Отыгрывать эльфа не просто. Дилогия (СИ) - Кондратьев Леонид Владимирович. Страница 42

Нас с ребятами от такого объяснения дружно передернуло. Серега, тот вообще позеленел, ему, судя по виду, сразу мозгов, в мучке обжаренных-то, расхотелось.

Ну, потом оклемались немного. Срубили две сухостоины, привязали за копыта полутуши распластанные, а в шкуру ливер завернули. Так до лагеря и пошли. Впереди старшина с шкурой на плече. За ним Серега с Олегом. Ну а опосля них и мы с Юриком под весом тушки шатаемся. Хоть аппетит нам Сергеич-то подпортил, но все равно, как представлю шкварчащий кусок мяса, да с прослоечкой сала, чтобы не особо сухой да жесткий был, так слюна изо рта хуже чем у бешеной собаки льется. Да и Юрик вон тоже, судя по всему, слюну сглатывает…

Тогда же

Рассказывает капитан Кадорин Андрей Геннадьевич

«Ну, если с таким раскладом, да и листья эти действительно таким уж чудесным средством окажутся, то, может, сразу в дурку-то не упекут. Только все равно не то это, не то, нашему руководству эти пестики-тычинки, чую, легковатыми покажутся. А уж если до Берии или до Самого дойдет… Тут надо что-то поубедительней, поубойнее…»

— Ссешес, а что из твоей магии, да поубойнее, можно в Москве показать, чтобы, так сказать, ты один раз вышел, продемонстрировал, и все сразу поверили?

По лицу дроу при моих словах пробежала целая гамма чувств, правда, из-за большой скорости смены выражений лица я смог разобрать только последнее — выражение крайнего возмущения.

— Поубойнее, гховоришь, в Москхве, гховоришь? Андрей, мешду нашими Домами покха никхакхих договоренностей нет. И ты уж извини, все гхарантии моей неприкхосновенности, кхоторые ты можешь дать, кхак кхапитан армии своегхо Дома, смотрятся довольно бледно. Покха нет никхаких дипломатических отношений между Домом Риллинтар и твоим Домом. Я ведь не дварф, упившийся гхрибной настойкой, никхуда я не поеду, самоубийцы и особо доверчивые долгхо не живут. Потом, кхогда наши Дома будут связывать более тесные узы и мы окхажем друг другу некхоторые услугхи и докажем обоюдную полезность, тогхда — да, поеду. А пока, кхапитан, извини.

— А мне так вообще путешествовать не получится, я ж ведь в каждой травинке своей чащи живу, и поэтому переместить меня никак нельзя. А вот коряга эта очеловеченная, которая с вами сейчас разговаривает, ну, может, версты две за пределами леса и продержится, а вот потом, звиняйте, я ей управлять не смогу, упадет пень-пнем, только на растопку.

Тут уж у меня в мозгу что-то немного перемкнуло — посмотрел я так подозрительно-подозрительно на Лешего, у самого шарики за ролики заходят, и спрашиваю:

— Это получается, что сейчас я не с тобой говорю? И это не твое тело?

Леший в ответ так глазками своими захлопал с абсолютно непонимающим выражением лица, но мне-то что, я в НКВД, в особом-то отделе, и не таких художников видел, мне мозги канифолить такие зубры пытались, что этот гражданин Леший еще слабо выглядит. Ну как таких хлыщей колоть, мне уже не раз показывали, да вон начальник отдела — незабвенный Семен Петрович… попробуем по его методе. Улыбочку на лице нарисовал добрую такую, душевную, постарался по-отечески прищуриться и спрашиваю:

— И с кем-же мы сей разговор ведем, если не с Лешим, что за гражданин тут сидит и с представителем Советской власти беседует?

И по лучшей Серегиной методе… как в ухо заору, тут уж завсегда клиент из равновесия выходил и лишнее начинал выбалтывать:

— Имя! Звание! С какой целью прикидываешься Лешим?

Смотрю, а у него лицо оплывать начинает, медленно так, а вокруг словно потемнело. Будто тучка на небе солнце загораживает. И шелест такой, со всех сторон доносящийся, в слова складывается:

— Ты на кого, человечек, голос-то повышаешь! Да я сейчас тебя на корм травам пущу!

Тут как-то мне страшновато стало, выхватываю наган и пытаюсь вскочить, а у самого в голове мысль бьется: «Хм… чревовещатель хренов, кого испугать собрался! Да я после пяти лет работы в органах ни черта, ни Бога не боюсь. Сейчас я тебе пилюльку от невнимания пропишу. Серегина, кстати, разработка — этот шутник у клиента над ухом любил стрелять, говорил, что пациент потом внимательный-внимательный становится, правда, немного глуховатый. Но ничего, в крайнем случае переспросит. В Испании методика пригодилась на все сто: один раз какого-то Хуана поймали, молчал как убитый, а от Серегиной пилюльки от невнимательности расчирикался, что твой соловей!»

А вот подняться мне как раз и не удалось, дергаюсь, встать пытаюсь, а толку никакого — взгляд опускаю, а меня по пояс травой опутало, и травинки, как живые, расти продолжают. Я их начинаю стволом отрывать, руками что-то не хочется. А они, сволочи, хоть и рвутся, но расти продолжают, да так быстро — стоит мне плеть оторвать, в другом месте уже две выросли и по гимнастерке к портупее тянутся…

Все тоже 12.07.1941

Ссешес Риллинтар

— Так, дварфы вы мои парнорогатые! Ша! Баста! Такхизис твою за ногу! Бихолдера в зрачок палантиром, да с тройным переворотом через Минас-тирит. У одного все мысли через одно место — только о врагах родины и шпионах думает. А второй тоже хорош — достойно ли Духу Чащи, как молоденькому оленю, брыкаться? Так, оба успокоились, ты, Леший, траву-то свою убери, а ты, капитан, громыхалку тоже спрячь. Уж поверь, ею ты только навредить себе можешь.

Прохаживаюсь между нашими горячими грузинскими парнями и про себя думаю: вот послал ректор союзничков!

У одного еще детство в одном месте пару миллионов лет играет, второй на всю голову энкавэдэтнутый. Вообще-то для молодого Советского государства с его развитым коллективизмом и всеобщей уравниловкой будет очень большим шоком столкнутся с возможностью существования магически одаренных индивидов. Так сказать, сам себе жнец, на дуде игрец и апокалипсец. Попробуй такого раскулачь — как кастанет цепную молнию, вот и нет больше председателя колхоза со всей партийной верхушкой. Ведь действительно, фактически государственность поддерживается только страхом члена общества перед наказанием, а что будет твориться в социалистическом обществе, если там появятся маги, да еще, не дай ректор, уровня хорошего архимага? Ну да ладно, данный геморрой пусть разгребает ЦК, а я в сторонке постою и посмотрю, чем дело кончится. Лишь бы меня не трогали.

— Ладно. Как dalharen себя ведете. Заканчивайте. Ты, капитан, пойми: он — ДУХ Чащи. Дух — понимаешь?

Посмотрев в немного вытаращенные, испуганные глаза капитана и не обнаружив в них признаков интеллекта, попытался разжевать поподробнее:

— Дух Леса — это энергетическая сущность, обитающая в совокупности растительного мира данной чащи.

В глазах капитана огонька понимания так и не зажглось, поэтому я продолжил:

— Все, что ты сейчас вокруг видишь, — все это вмещает в себя Дух Чащи, а это чучело он просто создал, чтобы удобнее было с нами общаться, понятно?

Капитан, с удивлением покосившись на медленно опадающие пряди травы и вновь ставшее отчетливым лицо Лешего, произнес:

— Так это что, аналог телефонной трубки?

12.07.1941

Рядовой Онищенко Геннадий

Выходим мы, значит, с мясом на поляну. А там наша троица сидит напыжившаяся. Капитан с Лешим почему-то друг на друга дуются, а Ссешес между ними вперед-назад бегает и что-то втолковывает. Нас увидел, рукой на них махнул — и к старшине сразу. Говорит: мол, ты, Сергеич, давай пока костерок организовывай, а я пойду за травками разными пользительными пройдусь, видел тут недавно, когда за лосем этим придурочным бегал. Да и, может, успокоюсь немного. Правда, зачем-то лук свой взял и в лесу, как всегда, истаял. Ну а мы с ребятами развернулись, тушу пока на траву положили, Сергеич дерн разметил и с Серегой начал его аккуратно так снимать и по краю бортик выкладывать. А под дерном — слой землицы сероватой, а потом песок белый-пребелый, такой только на болотах встречается, как будто с щелоком вымытый. И вот этим песком мы края этой выемки и обсыпали. Старшина нас потом всей толпой за сушняком отправил, добавил, чтобы без ольхи или орешника не приходили. Сам взял штык-нож, тарелку из немецких да кусок брезента и к болоту почесал. Ну и вдогонку Юрке крикнул, чтобы тот жердей штук восемь срубил да чтоб тушу выдержали и пошире ямы были. Ну, с ольхой, конечно, были проблемы, но ма-аленькую такую горку орешника, дуба и березок мы сообразили. Тащимся, значит, через кусты и видим картину: два наших мыслителя все разговаривают, правда, теперь уже спокойно, а старшина на брезенте кучу глины откуда-то притаранил и любовно так ямищу обкладывает. Отдельно песочек горкой громоздится. Порубили мы тушу, ребра в одну сторону, шею и грудинку в другую, а окорока старшина чуть ли не грудью закрыл и говорит: