Шпион Темучина - Посняков Андрей. Страница 7

Из новых кого взять? Молодые воины в кочевье Баурджина имелись – человек с полсотни, но вот беда, толком-то их нойон и не знал, не было случая сойтись с каждым поближе – даже на охоте. Простые пастухи-араты относились к Баурджину с почтением и страхом – еще бы, человек самого Темучина!

Баурджин вздохнул. Юмал и Кооршак не подходят, Кэзгерул далеко… Кто остается? А остается Гамильдэ-Ичен! Что ж сразу-то он не вспомнился? А потому не вспомнился, что до сих пор Баурджин считал его как бы своим младшим братцем и соответственно относился. Пять лет назад, когда Дубов только объявился в здешних степях, Гамильдэ было тринадцать. Ребенок. Пусть умный, пусть грамотный… А сейчас Гамильдэ-Ичен – уже не ребенок, воин! Правда, воинское искусство не очень любит, все просится отпустить его к уйгурам – в монастыри за древними знаниями. А и отпустить – осенью, вот закончить с кочевьями… Да-да, осенью – когда можно чуть отдохнуть, расслабиться, подвести итоги многотрудного года. Недаром говорят – одна осень лучше трех весен. Признаться, раньше, до того как попасть сюда, Дубов не считал скотоводов какими-то уж особенно умными людьми. Однако, возглавив род, быстро переменил свое мнение, столкнувшись со многими проблемами. Не такое это, оказывается, простое дело – пасти скот. Много чего надобно знать и уметь. Точно знать места кочевий – своих и соседей, – вести на дальние пастбища табуны, ориентируясь по солнцу и звездам, вычислять даты и продолжительность природных явлений – первого снега, солнечных и лунных затмений, периода «девяти девяток» – самых холодных дней зимы, лечебные травы – не только себя лечить, но и скот.

Кочевники отличались повышенной любознательностью и почитали знания. Особенно этим выделялся как раз Гамильдэ-Ичен. Отпустить его, что ли, к уйгурам? Глядишь, астрономом станет или великим писателем – сказителем-улигерчи. Но это – потом, осенью, а до осени еще много дел.

– Эй, Хартанчэг, – приняв решение, Баурджин подозвал чистящего лошадей мальчишку, – скачи на дальние пастбища, там, на самой высокой сопке найдешь Гамильдэ-Ичена. Скажешь – пусть бросает все и срочно скачет сюда… Нет, уже не сюда – а к реке Керулен, в кочевье великого хана! Мы не быстро поедем – нагонит. Так… – Баурджин снова задумался – ему, как нойону, все ж таки приходилось держать в голове массу хозяйственных дел. – Кроме Гамильдэ, на дальнем пастбище еще трое пастухов. Мало! Ты, Хартанчэг, останешься с ними, четвертым!

Ох, какой радостью вспыхнули при этих словах темные глаза мальчишки! Ему и было-то всего лет восемь… или десять…

– О нойон! – Паренек поклонился. – Исполню все в точности! А могу я… – Он замялся.

– Можешь, – усмехнувшись, великодушно разрешил. – Можешь забежать в свой гэр и похвастать перед своими домашними. Только побыстрей, парень!

Юный Хартанчэг, поклонившись нойону до самой земли, бросился к гэру.

Слава Христородице, хоть не болит голова – кого за себя оставить. Джэгэль-Эхэ – человек опытный и надежный. Нет, какое это все-таки счастье – иметь надежную и опытную во всех делах супругу. К тому же – такую красавицу!

Гамильдэ-Ичен нагнал всадников уже в конце пути. Тянулись кругом невысокие сопки, кое-где поросшие лиственницами, кедрами и березами, блестела под солнцем река, а далеко за ней синей стеною вставали Хантайские горы.

Воины подозрительно оглянулись на стук копыт, многие взялись за сабли.

– Спокойно, – передавая Эрдэнэту бортохо (флягу) с арькой, ухмыльнулся Баурджин-нойон. – Это мой человек – Гамильдэ. Я о нем говорил.

Гамильдэ-Ичен – темно-русый, большеглазый, тощий – экипировался для перехода со всей возможной тщательностью: поверх голубой шелковой рубахи натянул серебристую, тщательно начищенную песком кольчугу, привесил к поясу саблю, а за спину – саадак с луком и стрелами. У седла нарочито небрежно болтался сверкающий металлический шлем, а налетавший ветер развевал за плечами юноши изумрудно-зеленый чжурчжэньский плащ, заколотый серебряной фибулой с изображением сокола. Это не говоря уже о том, что Гамильдэ, как опытный воин, явился, имея за спиной четырех заводных лошадей.

– Сонин юу байнау, Баурджин-нойон? – подъехав ближе, приветствовал Гамильдэ-Ичен. – Какие новости?

– Здравствуй, Гамильдэ. – Баурджин улыбнулся. – Рад, что ты со мной. Ты что так вырядился? Думаешь, мы на войну собрались?

– На войну, не на войну, – приосанился юноша. – Какая разница? Выдел бы ты только, нойон, каким глазами смотрели на меня девчонки в кочевьях, мимо которых я проезжал!

– А, вон оно что, – расхохотался Баурджин. – Так ты, значит, заодно и невесту себе решил присмотреть?

– А чего бы и не присмотреть, коль есть к тому такая возможность?

– Верно, что и сказать – жених! Эрдэнэт-гуай, – молодой нойон обернулся к посланнику, – нет ли у тебя на примете какой-нибудь хорошей девушки?

– Как же нет?! – Эрдэнэт всплеснул руками. – Знаешь, уважаемый Баурджин, я вот как раз только что подумал об одной девушке из хорошего рода. Так вот, у нее есть старшая сестра…

– Старшая?

– Очень работящая и умница, каких мало! Работа в ее руках спорится, не всякий арат угонится. Все делает, все умеет – и на лицо пригожа. Пусть твой человек засылает сватов – не пожалеет!

– Зашлем, а, Гамильдэ? – подначил приятеля Баурджин. – Осенью, глядишь, и на свадьбе твоей погуляем – уж попьем арьки!

– О, арьку она прекрасно готовит! – Эрдэнэт восхищенно поцокал языком. – Одна бортохо с ее арькой десятерых с ног свалит.

– Одна бортохо? Десятерых? – недоверчиво покачал головой Гамильдэ-Ичен.

Посланник тут же поправился:

– Ну, семерых – точно! Верно, Алтансух?

Тот, кого называли Алтансух – еще совсем молодой воин, – смущенно поежился, остальные громко захохотали. Видать, привыкли смеяться над молодым парнем.

– Позволь сказать, уважаемый? – почтительно обратился к посланнику Гамильдэ-Ичен.

Тот милостиво кивнул.

– Если та девушка, которую ты нахваливаешь, и вправду такая умница – что же она до сих пор не замужем? И… еще вопрос – а сколько же ей лет?

– Лет ей, парень, не так уж и много, – Эрдэнэт начал отвечать с последнего вопроса, – двадцать два, а может, двадцать пять, а может – и двадцать восемь. Да какая разница? Разве возраст – главное для хорошей жены?

– Двадцать восемь! – Гамильдэ в ужасе заморгал.

– К тому же рука у нее уж больно тяжелая, – как ни в чем не бывало продолжал посланник. – Если что не так, ка-а-ак вдарит – мало не покажется, не посмотрит, что муж или там жених. Верно, Алтансух?

Воины снова захохотали. Алтансух покраснел и замотал головой, так что Баурджину даже стало его жаль – да, уж точно, этот молчаливый парень был среди своих постоянным объектом насмешек. Светлоглазый – что, в общем-то, не редкость для монголов, и какой-то такой… Типа маменькиного сынка – бывают такие люди.

– Ай, Сухэ, расскажи-ка нашим друзьям, как ты прокрался в гэр к одной вдовице, перепутав ее с младшей сестрой?

– Да не крался я никуда! – возмутился наконец Алтансух. – Выдумки все это, клянусь Тэнгри!

Вдали, за сопками, показались белые юрты – очень много юрт – кочевье, ставка Темучина. Тут и там проносились воинские отряды, стояли возле гэров вооруженные копьями часовые, а над самым большим гэром развевалось синее девятихвостое знамя.

– Куда? – откуда ни возьмись возник конный разъезд. – Кто такие?

– Я Эрдэнэт, посланец хана, – молодой человек поспешно вытащил из-за пазухи золотую пластинку – пайцзу – с изображением оскаленной головы тигра, – со мной – Баурджин-нойон и его друг.

– А, Баурджин-нойон, – начальник стражи, здоровенный монгол в кожаных латах, с любопытством посмотрел на Баурджина, – сам великий хан уже справлялся о тебе. И велел ехать к Боорчу-гуаю – вы, говорят, знакомы.

– С Боорчу? – переспросив, улыбнулся молодой князь. – Конечно, знакомы, еще бы. Ох, опять пить… Что глядишь, Гамильдэ? О тебе беспокоюсь – как бы не упился.