На линии огня - Гамильтон Дональд. Страница 1

Дональд Гамильтон

На линии огня

Глава 1

Я посмотрел на расстояние от окна до желтого пожарного гидранта на перекрестке за три квартала от меня. На масштабной карте города оно составляло четыреста двадцать шесть ярдов, а если мерить шагами с учетом углов – четыреста двадцать два ярда. Не та разница, чтобы тревожиться. У меня был упорный мешок с песком на штативе и телескопический прицел с шестикратным увеличением, а само оружие, что мне подобрали, – «спрингфилд» звездного калибра, с кучностью рассеивания менее дюйма на сотню ярдов при стрельбе патронами, которые этой винтовке особенно по нутру. Большинство людей, по-видимому, не знают, что оружие весьма разборчиво к тому, чем его пичкают: то, что при стрельбе из одного мушкета окажется мечтой, воплотившейся в явь, из другого развеется как дым в окружающем ландшафте. Эта же газовая трубка, то бишь ствол, особенно жаловала пульки в сто восемьдесят гранн в передней части гильзы, набитой порохом «Хай Вел № 2», который выталкивает свинцовую пилюлю со скоростью, по моим прикидкам, превышающей двадцать восемь сотен футов в секунду.

Без четверти три я приоткрыл окно. Денек для работы выдался прекрасный. Небо хмурилось, что могло быть чревато неприятностями, доведись мне рассчитывать расстояние – в облачный день нелегко точно определить дистанцию. Но сейчас это не имело значения, ибо все было выверено заранее. Важнее было другое – отсутствие ветра. Я даже предупредил, что при бризе со скоростью, превышающей пять миль в час, работу, назначенную на нынешний день, придется отложить. Трудно надеяться сделать серию удачных выстрелов при сильном ветре – во всяком случае, не на городской улице, где его направление меняется несколько раз в минуту.

Шестерка, которого ко мне приставили, тянул сигарету за сигаретой. Время от времени упорно предлагал закурить и мне, но я не дурманю голову, когда предстоит стрелять. Достаточно небольшой практики зачетных стрельб, чтобы убедиться, как курение на старте влияет на результат – минимум шесть – восемь потерянных очков.

Без десяти минут три я приладил винтовку и уселся позади стола, припав к нему грудью. Большой оптический прицел четко и ярко поймал в объектив желтый гидрант. Шестерка – его имя было Сэм и как-то там еще, но все обращались к нему по кличке Уити – каждые пятнадцать секунд отворачивал манжету, чтобы взглянуть на часы.

– Смахивает на то, что эта маленькая сволочь опаздывает, – заявил он.

Я предпочел воздержаться от ответа. Есть такой тип людей, которые раз и навсегда вбили себе в голову, что дожди идут лишь тогда, когда они устраивают пикники, и разубеждать их в этом – дохлый номер. Без пяти три я достал патроны, четыре из них вставил в магазин, пятый загнал в патронник, закрыл затвор и снял предохранитель.

Шестерка закурил очередную сигарету, глянул на часы и уставился в окно. Он был весь какой-то нескладный, несуразно одетый, да еще с плохими зубами. Этот тип вытащил автоматический пистолет и теперь поигрывал им. Его пушка «Пи-38», полагаю, была доставлена сюда немецкими эмигрантами, так как не походила на ту грубую модель, которую клепали в Германии в конце войны, или же на одну из тех игрушек для юнцов, что впоследствии собирались на фабрике из оставшихся запчастей, чтобы обменивать их на американские сигареты. Пистолет выглядел солидным оружием и потому внушал доверие.

– Убери эту штуку подальше, – предложил я.

– Послушай...

Я щелкнул предохранителем на «спрингфилде», открыл затвор и, поднявшись, начал разряжать винтовку. Уити взмахнул своим военным сувениром:

– Черт побери, куда это ты собрался?

– Домой, – ответил я, – если ты сейчас же не уберешь эту игрушку с глаз долой.

– Послушай...

– Сам послушай, – перебил я его. – Не люблю, когда в одной комнате со мной играют заряженным оружием. Это заставляет меня нервничать. А когда я нервничаю, то не могу стрелять точно в цель. Убери пушку и держи от нее руки подальше, или вся сделка побоку.

– Ну, если ты так боишься... – начал было он.

– Любой, кто не боится заряженного оружия, – законченный болван, – заявил я, не дав ему закончить фразы.

– Но послушай...

– Уже без двух минут три, – напомнил я. – Решай скорее. Или – или.

– Ах, дьявольщина!.. – Через мгновение он убрал пушку в кобуру под мышкой. – Лучше тебе постараться сделать свое дело как следует – вот и все, что я хотел сказать.

– Тогда сядь где-нибудь так, чтобы я не дергался и мог все сделать в лучшем виде.

Снова защелкнув затвор, я устроился с винтовкой и поймал в прицел гидрант. Затем подал оружие немного вперед и назад, чтобы осмотреть будущее поле огня под другим ракурсом. Место было достаточно хорошее. Я сам его выбрал. Авеню, то, что пролегало подо мной, заканчивалось там на перекрестке, поэтому выпущенные пули должны были попасть в глухую стену окружного банка и расплющиться о нее или рассыпаться на кусочки, исходя из законов баллистики. При этом, возможно, кто-нибудь из ни в чем не повинных прохожих, оказавшихся поблизости, будет поцарапан осколком камня или металла, но уж никак не попадет под свист отлетающих рикошетом пуль.

Какая-то женщина прошествовала через поле моего обзора, позволив себе попасть точно в перекрестие прицела. Это вызвало у меня странное чувство, и я немного поднял винтовку, чтобы она не была нацелена прямо на проходящих там пешеходов. Ведь когда смотришь через прицел заряженного оружия, возникает отвратительное ощущение власти: легкое нажатие на спуск – и вот уже этот кто-то мертв, а все благодаря тебе.

Тут шестерка, который в это время уставился в бинокль, зашипел, обращаясь ко мне, – и мгновением позже в поле обзора моего прицела возник Мэйни вместе с неизвестным мне мужчиной. Невысокая квадратная фигура Мэйни не допускала возможности ошибиться – перепутать его с кем-либо; однако, несмотря на свои небольшие размеры, он заполнил собою весь прицел. Я видел его стоящим возле гидранта в тот момент, когда он в жарком споре со своим спутником, видимо, приводил какой-то аргумент. Этим утром Мэйни посетил окулиста, и теперь темные очки даже на таком расстоянии придавали его лицу слепое, неопределенное выражение.

Шестерка яростно зашипел, приказывая мне не тянуть резину. Я снова снял предохранитель, сделал глубокий вдох, задержал дыхание и навел перекрестие прицела. Выбрав слабину этого чертова спуска военного образца, я начал жать на него. Дело не в том, чтобы знать, когда из дула вырвется выстрел: это то, что должно быть ведомо лишь вашему подсознанию, но ни в коем случае не пальцу, иначе он дернется – и пиши пропало... В самый последний момент Мэйни подкрепил свой аргумент всем известным жестом, выбросив руку в воздух, как бы ловя что-то на лету. И тут оружие выстрелило.

Четыреста ярдов – путь неблизкий даже для пули, летящей со скоростью, вдвое превышающей скорость звука. Винтовка отдала мне в плечо, отбросив прицел от мишени, а комната содрогнулась от взрыва заряда 30-го калибра. После всего этого я вновь навел прицел на прежнее место. Мэйни все еще стоял там. Затем, когда стихли последние отголоски выстрела, он развернулся и упал на тротуар. Я видел, как пуля ударила в стену банка, вплотную пройдя мимо того места, где только что находился Мэйни. «Ну, – подумал я, – похоже, все получилось».

– Ты попал в него! – заорал шестерка. – Влепил в него пулю! Он упал! – Бросив бинокль, Уити повернулся ко мне.

Я встал со стула. В ту же секунду открылась дверь и смущенный женский голос произнес:

– Что тут творится? Откуда этот ужасный шум?

Глава 2

Конечно же появление кого-либо здесь, на третьем этаже, в субботний полдень никоим образом не предполагалось – это было проверено и перепроверено. Я лично обошел все соседние помещения, перед тем как сюда пожаловал. Один соседний офис принадлежал страховой компании, другой занимался почтовыми заказами, и обе конторы были закрыты на уик-энд. К тому же предполагалось, что дверь заперта. Но расшалившиеся нервишки и большое количество выпитого накануне виски, участившее позывы мочеиспускания, вынудили шестерку спуститься вниз. Должно быть, возвращаясь, он забыл задвинуть засов.