Варяжский меч - Максимушкин Андрей Владимирович. Страница 25

— Перун! Слава! — разнесся над станом боевой клич варягов.

Подняв правую руку, князь сжал пальцы в кулак и затем резко выбросил руку вперед.

— Перун! Радегаст! Слава! — гремел многоголосый призыв к битве.

Подхватив на скаку копье, князь пришпорил коня. Следом за Белуном поскакали четыре сотни его отборной старшей дружины. Верные товарищи, закаленные в походах мечники, лучшие из лучших. Те, кто делает князя князем. Клявшиеся на оружии перед ликами Богов: «Куда князь, туда и мы». Ближники, даже в помыслах не способные нарушить клятву и тем навеки опозорить свой род.

На ходу дружина построилась ударным клином. На острие шел сам Белун, рядом держались самые лучшие и надежные бояре. В небе над стальной лавиной реяла Багряная Челка. В ушах барабанной дробью отдавался мерный топот сотен копыт, звенело железо. Дружина неумолимо разгонялась для таранного удара. Быстро оценив положение на поле боя, князь Белун вел своих воинов на левое крыло, заходя дугой вдоль крепостного рва в бок саксам.

Ренуар фон Штаде уже успел отбросить русов от крепостных стен, хоть и сам потерял при этом немало бойцов. Поле перед воротами покрылось изрубленными телами. За спинами алеманов открытые ворота, они уже готовятся организованно отступить и укрыться за городскими стенами. Конница графа отжимает русов подальше от ворот, истекающая кровью пехота, еле сдерживая натиск витязей Мечислава и Ольгерда, постепенно отступает к воротам.

Белун успел бросить короткий взгляд на небо, солнце, сверкающий Хорс, наполовину скрылось за горизонтом. На западе горит, растекаясь по земле, багровый, словно напитавшийся кровью, закат. Уже поднялся и светится холодный серп луны. Плохо дело. Князь не хотел идти на приступ ночью, знал — ни к чему хорошему это не приведет. Драться на узких городских улицах при свете луны и пожаров не самое лучшее дело. Здесь преимущество на стороне обороняющихся. Не хотел, но придется.

— Перун! Радегаст! — гремит над притихшим городом имя грозного бога русов.

Враг все ближе. Рыцари графа Рено поворачивают коней навстречу грозной лавине старшей дружины. Опасный враг, не бежит, смело идет навстречу русам. Белун приметил рыцаря в шлеме с решетчатым забралом и с щитом голубого цвета, перечеркнутым крестом. Расстояние уменьшается. Сакс несется навстречу, размахивая тяжелым полуторным мечом. Кажется, что-то кричит, что — не слышно. В ушах отдается только мерный топот копыт и грозный боевой клич ободритов.

Все. Неуловимый момент удара. Тело действует само по себе, без размышлений находит наилучший прием. Выбросить вперед руку с копьем и в последний момент чуть изменить направление удара. Рожно скользнуло по окантовке щита сакса и вошло точно в забрало украшенного плюмажем шлема. Рыцарь, нелепо взмахнув мечом, вылетел из седла. Опустить копье, высвобождая наконечник из головы мертвеца. Придержать коня, отбить скользящий удар щитом и выбрать следующего противника. Все на одном дыхании. Вскоре ударный клин дружины глубоко засел в массе саксов. В тесноте схватки все тяжелее было орудовать копьем. Князь перехватил копье в левую руку, так, чтобы не потерять в схватке, и выхватил меч. Так оно удобнее, привстав на стременах, Белун со всего размаха рубил ненавистных пришельцев. Вкладывал в каждый удар чуточку своей злости и ярости.

— Перун! — все громче звучало имя грозного бога русов.

— Перун! — надрывали глотки дружинники, нагоняя на врага страх своим боевым кличем. Некоторые бойцы испускали громкий протяжный волчий вой, от которого шарахались непривычные к таким звукам кони алеманов.

Саксов сжали в стальные клещи и теснили со всех сторон. Неуловимый миг перелома в сражении — и противник побежал. Строй нарушился, и саксы бросились к воротам. На узком мостике возникла давка. Напрасно граф Рено и немногие сохранившие спокойствие рыцари призывали воинов остановиться, их не слушали. Люди словно сошли с ума, ничего не действовало.

Наконец, отчаявшись восстановить порядок, граф фон Штаде вместе с тремя оставшимися с ним рыцарями бросился в атаку, туда, где над шлемами суровых дружинников русов реяла Багряная Челка. Миг — и двое рыцарей графа были сбиты наземь ударами копий. Третий, барон Готфрид фон Штербок, отбивался сразу от четверых язычников, уже не мысля не то что вырваться живым из схватки, а удержаться рядом со своим сюзереном. Наконец пал и он, сраженный ударом меча.

Граф Рено успел коротким коварным выпадом зарезать одного из язычников. Но следующий противник, неожиданно налетевший сбоку, одним ударом топора пробил бронь сакса и почти отрубил ему руку. На мгновение лишившийся чувств от боли, граф рухнул на землю, как подрубленный тополь. Последним, что он видел в этой жизни, был падавший на него сверху щит с гербом Мекленбурга.

Ободриты на плечах бегущих ворвались в город. Разметав толпу у ворот, воины Мечислава и Белуна захватили надвратную башню и железной лавой растеклись по улицам Мекленбурга. Одновременно на стену поднялась дружина князя Святобора. Оставшиеся в поле саксы бросали оружие и падали на колени, вымаливая пощаду. Немногие счастливцы, успевшие попасть в город, и не думали о сопротивлении. Слишком сильно было потрясение от только что понесенного поражения. Кнехты разбежались по Мекленбургу и принялись грабить местных жителей, полагая, что сейчас уже все можно и потом все будет списано на ярость язычников.

А с противоположной стороны города навстречу дружинникам летел боевой клич: «Радегаст!» Пока у ворот шла жестокая сеча, боярин Гремич разъезжал с тремя сотнями гридней младшей дружины у северной стены. Вовремя сообразив, что почти все воины врага пошли на вылазку, боярин бросил своих людей на дерзкий отчаянный приступ. Почти не встречая сопротивления, русы поднялись на стены и организованно, тремя отрядами, пошли к воротам. Вскоре Мекленбург пал. Опасения князя Белуна не подтвердились — в городе сопротивления не было. Воины графа разгромлены, они больше озабочены спасением своих шкур, а горожане предпочли запереться в своих домах и со страхом глядеть сквозь щели в окнах на заполонивших улицы варягов.

После того как мостик и ворота очистили от трупов, князь вместе с ближними боярами проехал по захваченному городу до главной площади с дворцом маркграфа. Здесь его ожидал неприятный сюрприз. Окружившие площадь воины молча стояли, обнажив головы. Было тихо, только из-за спины доносились приглушенные расстоянием крики, проклятья и вой собак. В воздухе витал привычный в городах алеманов смрад — здешние жители привыкли выливать помои и ночные горшки на улицу, а оставшиеся еще от прежних хозяев города подземные трубы засорились. Их почти полвека никто не чистил. Но не это вызывало раздражение и глухую ярость русов.

На площади, прямо перед дворцом, тесными рядами стояли виселицы. Больше трех сотен, и на каждой висело тело. Не только мужчины, среди повешенных были и женщины, и даже дети. Как выяснилось при допросе пленных и горожан, граф Ренуар фон Штаде сегодня утром после первого неудачного приступа распорядился повесить всех оказавшихся в Мекленбурге русов. Всех, кто не был христианином, кто отказался склонить голову перед крестом. Палачам попались даже два иудейских купца, их тоже под свист толпы вздернули на главной площади.

— За что? — страшным голосом прохрипел князь, глядя прямо в глаза дрожащего от страха, стоявшего перед ним на коленях кнехта. Тот только выпучил глаза на лоб и сбивчиво бормотал просьбы о пощаде и милосердии. Наконец с помощью пары ударов древком копья по спине, от сакса удалось добиться членораздельной речи. Выяснилось, что таким образом граф решил поднять дух своих воинов и горожан, заставить их драться до конца, не надеясь на пощаду. Кровавое жертвоприношение не помогло — город пал, а сам Рено фон Штаде остался лежать в поле. К своему счастью, наверное. Иначе он не умер бы так легко.

— Я не могу поверить, что здесь живут люди, — процедил сквозь зубы князь, выслушав сбивчивую речь кнехта. На душе было муторно, слишком не вязалась такая бессмысленная жестокость с его представлениями о правилах войны и человеческим достоинством.