Сеятели смерти - Гамильтон Дональд. Страница 43

И только тогда я понял, что не слышал пока клекота пистолета-пулемета Шпагина. Я развернулся направо и, не веря своим глазам, увидел, что мадам Линь жива-живехонька, стоит у стола, подняв руки вверх. То есть эта особа должна была бы уже пять секунд как валяться мертвой! Она взглянула мне прямо в глаза, издала журчаще-серебристый смех и, не оборачиваясь, вжала черный рубильник в стену, прежде чем я успел разрядить в нее свой револьвер. И тут наконец-то загавкал “Шпагин”.

На шелковой тунике внезапно расцвели кровавые цветочки, и китаянка съехала на пол со слабой улыбкой на губах. Я прыгнул вперед через нее и рванул рычаг на себя, но он был одноразового действия и, включенный, более не функционировал. Мне показалось, что я услышал далеко вверху гудение моторчиков, приведших в движение рычаги, а те, в свою очередь, поворачивали длинные пруты, на которые наматывались цепи, открывавшие двери клеток. Пока крысы не разбежались по туннелям и расщелинам, испещрившим эту скалу, оставалось только одно. Я не шибко бравый, но мне почудилось, что в моих ушах прозвучали ехидные слова Вади: “Ему не хватило мужества умереть в ситуации, когда смерть была наилучшим выходом”.

Возможно, я был чуточку посмелее Бэзила, если уж на то пошло. Как бы там ни было, я схватился за красный рычаг и нажал. И ничего не случилось.

Глава 23

Когда стало совершенно очевидно, что ничего и не произойдет, по крайней мере, прямо сейчас, я отвернулся от стены с рубильниками и посмотрел на Леса, который стоял, опустив ствол автомата в пол, бледный и перепуганный. Я бросил взгляд на свой револьвер. В барабане остался только один патрон, о чем я и так знал, но у меня не было ни малейшего желания им воспользоваться. Лес угадал мои мысли.

— Я… я просто не смог, дружище, — пролепетал он. — То есть, она же подняла руки вверх, понимаешь? Я просто не смог хладнокровно пристрелить ее. Давай, стреляй!

— Хладнокровно, теплокровно! — пробурчал я. — Господи ты Боже мой! При чем тут температура? Мы стояли и молчали, и в наступившей тишине я вдруг услышал у себя за спиной слабое тиканье. Я подошел к стене и тронул коробку красного рубильника: она слегка вибрировала, точно живая, внутри что-то работало, наверное, часовой механизм. Ага, теперь все встало на свои места.

— Можно было бы догадаться, — сказал я. — Не стала бы она устанавливать тут рубильник, чтобы замкнуть цепь и тут же взлететь на воздух. Взрыв должен произойти с отсрочкой времени от пяти минут до получаса. Этого вполне достаточно, чтобы после включения рубильника смыться отсюда. И вполне достаточно, чтобы крысы успели подальше разбежаться до того момента, как эта скала превратится в гору щебня... Ты бы лучше покараулил в коридоре. Я сейчас приду. Коли уж ты сейчас нажал на спусковой крючок, может, в следующий раз будет легче.

Он посмотрел на меня без всякой обиды и безвольно пошел к двери, отчего мне стало совсем не по себе. То есть что сделано, то сделано, зачем лишний раз поминать его грех. Я скорчил гримасу и бросил взгляд на распростертую на полу худенькую китаянку: ее губы все еще слабо улыбались. Я подошел к Макроу и осмотрел его. Он был мертв. Ну, что ни говори, а это уже какое-то достижение. Смуглолицый тоже был мертв. Мне пришло в голову, что я так и не выяснил ни его имени, ни национальности. Да это и не имело особого значения. Я вытащил револьвер из кобуры у него под мышкой.

Мой взгляд привлекли разложенные на письменном столе бумаги. Я подошел и стал рыться в поисках каких-нибудь важных документов, секретных формул или инструкций, предписывающих способы уничтожения мира — или его спасения. Ничто не показалось мне существенным. Однако на столе все еще высилась горка моих личных вещей. Я неторопливо надел на запястье часы и укрепил свой складной нож на лацкане пижамы. Этот нож мне подарила женщина, которую я любил, и мне не хотелось расставаться с ним, тем более что этой утраты можно было избежать. Не имея карманов, я не мог никуда положить остальное, поэтому я все там оставил.

Едва я сделал несколько шагов к двери, как в коридоре коротко рявкнул “шпагин”, и его очередь эхом прокатилась под низким потолком каменного коридора. Лес обернулся ко мне.

— Там уже все на ногах, но я смогу прикрывать лестницу, пока хватит патронов, — сказал он. — Ты взял у того “пушку”? Дай мне!

Что-то с ним все же случилось, раз он вознамерился стрелять в людей. Бремя вины постепенно таяло, и его лицо имело чуть ли не счастливое выражение. Я дал ему лишний пистолет.

— А теперь беги, приятель. Возвращайся тем же путем, каким мы сюда пришли. Как дойдешь до смотровой — поверни направо. Там есть проход, который, как мне говорили, ведет к поверхности утеса. Выход закрыт крашеным папье-маше или брезентом, так что моря ты не почуешь и не увидишь, но эта преграда не слишком серьезная. Ты плавать умеешь?

— Более или менее, — ответил я. — Послушай...

— Один из нас должен уйти, чтобы предупредить наших. Ты же не хочешь воспользоваться сейчас моментом, чтобы вдруг корчить из себя благородного, а, дружише? В конце концов, у меня уже появились симптомы заболевания. Я обречен. А у тебя есть шанс — если ты отсюда выберешься. Ну, пока!

Я взглянул на Леса, присевшего на корточки у стены. Похоже, я оставлял здесь целую армию обреченных людей. Но мне опять-таки нечего было ему сказать, что не прозвучало бы пошло. Убегая по коридору, я услышал за спиной очередь “шпагина”. Я едва не упал, споткнувшись обо что-то маленькое и мягкое, издавшее громкий писк. Трудно было поверить, что столь тщедушное тельце может создавать такой шум. Черный рубильник мадам Линь, очевидно, сделал свое дело. Крысы вышли из клеток.

Я смотрел вверх, ожидая увидеть в лестничном пролете часового, который наверняка услышал выстрелы. Он появился в моем поле зрения, выйдя из смотрового отделения. Я отпрянул и подождал, пока он отчетливым силуэтом очертился на фоне света, и уложил его последней пулей, оставшейся в барабане моего “смит-вессона”. А внизу вновь раздалась автоматная очередь.

Проходя мимо помещения, где осталась Вадя, я на миг подумал о ней. Но я прекрасно знал: она и не надеется, что я ради нее замешкаюсь, — и я не стал мешкать. Все равно в ее состоянии она ни за что не смогла бы прыгнуть в воду с высокой скалы и не смогла бы плыть на длинную дистанцию. Этот морской заплыв погубил бы ее столь же неотвратимо, как и взрывчатка мадам Линь. В проходе, ведущем к вершине утеса, было холодно и темно, но я не скучал в одиночестве. Я убеждал себя, что все равно не смогу подхватить от этих крыс ничего такого, что бы уже не подхватил от шприца, но их писк и топот не способствовали поднятию моего морального духа.

Вдруг коридор кончился глухой стеной, и я сбил в кровь костяшки пальцев о какую-то деревянную перегородку. Между балками я нащупал брезент и рассек его ножом. Солнечный свет хлынул в туннель. Удача была бы на стороне мадам Линь, не отвернись она от нее чуть раньше. Ясное утро сменилось туманным дождливым днем. Я как будто заметил силуэт судна далеко в открытом море, но полной уверенности у меня не было. Я взглянул вниз.

Зрелище оказалось не слишком обнадеживающим. Конечно, я когда-то научился кое-как плавать в бассейне, где вода была умеренно приправлена хлоркой, а затем, уже поступив на службу в нашу контору, где меня обучали обращаться с огнестрельным и холодным оружием, шифрами и паролями, применять отравляющие вещества и приемы боя без оружия, я получил кое-какие навыки управления весельной лодкой. Однако вода никогда не была моей любимой стихией.

Не могу назвать вам точную высоту того утеса. Он не был столь уж невероятно высок, как явствовало из замечания мадам Линь, но пока что ничего из того, о чем она говорила, не соответствовало ее описаниям. Внизу у подножия торчали острые рифы, на которых черный прибой обращался в пену. Чтобы не упасть на них, при прыжке надо было хорошенько оттолкнуться. Справа, за кромкой утеса, виднелась бухта. Слева — одни голые камни, и никаких признаков места для высадки. И вся эта громада должна была с минуты на минуту взорваться, если, конечно, мадам Линь не гнала мне туфту про свою умопомрачительную взрывную систему.