узорах лепки напоминал скорее замок с множеством окон, украшенный двумя высоченными башнями. К одной из них и направился филин: он стремглав влетел в распахнутое узкое, освещенное изнутри окошко на самом верху башни, под неразличимым снизу бордюром из знаков Зодиака. Окно тут же захлопнулось.

Едва коснувшись пола, филин исчез, а на его месте мгновенно возник невысокий пожилой человек с седеющей бородой и в серебряных очках. Потирая замерзшие руки, он запер окно и устало опустился в глубокое кресло.

– Все в порядке. Ну что ж, значит, не зря я здесь…

Глава 1,

в которой голубой попугай падает с жердочки, а Лизе объясняют, что музыканта из нее не выйдет, и все бы кончилось плохо, не перебеги ей дорогу черный кот

Когда громадный голубой попугай Визирь с громким стуком шлепнулся на пол своей клетки, подняв тучу пыли, Лиза от неожиданности ойкнула и опустила смычок. Потом она поймала устремленный на нее взгляд Гертруды Генриховны и ойкнула еще раз.

– Это же в голове не укладывается, – сказала Гертруда Генриховна замогильным голосом. – Лиза, вы хоть сами понимаете, что играете?! Это же Мендельсон, а не «Чижик-Пыжик!» – название песенки она произнесла чуть ли не брезгливо. Лиза съежилась.

– Ни в какие воррота! – заорал опомнившийся Визирь. – Бездаррно! Бездаррно! Ррыжая куррица! Позоррище!

Вот именно, – кивнула Гертруда Генриховна. – Мое терпение лопнуло. Я отказываюсь заниматься с вами. Так и передайте Наталье Борисовне. Впрочем, нет, я сама переговорю с ней.

Разволновавшейся Лизе почему-то представилось, как Гертруда Генриховна вплывает в окно Бабушкиного кабинета верхом на метле. И со смычком в зубах.

– Бездаррно! – повторил Визирь понравившееся слово. – Корротышка! – добавил он, а потом скакнул по жердочке вбок и, склонив голову, нежно проворковал: – Перрчику, Герртруда? Каррамельку?

Гертруда Генриховна, шагая, как циркуль, подошла к визиревой клетке и накрыла ее лазоревым, в цвет попугая, платком. Это было единственное яркое пятно во всей громадной, пустой и невероятно пыльной комнате. Лиза в панике поискала, куда девать глаза от испепеляющего взгляда Гертруды Генриховны, которую с самого начала их знакомства называла про себя Горгоной Медузовной, и наткнулась на собственное отражение в высоком, потускневшем от пыли зеркале – маленькая рыжая девочка в клетчатой школьной форме прижимает к груди скрипку. А ведь все было так хорошо! Лиза без запинки отыграла упражнения зануды Шрадика, правильно вспомнила все эти душные гаммы, и Гертруда не ругалась! Занимались они всего три месяца, с сентября, и Гертруда всегда скупилась на похвалы. Но сегодня она даже кивнула и пробурчала «Весьма удовлетворительно», а ведь Бабушка предупреждала Лизу, что в устах строгой преподавательницы это наивысшая похвала! Что же теперь случилось? Лиза и успела-то сыграть всего тактов десять Мендельсона…

Может быть, Гертруда Генриховна так испугалась из-за своего Визиря? Но ведь он сразу вспорхнул обратно на жердочку! И вообще Лизе совсем не было жалко Визиря. Поделом мерзкой птице! Раньше Лиза его у Гертруды Генриховны не видела, – должно быть, он появился здесь всего день-два назад, и без него было значительно лучше. Мало того, что перед началом урока этот попугаище, неслышно подлетев к Лизе в темном коридоре, вцепился ей в волосы и пребольно клюнул в темечко, и хорошо еще, что кудрявая лизина грива несколько смягчила удар! Так к тому же весь урок птица, водворенная в новенькую клетку, не мигая, глядела на Лизу круглым коричневым глазом, отчего у бедняжки дрожали руки и даже порвалась струна. Нет, Визиря Лизе совсем не было жалко.

– Звук у вас отвратительный – словно кошку за хвост дерете, – продолжала между тем Гертруда Генриховна, и Лизе вдруг подумалось, что с Гертруды и впрямь станется обижать кошек. – Смычок вы вообще не знаете, как держать. И не советую вам искать другого педагога, ничего у вас из этого не выйдет. Всего вам доброго. Попытайте счастья на другом поприще. – Все это она говорила, тесня Лизу в прихожую, к куртке и ботинкам.

– Всего добррого! – донеслось из-под платка. – Прроваливай! Ррыжая мымрра! Кошмаррр! Скррипачка! Виррррртуоз!

– Довольно, Визирь! – прикрикнула на него Гертруда Генриховна. Она так торопилась выставить Лизу вон, что даже самолично принесла из комнаты папку с нотами и скрипичный футляр.

– Ваш папа, Лиза, – не унималась она, – ваш папа, Лиза, был бы вами очень и очень недоволен!

Этого ей говорить вовсе не следовало. Лиза застегнула последнюю пуговицу, взяла рюкзак, футляр и папку и вышла за дверь, гордо задрав конопатый нос. Однако на темной лестнице закипавшие слезы пришлось уже вытирать варежкой.