Полуночные тени (СИ) - Кручко Алёна. Страница 43

Ай да баронесса! "Чужие преступления"! А что преступления эти не чьи-то там «чужие», а твои, что барон Лотар за твою же подлость добрым именем платит, — не считается?! Что сын тебя, мятежницу, вопреки королевскому указу в замке укрывает — мелочь, благодарности не стоящая?! Зигмонд со всей дури сжал мой локоть, я пискнула от боли и опамятовалась. Еще бы мгновение, и…

Ожерелье исчезло в сгустившемся над алтарем нестерпимо ярком свете: богиня приняла дар. Кажется, охнула не только я. Но Анегард и глазом не моргнул. Стоял и смотрел спокойно, как возвращается Иозельма, гордо задрав подбородок… как шарахаются от нее люди… только Ланушку приобнял, и та прижалась к брату, испуганно отшатнувшись от протянутой матерью руки.

Люди уходили с храмовой луговины. Торопливо уходили, тревожно. Здесь вдруг стало неуютно — то ли близкой войной повеяло, то ли недовольством богов. Мне тоже хотелось быстрей вернуться в замок, но Зигмонд попросил нас с бабушкой задержаться. Я глядела в лица идущих мимо и думала: о чем просили они? Если бы баронесса Иозельма была мужчиной, божий суд свершился бы ныне — по традиции, через поединок. Но мать и сын?

Сын не может идти против матери, вассал не должен идти против короля. А может ли женщина требовать послушания от сына, если по ее вине грозит смерть мужу? Вправе ли мать приказать сыну стать мятежником? Сложно это все.

— Зиг, — спросила я, — кто из них прав перед богами?

Нелюдь ответил, почти не раздумывая:

— Оба.

— Но… как же это?..

— Да вот так, — пожал плечами заколдунец. — Баронесса права, обвиняя сына в непочтительности — заметь, Сьюз, она не желает объяснять причины. Хотя сама наверняка понимает. Анегард прав, считая мать виновницей несчастья с отцом. И потом, королевский указ помнишь?

Я поежилась. Если Анегард еще и перед королем виноватым окажется…

— И что теперь будет?

Зигмонд посмотрел мне в глаза — остро, аж мурашки по спине побежали.

— Боишься за него?

— Ну… да, — призналась я. — Боюсь. Почему бы мне за него не бояться? А баронесса мне не нравится.

Нелюдь фыркнул:

— Еще б она тебе нравилась! Так, все ушли, пора.

— Что пора? — не поняла я.

— Разбираться, — мрачно ответил Зиг. — Пойдем.

Как это "все ушли", чуть не спросила я, если на поляне еще толпа целая? Но — осеклась. Люди и правда ушли. Кроме бабушки, Анегарда и меня, на луговине остались только заколдунцы. Зигова стая.

Они изменились с той ночи на болоте. Все. И не в том даже дело, что отъелись и приоделись, просто людского стало больше в них, а звериного — меньше. Рыжий мальчишка, что глядел тогда затравленным волчонком, весело мне улыбнулся. Женщина, похожая на Гвенду, обнимала его за плечи, и в лице ее был покой. И даже те, в чьем облике осталось совсем мало человеческого, ощущались — людьми. Безумие кровавых чар отпустило их. Всем нам повезло с Анегардом, подумала я, что людям, что нелюдям.

— Слушайте меня все! — Зигмонд обвел собравшихся тяжелым взглядом. — Люди поговорили с богами, и скоро станет ясно, кто из них получит ответ. Но у меня, — Зиг медленно, нарочито показал клыки, — тоже есть вопрос к моей богине. Все мы, кто здесь есть, связаны узами крови, и я задам его так, чтобы вы слышали.

Зиг подошел к черному алтарю, и я невольно затаила дыхание.

— Приветствую тебя, Великая! Прими мой дар, услышь слова мои! — Зиг выхватил кинжал, на черный камень упало несколько капель крови, и я, хоть и далеко стояла, услышала тихое шипение, с которым впитались они в алтарь Прядильщицы.

Промозглый холод сгустился над луговиной.

Она пришла.

Как малый ребенок, я вцепилась в бабушкину руку. Меня затрясло, горло стиснуло удушьем. Словно провалилась наяву в тот самый сон, что мучил все эти ночи!

Чего хочет Зиг, в панике думала я, зачем он позвал Ее?! Я не хочу!..

— Сьюз, — рука Анегарда стиснула плечо, — успокойся, не трясись. Зигмонд все делает правильно.

Стало чуть легче. Нет, ужас никуда не делся, но я хотя бы смогла дышать. Холод немного отступил, или же я попросту притерпелась; около сердца вдруг почудилось что-то теплое, я пошарила рукой по груди и нащупала дареный амулет. Он казался трепещущим птенцом под ладонью: не просто теплым, но живым и пушистым. Я перевела дух и стала глядеть на Зига.

А Зиг тем временем достал короткую стрелу, поднял над головой и заявил:

— На этой стреле кровь Анегарда. Стреляли в спину, перед тем напугав коней. Хорошо напугав, — нелюдь обвел поляну внимательным взглядом. — Так напугав, как, я думал, только мы и умеем. Поэтому, прежде чем искать врага в другом месте, я хочу убедиться, что его нет среди своих.

Стрела беззвучно легла на черный камень.

— Помоги, Великая! Проведи по следу, и пусть тот, на ком след оборвется, станет твоей наградой!

Стрела взмыла над алтарем, повертелась туда-сюда, словно принюхиваясь… и щенком ткнулась мне в ладонь.

— Что это?! — не выдержала я. — Почему?..

— Ты дала ее мне. — Зигмонд, как всегда, оказался рядом незаметно. — Все верно, первый след взят.

Как будто эти слова послужили командой, стрела отпрянула от меня — и очутилась на бабушкиной ладони.

— Магдалена вытащила стрелу из раны, — кивнул Зиг. — Дальше!

Анегард крутнулся на месте, воскликнув:

— Эй, только не надо снова в спину!

Но стрела, точно и впрямь шла по следу, извернулась вместе с ним и все-таки тюкнула в точности туда, где виднелся на камзоле заштопанный след. Легонько тюкнула, но Анегард все же поморщился.

— Следующим будет убийца, — негромко сказал Зигмонд. — Он твой, Великая, кто бы он ни был!

Хищный свист пронзил воздух, холод сгустился на миг — и отступил. На траве лежал парень, один из тех, что выглядели почти зверьми. Широкое лицо поросло бурой шерстью, рот скалился острыми клыками… я не могла его вспомнить, хотя казалось — должна.

Направленная Хозяйкой тьмы стрела вошла глубоко в его сердце: из груди торчал самый кончик оперения. Крови не было.

— Айк, — выдохнул кто-то позади меня.

— Айк, — эхом откликнулся Зигмонд. — Не ожидал. Жаль.

Вернулся к алтарю. Сказал, глядя на черный камень:

— Благодарю тебя, Великая.

И рявкнул, обернувшись:

— Оттащите падаль в лес. Нечего ему святое место поганить!

— Разве не похороним? — спросила испуганно какая-то из женщин.

— Предателей, — отрезал Зиг, — не хоронят.

В ту ночь привычный уже кошмар был настолько отчетливым, словно я и не спала вовсе. Как наяву — и только тенью на самом краю сознания смутная память: это сон, сон, сон…

Я стояла у черного алтаря, но казалось — не на камень смотрю, а заглядываю то ли в хищную пасть, то ли в бездонный колодец. Далеко внизу угадывались кровавые отблески, завивались в спираль, расходились клочьями. Как пенка на мясной ухе, подумала я, и тут же, следом: чья кровь кипит там, в Старухином вареве?

Всякая, пришел ответ. Всякая, и твоя тоже, девчонка. Ты сама отдала ее мне. Ты моя, моя, глупая девчонка, чем дольше не придешь, тем хуже будет! Я жду, я помню, я — вечна, а терпение мое — нет!

Я отпрянула… вернее, хотела отпрянуть. Однако ноги мои словно приросли к земле у алтаря, и руки, лежащие на его краю, не смогли шевельнуться, и взгляд словно прикипел ко тьме внизу. Мошка в смоле, головастик в пересохшей тине!

Приди сама, не жди, пока возьму…

Вот они, кровавые жертвы… Зиг, тварь ты болотная, во что ты меня втянул?!

Зигмонд появился рядом, словно ждал моего зова. Приобнял за плечи — я злобно дернулась. Сказал, бросив короткий взгляд вниз:

— Твоя, моя, и много кого еще, ну так что ж теперь? Ты отдала ровно столько, сколько Она у тебя взяла, и ничего не обещала сверх того. Ты свободна. — Перегнулся через край провала, крикнул: — Она свободна, слышишь? Она дала тебе свою кровь, но не обещала службы!

Посмотрим еще, зашипела тьма.