Опустошители - Гамильтон Дональд. Страница 31

Субъект с пистолетом — как выяснилось, парабеллумом — обогнул меня и предстал во всей красе. Крупный, смуглый, средних лет. Черная морская фуражка, черный, опрятный китель, а поверх него — опрятный комбинезон, предназначенный для черной работы. Парабеллум тоже опрятный и черный — вороненый. Модель довольно древняя, калибра 7, 65-мм. Нынче парабеллумы делают девятимиллиметровыми и называют “люгерами”. Но и этот вычищенный, ухоженный старичок выглядел весьма впечатляюще.

Гастон Мюйр передвигался мягко, спокойно, словно по картинной галерее разгуливал. И дозволял мне изливать бессильное бешенство. Превосходный знак! На месте Гастона я давно хватил бы невыносимого болтуна рукоятью по башке. Но Мюйру, пожалуй, не было чуждо нечто человеческое.

— Достаточно, мистер Клевенджер, — объявил он. — Повторяю: достаточно!

— Сделайте мне маленькое одолжение, Мюйр — если вы Мюйр.

— Да, меня зовут Мюйром. Какое одолжение?

— Дайте подержать вон ту мерзавку за горло секунд шестьдесят.

— Простите, мистер Клевенджер. Вполне понимаю ваше разочарование и гнев, однако и вы поймите: здесь — конец пути. Освободить вас и отпустить восвояси немедля мы попросту не можем. Будьте любезны присоединиться к даме. К вашей даме.

Изрыгая невнятную и нецензурную хулу, я поднялся с бревна и проковылял к Женевьеве, которая уже вышла из машины. Дженни поглядела на меня, потом на Мюйра, облизнула губы.

— Что... Что вы с нами сделаете?

Я потихоньку рассердился. Ну, пояснят тебе, дурища: заведем поглубже в шахту, пристрелим, закопаем, и до скончания веков никто ничего не обнаружит... Утешишься? А ежели скажут иное? Поверишь? Какого лешего надрывать голосовые связки, задавать никчемные вопросы, ежели ответ обретается в нескольких шагах и считаных минутах?

Я сочувствовал Женевьеве. Не хотел сочувствовать, но все-таки... Сострадание в нашем деле — порок, и немалый. Ларри Фентона я уже пожалел — и вот, расхлебываем итоги. Женевьева купила фишки и вступила в игру несравненно раньше моего. Именно благодаря ей за рулетку сел и я. По справедливости, миссис Дрелль полагалось увидать, на котором из полей остановится пляшущий шарик.

— Неужели, — вкрадчиво полюбопытствовала Ноэминь, — ты сама не понимаешь, о драгоценная маменька? Видишь уютную темную дырочку в склоне холма? К ней и топай!

Она повела прозрачным пистолетом:

— И ты пошевеливайся, милый.

— Бумаги проверила? — прервал Гастон Мюйр.

— Да. Папка на заднем сиденье.

— Ключи от машины?

— Где положено.

— Убедись, — велел канадец. — Потом возьми в хижине керосиновый фонарь и моток веревки. За дверью, слева. И спрячь это богомерзкое оружие! Здесь оно вовсе ни к чему.

Положение создалось невыносимое. Обыкновенно, когда наступает развязка, ты стреляешь, колешь, лупишь по горлу ребром ладони — короче, обезвреживаешь неприятеля всевозможными доступными способами. Даже добровольно вызвавшись поработать наживкой, в определенную минуту неожиданно слетаешь с крючка и щука обнаруживает, что клюнула на живца-пиранью...

Но сейчас я не властен был ни обороняться, ни, тем паче, атаковать. Ибо Гастона Мюйра и паскудную Ноэминь полагалось отпустить подобру-поздорову.

Я покорно и обреченно карабкался по откосу вослед Женевьеве. Если, подумал я тоскливо, напасть на Мюйра и его спутницу, если справиться с обоими — допустим, этот карамболь получится, — как потом дозволить им ускользнуть вместе с папкой, не вызвав обоснованных подозрении? Ох и дьявольщина! Что ж, будем надеяться, боги окажутся милосердны — и Мюйр с ними вместе. На милосердие Ноэмини мог бы рассчитывать лишь набитый болван.

Сия благовоспитанная барышня шла по нашим пятам, обремененная керосиновым светочем и пеньковым вервием. Я приметил: невзирая на просьбу Мюйра, стеклянный пистолет по-прежнему оставался в нежной девической лапке.

Запыхавшаяся Дженни остановилась у жерла шахты, расширив сочащиеся ужасом глаза. Немудрено запыхаться, коль доводится одолевать подобный откос в модных туфлях с высокими каблуками. Вечернее платье — помятое, несвежее — взмокло на спине и под мышками. Глядя на меня с вопрошающей мольбой, Женевьева сглотнула.

Зажигать “летучую мышь” выпало Мюйру, ибо Ноэминь, подобно всем своим сверстникам, понятия не имела об осветительных устройствах доэлектрической эпохи. Вручив горящую лампу напарнице, Гастон отобрал веревку. Настоящий матрос не может взять в руки моток — или, как выражаются морские волки, “бухту” — бечевы, не подвергнув ее хоть какому-то воздействию. Мюйр тщательно свернул веревку заново, поаккуратнее.

Воспоследовали нетерпеливые звуки. А именно: восклицание Ноэмини:

— Тебе заняться нечем?! Удивленный Мюйр повернул голову:

— Но их же связать придется, крошка. Вязать удобней, когда бечева распускается без помех. А времени в обрез. Я дал... приятелям... условный знак немедленно после твоего звонка, но подходить к побережью вплотную они, сама понимаешь, не в силах. Местом встречи определили прежний квадрат, и до него не близко. Лучше минуту потерять, чем задержаться в шахте на полчаса, клубки распутывая.

Ноэминь едва не подскочила.

— Ты... Ты не хочешь их укокошить? После краткого молчания Мюйр открыл было рот, однако осекся. Он выглядел по-настоящему растерянным. Перекинул моток через левое плечо, прочистил горло, указал на вход в угольные штольни:

— Бери фонарь и ступай вперед. Ноэминь сощурилась. Мюйр опять откашлялся.

— Убийство — не по моей части, малютка. Я подаю сигналы и правлю яхтой. Уже долгие годы. А кровопролитий не жалую. Здесь, между прочим, убивать вообще незачем. И никто никого не убьет.

— Спятил? — возопила Ноэминь. — Ты же отлично знаешь: освободятся — все полетит к чертям собачьим! Рисковать нельзя! А кроме... кроме этого, они оба чересчур хорошо знают меня. Останутся жить — я в Америку и ногой ступить не смогу!

Мюйр задумчиво созерцал напарницу.

— Чушь, галиматья и ахинея, — сказал он. — Тебе просто кровушки попить неймется. Знаешь, как определил свою подчиненную Ганс Рюйтер? Хищная, лютая, ненасытная. Конец цитаты. А как умер Ганс, между прочим, а? Ведь об этом спросят, не сомневайся...

Ноэминь промолчала. Мюйр продолжил невозмутимым голосом:

— Убери. Свой. Достогнусный. Пистолет. У меня парабеллум — не подлая стеклянная дрянь, а стреляю навскидку и сумею отлично доставить бумаги без твоего участия. Понятно?

Хорошенькое детское личико Ноэмини исказилось чисто взрослой ненавистью. Но девица быстро совладала с собой, пожала узкими плечами, отвернулась, убрала сернокислотный пистолетишко.

Двинулась внутрь шахты.

Мюйр подал мне знак идти следом, потом любезно препроводил за покорным слугой Женевьеву Дрелль. Следовало воспринимать это как изысканный комплимент: Гастон полагал меня опасным субъектом и не хотел держаться излишне близко.

— Будьте любезны, без глупостей, мистер Клевенджер, — посоветовал он. — Заверяю: при скромном поведении все останутся невредимы.

— Невредимы? — взвыла Дженни. — Связанные, под землей? Да мы умрем раньше, чем нас отыщут!

— Убежден, что вы заблуждаетесь, миссис Дрелль, — возразил Мюйр. — Ваш долговязый друг, насколько разумею, чрезвычайно умен и находчив. Он сумеет освободить обоих. Некоторое время спустя, конечно.

Дженни даже остановилась:

— Вы не можете, не можете...

— Вперед! — рявкнул Мюйр, потеряв терпение, и Женевьева смолкла.

Нехорошее было местечко. Имею в виду заброшенную штольню. Спелеолог из меня отвратительный, ибо не люблю долго находиться под землей, даже в специально оборудованных, обустроенных, открытых посещению карстовых пещерах, прихотливо заливаемых неоновым светом. А здесь приходилось пробираться по зловещему темному тоннелю, прорытому в склоне холма.

Ширину шахта имела приличную, но шишка-другая, набитая о низкий свод, быстро убедила меня, что среди старых рудокопов не числилось людей ростом шесть футов четыре дюйма. Под ногами тянулись проржавевшие рельсы, лежавшие на прогнивших, источенных, временем шпалах. То и дело попадались негодные, брошенные вагонетки, лебедки и прочая дребедень.