Степная дорога - Иволгина Дарья. Страница 3

Пеший караван продвигался медленно. Оно и немудрено: почти все путники с трудом переставляли ноги. Вид их показался Алахе донельзя странным: костлявые, изможденные мужчины с очень белым, болезненным цветом кожи. Алаха никогда прежде не видела таких белесых людей и теперь не могла сдержать отвращения. Такого цвета могильные черви!

Эти люди выглядели изголодавшимися, хворыми; многие – с несвежими повязками на старых ранах, словно они несколько дней назад побывали в сражении. И все же они не выглядели воинами. Несмотря на то, что среди путников не было здоровых, по-настоящему крепких людей, от каждого из этих странных мужчин веяло странной силой, полной темной угрозы.

Рабы, подумала Алаха, содрогаясь. Рабский караван из Самоцветных Гор! Так вот как это, оказывается, выглядит! До сих пор она только слышала о подобном. Сегодня судьба впервые привела увидеть.

Два десятка усталых, исстрадавшихся мужчин. И ни одной женщины.

Алаха ударила меринка пятками и с гиканьем помчалась навстречу каравану. Если эти люди попытаются причинить ей зло, она сумеет уйти от погони. Этим несчастным вовек не догнать в степи меньшую дочь вождя.

***

Путешественники тоже заметили всадника, стремительно приближавшегося к ним. Молодой человек, ведший в поводу головную лошадь, остановился. Остановился и его товарищ, крепкий, широкоплечий, с первой проседью в темных вьющихся волосах. Эти двое уж точно никогда не были рабами – исполненная достоинства осанка, взор открытый и ясный, загорелые здоровые лица. Даже на справную дорожную одежду можно не глядеть – достаточно встретиться с ними глазами.

– Кочевник, – проговорил тот, что был помоложе, и в нерешительности оглянулся на сотоварища.

Тот приложил ладонь щитком к глазам, всмотрелся. Вздохнул, покачав головой.

– Почти не вижу… Далеко. Не пойму, кто он, – передовой, одиночка? Отбился от своих? Разведчик? Может быть, разбойник? Здесь, говорят, и такие встречаются… Знаешь ли, Соллий, как бывает? Повстречается тебе в степи верховой, и кажется – будто никого больше здесь нет, только он да ты, а степь пуста от горизонта до горизонта – ни единой живой души… На наш с тобой погляд степь везде одинаковая, ровная и однообразная, как сковородка. Здесь, вроде бы, и схорониться негде. А потом, вослед за передовым, целый отряд выскакивает – ровно из-под земли. Один раз и со мной так случилось.

– Как же ты жив остался? – спросил Соллий, тревожно щуря глаза и вглядываясь в даль.

– Сам не знаю. Я… честно признать, я бежал, а они не стали меня преследовать. Больно уж неказиста показалась им добыча, должно быть. – Рассказчик хмыкнул чуть смущенно. – Ох, что-то плохо я стал видеть. Старею, должно быть.

Соллий вздохнул.

– Зрение тут не при чем, брат Гервасий. Сам ведь учил меня: все люди перед Отцом одинаковы, а разнятся обличьем только ради удобства. У нас с тобой глаза круглые и приспособлены для чтения книг, а потому и близоруки. Люди же степей узкоглазы и поэтому хорошо зрят на дальние расстояния; а мошки у себя под носом иной раз и не различают…

Брат Гервасий только хмыкнул.

– А знаешь ли что, Соллий, – проговорил он вдруг, – ведь этот всадник – женщина. Гляди, косы, шелковый платок…

Пока Соллий и брат Гервасий всматривались в неожиданного всадника, гадая, кто он и с какой целью несется сюда во весь опор, остальные их спутники стояли молча, хмуро уставясь в землю. Словно скот, подумал Соллий, поглядывая на них с невольным раздражением, которого сам стыдился. И ничего поделать с собой не мог. Соллий вырос в светлой, полной надежды и милосердия вере Близнецов. Никогда он не знал над собою принуждения, а если и подчинялся наставникам или брату Гервасию, то исключительно по доброй воле. Божественным Братьям Соллий служил с любовью чистой и истовой и твердо усвоил: истина делает человека свободным. По незрелому разумению Соллия, никакая неволя не должна сгибать человека и никакому принуждению не сломать дух истинно верующего. Веры от человека не отнять – ни кнутом, ни голодом, ни непосильной работой. Ни надсмотрщик, ни кандалы, ни злая судьба – ничто и никто не волен над истинным светом. Но эти люди не выглядели светоносными сосудами – как называл истинно верующих тот же брат Гервасий. Они представлялись Соллию сосудами отчаяния, боли, тупой покорности.

Брат Гервасий и Соллий возвращались из Самоцветных Гор. Не в первый уже раз Ученики Богов-Близнецов наведывались со своей миссией в эти страшные края – многие всерьез полагали рудники вратами преисподней. Заплатив немалую мзду вершителям рабских судеб – смотрителям рудника и распорядителям работ – спускались в недра. Терпеливо выискивал единоверцев среди множества несчастных – с тем, чтобы выкупить их и вывести к свету. Всякое добро восславляет Божественных Братьев – а там, где невозможно сделать большего, надлежит довольствоваться и малой мерой.

Сейчас главная забота Учеников – доставить спасенных в ближайший город, где есть храм Близнецов. Многие нуждаются в исцелении не только омертвевших от страдания душ, но и в помощи обыкновенного лекаря. Да при этом еще такого, чтобы не задавал лишних вопросов – мол, откуда такие страшные шрамы и почему рану не залечили вовремя; чтобы не делал "одолжения", снисходя до бывших каторжников своим высоким лекарским искусством, чтобы не морщился брезгливо и не пугался, завидев клеймо Самоцветных Гор – три зубца в круге. А такие лекари – только из числа служащих Братьям. Среди обычных лекарей не встречал что-то Соллий подобной готовности служить ВСЕМ людям, без разбору…

Кочевники обычно не трогали эти караваны – много ли возьмешь со скорбных да убогих! Так что путь до Саккарема предстоял довольно спокойный, хотя и нелегкий.

Однако на этот раз у сотоварищей имелась еще одна забота – пусть поменьше, зато куда как покаверзней. Имела она обличье вполне человеческое, носила имя – Салих из Саккарема и с первого взгляда не внушала никаких опасений. Но это только с первого взгляда.

Ибо оказался этот Салих из Саккарема человеком настолько злокозненным, что едва не послужил причиной серьезной размолвки между Соллием и братом Гервасием.

***

Случилось все на второй день после того, как караван покинул Самоцветные Горы. Глядел Соллий на спасенных людей, своих единоверцев, и больно ему было. Сомнения начинали глодать его сердце: неужто и впрямь бывает такая беда, что даже вера не спасает человека – гибнет сперва душой, а потом и телом? Молодой Ученик Соллий, вспыльчивый, к людям подчас излишне недоверчивый. Не таков брат Гервасий – этот всего навидался и оттого сделался мягким, точно масло.

Но вот привиделось что-то Соллию, прочел он что-то нехорошее в глазах одного из выкупленных рабов. Кивнул, чтобы тот приблизился, и заговорил с ним.

Спросил о родных.

– Я из Саккарема, господин, – ответил бывший раб хмуро.

– Я тебе не господин, – нахмурился и Соллий.

Бывший раб вскинул глаза – дерзкие.

– А кто ты мне, если взял меня из лютой доли, выкупив за деньги?

– Я – твой брат, – ответил Соллий. – Называй меня "брат Соллий".

– Брат Соллий, – произнес бывший раб, словно пробуя эти слова на вкус. И усмехнулся. – Моя мать называла меня Салих.

– Если ты родом из Саккарема, Салих, то не лучше ли для тебя будет отправиться прямо к твоей матери? – спросил Соллий, решив отринуть все недостойные подозрения и говорить с хмурым этим человеком спокойно, дружески – так, как советовал брат Гервасий.

Однако не так-то просто это оказалось. Салих упорно отвергал протянутую руку.

– Лучше уж сразу убей меня, господин мой и брат Соллий, – проговорил он. – А родичей моих, коли встречу, то самолично жизни лишу…

И покривил тонкие, обметанные лихорадкой губы.

– Как так? – Соллий глянул прямо саккаремцу в глаза и словно волной жара на него плеснуло, такой лютой ненавистью пылали они.

Захлебнувшись горьким воспоминанием, Салих почти сразу утерял осмотрительность.